Финал
Анастасия 🌲Оглавление
- Чуковский (Тараканище)
- Юнна Мориц
- Лермонтов (Бородино)
- Пушкин (письмо Онегина)
- Нугатов
- Драгомощенко (белый стих)
- Фрост (белый стих)
- Элиот (Полые люди)
Корней Чуковский
Тараканище
Часть первая
Ехали медведи
На велосипеде.
А за ними кот
Задом наперёд.
А за ним комарики
На воздушном шарике.
А за ними раки
На хромой собаке.
Волки на кобыле.
Львы в автомобиле.
Зайчики
В трамвайчике.
Жаба на метле…
Едут и смеются,
Пряники жуют.
Вдруг из подворотни
Страшный великан,
Рыжий и усатый
Та-ра-кан!
Таракан, Таракан, Тараканище!
Он рычит, и кричит,
И усами шевелит:
«Погодите, не спешите,
Я вас мигом проглочу!
Проглочу, проглочу, не помилую»
Звери задрожали,
В обморок упали.
Волки от испуга
Скушали друг друга.
Бедный крокодил
Жабу проглотил.
А слониха, вся дрожа,
Так и села на ежа.
Только раки-забияки
Не боятся бою-драки;
Хоть и пятятся назад,
Но усами шевелят
И кричат великану усатому:
«Не кричи и не рычи,
Мы и сами усачи,
Можем мы и сами
Шевелить усами!»
И назад ещё дальше попятились.
И сказал Гиппопотам
Крокодилам и китам:
«Кто злодея не боится
И с чудовищем сразится,
Я тому богатырю
Двух лягушек подарю
И еловую шишку пожалую!» —
«Не боимся мы его,
Великана твоего:
Мы зубами,
Мы клыками,
Мы копытами его!»
И весёлою гурьбой
Звери кинулися в бой.
Но, увидев усача
(Ай-ай-ай!),
Звери дали стрекача
(Ай-ай-ай!).
По лесам, по полям разбежалися:
Тараканьих усов испугалися.
И вскричал Гиппопотам:
«Что за стыд, что за срам!
Эй, быки и носороги,
Выходите из берлоги
И врага
На рога
Поднимите-ка!»
Но быки и носороги
Отвечают из берлоги:
«Мы врага бы
На рога бы,
Только шкура дорога,
И рога нынче тоже не дёшевы».
И сидят и дрожат под кусточками,
За болотными прячутся кочками.
Крокодилы в крапиву забилися,
И в канаве слоны схоронилися.
Только и слышно, как зубы стучат,
Только и видно, как уши дрожат,
А лихие обезьяны
Подхватили чемоданы
И скорее со всех ног
Наутёк.
И акула
Увильнула,
Только хвостиком махнула.
А за нею каракатица —
Так и пятится,
Так и катится.
Часть вторая
Вот и стал
Таракан победителем,
И лесов и полей повелителем.
Покорилися звери усатому
(Чтоб ему провалиться, проклятому!).
А он между ними похаживает,
Золочёное брюхо поглаживает:
«Принесите-ка мне, звери, ваших детушек,
Я сегодня их за ужином скушаю!»
Бедные, бедные звери!
Воют, рыдают, ревут!
В каждой берлоге
И в каждой пещере
Злого обжору клянут.
Да и какая же мать
Согласится отдать
Своего дорогого ребёнка —
Медвежонка, волчонка, слонёнка,—
Чтобы несытое чучело
Бедную крошку замучило!
Плачут они, убиваются,
С малышами навеки прощаются.
Но однажды поутру
Прискакала кенгуру,
«Разве это великан?
(Ха-ха ха!) Это просто таракан!
(Ха-ха-ха!) Таракан, таракан, таракашечка,
Жидконогая козявочка-букашечка.
И не стыдно вам?
Не обидно вам?
Вы — зубастые,
Вы — клыкастые,
А малявочке Поклонилися,
А козявочке Покорилися!»
Испугались бегемоты,
Зашептали: «Что ты, что ты!
Уходи-ка ты отсюда!
Как бы не было нам худа!»
Только вдруг из-за кусточка,
Из-за синего лесочка,
Из далёких из полей
Прилетает Воробей.
Прыг да прыг
Да чик-чирик,
Чики-рики-чик-чирик!
Взял и клюнул Таракана —
Вот и нету великана.
Поделом великану досталося,
И усов от него не осталося.
То-то рада, то-то рада
Вся звериная семья,
Прославляют, поздравляют
Удалого Воробья!
Ослы ему славу по нотам поют,
Козлы бородою дорогу метут,
Бараны, бараны
Стучат в барабаны!
Сычи-трубачи
Трубят!
Грачи с каланчи
Кричат!
Летучие мыши
На крыше
Платочками машут
И пляшут.
А слониха-щеголиха
Так отплясывает лихо,
Что румяная луна
В небе задрожала
И на бедного слона
Кубарем упала.
Вот была потом забота —
За луной нырять в болото
И гвоздями к небесам приколачивать!
Юнна Мориц
Баллада о фокусах шоколада
Пришёл на каток
Николай с шоколадкой
И съесть пожелал
Шоколадку украдкой.
Зажал Николай
Шоколадку в кулак
И сделал открытие:
«Я-не дурак!»
Свою шоколадку
Держа в кулаке,
Он всех обгонял
В этот день на катке!
Он слышал, как сзади
Летели друзья, —
Мечтал оглянуться,
Но было нельзя!
Нельзя с шоколадкой
Ему расставаться!
И мчался вперёд,
Не желая сдаваться!
Дышал Николай,
Словно тигр уссурийский,
Держал Николай
Марафон олимпийский!
Каток под серебряной пылью
Дрожал,
А он шоколадку с ванилью
Зажал!
Не мог Николай
Укусить шоколадку,
Он мчался
И ел её только вприглядку!
И мимо друзей,
Словно двигатель шумный,
Пуская пары,
Пролетал, как безумный!
Пылал Николай,
Словно русская печка,
Но он перегрелся —
И вышла осечка:
В руке шоколадка
Кипит, как в кастрюльке,
И льются в рукав
Шоколадные струйки…
И мимо друзей
Николай ненаглядный
Пыхтит,
Тарахтит,
Словно пупс шоколадный!
Ванильный,
Ореховый,
Сладкий
И липкий,
Он бешено мчится
С глупейшей улыбкой —
Легко ли
Такой шоколадке огромной
В тени оставаться
И выглядеть скромной?
Ревёт Николай
На катке ледяном —
Везут Николая
В большой гастроном!
Завязана розовой лентой
Коробка —
Не трюфельный торт,
Не конфеты «Коровка»!
Шофёр восхищён:
— Ах, какой Шоколай!
— Какой Шоколай? —
Возмущён Николай!
— Ты был Николаем, —
Шофёр говорит, —
А стал Шоколаем, —
Шофёр говорит. —
И мы, дорогой,
Любоваться желаем
Огромным таким
И живым Шоколаем!
Стоит Шоколай
На витрине нарядной,
И всем говорит
Его вид шоколадный:
Прекрасно
Ходить на каток с шоколадкой!
Опасно
Съедать шоколадку украдкой!
Быть жадным — ужасно!
Не надо, не надо,
А то превратишься в кусок
Шоколада!
Михаил Лермонтов
БОРОДИНО
— Скажи-ка, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?
Ведь были ж схватки боевые,
Да, говорят, еще какие!
Недаром помнит вся Россия
Про день Бородина!
— Да, были люди в наше время,
Не то, что нынешнее племя:
Богатыри — не вы!
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля…
Не будь на то господня воля,
Не отдали б Москвы!
Мы долго молча отступали,
Досадно было, боя ждали,
Ворчали старики:
«Что ж мы? на зимние квартиры?
Не смеют, что ли, командиры
Чужие изорвать мундиры
О русские штыки?»
И вот нашли большое поле:
Есть разгуляться где на воле!
Построили редут.
У наших ушки на макушке!
Чуть утро осветило пушки
И леса синие верхушки —
Французы тут как тут.
Забил заряд я в пушку туго
И думал: угощу я друга!
Постой-ка, брат мусью!
Что тут хитрить, пожалуй к бою;
Уж мы пойдем ломить стеною,
Уж постоим мы головою
За родину свою!
Два дня мы были в перестрелке.
Что толку в этакой безделке?
Мы ждали третий день.
Повсюду стали слышны речи:
«Пора добраться до картечи!»
И вот на поле грозной сечи
Ночная пала тень.
Прилег вздремнуть я у лафета,
И слышно было до рассвета,
Как ликовал француз.
Но тих был наш бивак открытый:
Кто кивер чистил весь избитый,
Кто штык точил, ворча сердито,
Кусая длинный ус.
И только небо засветилось,
Все шумно вдруг зашевелилось,
Сверкнул за строем строй.
Полковник наш рожден был хватом:
Слуга царю, отец солдатам…
Да, жаль его: сражен булатом,
Он спит в земле сырой.
И молвил он, сверкнув очами:
«Ребята! не Москва ль за нами?
Умремте же под Москвой,
Как наши братья умирали!»
И умереть мы обещали,
И клятву верности сдержали
Мы в Бородинский бой.
Ну ж был денек! Сквозь дым летучий
Французы двинулись, как тучи,
И всё на наш редут.
Уланы с пестрыми значками,
Драгуны с конскими хвостами,
Все промелькнули перед нами,
Все побывали тут.
Вам не видать таких сражений!..
Носились знамена, как тени,
В дыму огонь блестел,
Звучал булат, картечь визжала,
Рука бойцов колоть устала,
И ядрам пролетать мешала
Гора кровавых тел.
Изведал враг в тот день немало,
Что значит русский бой удалый,
Наш рукопашный бой!..
Земля тряслась — как наши груди,
Смешались в кучу кони, люди,
И залпы тысячи орудий
Слились в протяжный вой…
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять…
Вот затрещали барабаны —
И отступили бусурманы.
Тогда считать мы стали раны,
Товарищей считать.
Да, были люди в наше время,
Могучее, лихое племя:
Богатыри — не вы.
Плохая им досталась доля:
Немногие вернулись с поля.
Когда б на то не божья воля,
Не отдали б Москвы!
Александр Пушкин
письмо Онегина
Предвижу всё: вас оскорбит
Печальной тайны объясненье.
Какое горькое презренье
Ваш гордый взгляд изобразит!
Чего хочу? с какою целью
Открою душу вам свою?
Какому злобному веселью,
Быть может, повод подаю!
Случайно вас когда-то встретя,
В вас искру нежности заметя,
Я ей поверить не посмел:
Привычке милой не дал ходу;
Свою постылую свободу
Я потерять не захотел.
Ещё одно нас разлучило...
Несчастной жертвой Ленской пал...
Ото всего, что сердцу мило,
Тогда я сердце оторвал;
Чужой для всех, ничем не связан,
Я думал: вольность и покой
Замена счастью. Боже мой!
Как я ошибся, как наказан!
Нет, поминутно видеть вас,
Повсюду следовать за вами,
Улыбку уст, движенье глаз
Ловить влюблёнными глазами,
Внимать вам долго, понимать
Душой всё ваше совершенство,
Пред вами в муках замирать,
Бледнеть и гаснуть... вот блаженство!
И я лишён того: для вас
Тащусь повсюду наудачу;
Мне дорог день, мне дорог час:
А я в напрасной скуке трачу
Судьбой отсчитанные дни.
И так уж тягостны они.
Я знаю: век уж мой измерен;
Но чтоб продлилась жизнь моя,
Я утром должен быть уверен,
Что с вами днём увижусь я...
Боюсь: в мольбе моей смиренной
Увидит ваш суровый взор
Затеи хитрости презренной —
И слышу гневный ваш укор.
Когда б вы знали, как ужасно
Томиться жаждою любви,
Пылать — и разумом всечасно
Смирять волнение в крови;
Желать обнять у вас колени,
И, зарыдав, у ваших ног
Излить мольбы, признанья, пени,
Всё, всё, что выразить бы мог,
А между тем притворным хладом
Вооружать и речь и взор,
Вести спокойный разговор,
Глядеть на вас весёлым взглядом!..
Но так и быть: я сам себе
Противиться не в силах боле;
Всё решено: я в вашей воле,
И предаюсь моей судьбе.
↑
Валерий Нугатов
BEAT
Когда ты поёшь, Джин, я не знаю, Джин, что-то и где-то
находит точку опоры, нет, Джин, я вру, какую там точку,
всё на хер слетает куда-то, понимаешь, Джин, на хер?
Если б я мог объяснить, не словами, фигурами,
я не знаю, ромбами там, треугольниками, кружками,
какой-то абстрактной белибердой, но и это не то всё,
Джин, не то, всё, что я говорю и рисую, не то,
ты же видишь сама, когда ты стоишь, Джин,
вполоборота и касаешься горловиной желтого свитера
облезлой побелки, нет, наклоняешься, нет, садишься на корточки,
смахиваешь пурпурный пепел с коврика, я,
я зеленею, Джин, я не верю, Джин, что такое бывает,
я не верил в такое и не верю поныне, это не вера,
это мука, ты же видишь, Джин, когда ты поёшь, Джин,
я вижу, что ты это видишь, ты видишь, что
я вижу, что ты видишь это, тебе виднее, чем мне,
я вижу, Джин, вижу, но не понимаю, не могу объяснить.
Я боюсь умереть, не поняв до конца, что́ ты видишь,
когда ты поёшь, Джин, в себе, и вокруг, и во мне,
когда ты сдуваешь с коленки, нет, с коврика, нет, жмешь мне руку,
уходишь, ложишься, просишь меня, сосешь, надеваешь трусики, Джин,
что́ ты делаешь, Джин, я уже не могу отделить одно от другого,
когда ты блюешь, Джин, на заре, с причала, и чайки орут, ты поёшь, Джин,
но когда ты поёшь или ешь, я не могу ни есть, ни молчать,
я бормочу без остановки, не отрывая взгляд
от своих перепутанных мыслей, я глохну, когда ты берешь эти ноты,
выше уже нельзя, Джин, ты же знаешь, нельзя, Джин,
чту ты делаешь, Джин, ты хотела просто попеть,
я сейчас сдохну, заткнись, Джин, Джин, пой,
я не слышу тебя, не молчи, да сними этот свитер, Джин,
громче, в самое ухо, все шестерни ахнули разом,
только не останавливайся, пожалуйста, Джин,
ближайшие несколько эр, прошу тебя, Джин,
ближайшие несколько дней, Джин, несколько вздохов,
ори, Джин, ори тихо, чтобы слышал лишь я один,
когда ты поёшь, Джин, когда ты поёшь вот так, века напролет,
когда ты поёшь, Джин, поёшь, когда, я чувствую,
всё, всё уже на своих местах, Джин, когда...
Аркадий Драгомощенко
Мы забыли про белые крылья конвертов,
рисовые ступени за спиной,
распростертое лезвие, когда вниз
и когда дерево сносит голову. Я не помню, что.
Я тебя не помню. Я помню, что был, а потом пропал.
Мне кажется, что надо дальше высовываться
в открытое окно, пристальней всматриваться
в муравья и никому ни слова, включая,
что любишь утренние камни и на рассвете и
холодные ключи в горсти. Мне сказали, что ты
смотришь слева и потом.
Можно не говорить о другом. Вслед - вначале.
О стекле, кольце нибелунгов... Если честно, то - да.
И о картинках, и о том, что книга.
Затем сказали, что ты все с себя сбрасываешь,
когда даже не знаешь, как кто-то знает, что
исключена голубиная жадность конвертов. Писем.
Пейзажа на кафеле, ногтя и шелка. Мне - вино,
вполне доступное по цене. Ты ходишь в кино.
Остальное - дело историков.
Роберт Фрост
Берёзы
Когда березы клонятся к земле
Среди других деревьев, темных, стройных,
Мне кажется, что их согнул мальчишка.
Но не мальчишка горбит их стволы,
А дождь зимой. Морозным ясным утром
Их веточки, покрытые глазурью,
Звенят под ветерком, и многоцветно
На них горит потрескавшийся лед.
К полудню солнце припекает их,
И вниз летят прозрачные скорлупки,
Что, разбивая наст, нагромождают
Такие горы битого стекла,
Как будто рухнул самый свод небесный.
Стволы под ношей ледяною никнут
И клонятся к земле. А раз согнувшись,
Березы никогда не распрямятся.
И много лет спустя мы набредаем
На их горбатые стволы с листвою,
Влачащейся безвольно по земле —
Как девушки, что, стоя на коленях,
Просушивают волосы на солнце...
Но я хотел сказать,— когда вмешалась
Сухая проза о дожде зимой,—
Что лучше бы березы гнул мальчишка,
Пастух, живущий слишком далеко
От города, чтобы играть в бейсбол.
Он сам себе выдумывает игры
И круглый год играет в них один.
Он обуздал отцовские березы,
На них раскачиваясь ежедневно,
И все они склонились перед ним.
Он овладел нелегкою наукой
На дерево взбираться до предела,
До самых верхних веток, сохраняя
Все время равновесие — вот так же
Мы наполняем кружку до краев
И даже с верхом. Он держался крепко
За тонкую макушку и, рванувшись,
Описывал со свистом полукруг
И достигал земли благополучно.
Я в детстве сам катался на березах.
И я мечтаю снова покататься.
Когда я устаю от размышлений
И жизнь мне кажется дремучим лесом,
Где я иду с горящими щеками,
А все лицо покрыто паутиной,
И плачет глаз, задетый острой веткой,—
Тогда мне хочется покинуть землю,
Чтоб, возвратившись, все начать сначала.
Пусть не поймет судьба меня превратно
И не исполнит только половину Желания.
Мне надо вновь на землю.
Земля — вот место для моей любви,—
Не знаю, где бы мне любилось лучше.
И я хочу взбираться на березу
По черным веткам белого ствола
Все выше к небу — до того предела,
Когда она меня опустит наземь.
Прекрасно уходить и возвращаться.
И вообще занятия бывают
Похуже, чем катанье на березах.
Томас Элиот
Полые люди
Подайте Старому Гаю
1
Мы полые люди
Мы набивные люди
Труха в башке,
Как в мешке. Увы!
Наши засушенные голоса,
Если шепчемся,
Безотносительно голосят,
Как ветер в сухой конопле,
Как шаги крысят
По стеклянному бою в погребе где ни капли
Бесформенный контур, бесцветный контур,
Парализация силы и неподвижность жеста;
Кто переправился не отводя глаз
В сопредельное Царство смерти,
Да помянет нас - если он вспомянет нас -
Не как буянов
Но как болванов -
Как набивных болванов.
2
Те глаза что и во сне
Страшно встретить - в Царстве смерти
В сонном царстве их не будет:
А останутся одни
На обломках колоннады
Блики солнца всхлипы веток
На ветру и в никуда
Голоса - куда как дальше
И торжественней премного
Чем кончается звезда.
Но не дай внедриться мне
В сонное Царство смерти
Дай нарядиться
Во что-нибудь карнавальное
Крысино-воронье
Вроде огородного пугала,
Как ветер неподневольное,
Не дай внедриться -
Окончательной в сумеречности
Встречи не допусти
3
Край без кровинки
Край колючего кактуса
Каменные истуканы
Воздвигнутые воспринять
Молитвенность мертвых рук
В мерцаньи кончающейся звезды.
Так ли оно все сплошь
В сопредельном царстве
Бредешь в одиночку
В час когда нас
Бьет нежная дрожь
И алчущие поцелуев уста
Молятся битому камню.
4
Глаза не здесь
Здесь нету глаз
В юдоли кончающихся звезд
В полой юдоли
На свалке потерянных нами царств
В окончательном месте встречи
Мы сбились в кучу
Избегая речей
Возле вспучившегося ручья
Незрячие,
Покуда вещие очи
Вечной звездой не вернутся
Венчальной розой
Сумеречного царства смерти
Но уповать на это - удел
Только пустых людей.
5
_Ах какой колючий плод
Колючий плод колючий плод
Здесь мы водим хоровод
В пять часов утра_
Между замыслом
И воплощением
Между порывом
И поступком
Опускается Тень
Яко Твое есть Царство
Между концепцией
И креацией
Между эмоцией
И реакцией
Опускается Тень
Жизнь длинная
Между желанием
И содроганием
Между возможным
И непреложным
Между сущностью
И частностью
Опускается Тень
Яко Твое есть Царство
Яко Твое есть
Жизнь дли
Яко Твое есть Ца
_Так вот и кончится мир
Так вот и кончится мир
Так вот и кончится мир
Только не взрывом а вздрогом_