Ferrari

Он появился на свет в день великой снежной бури. Земля промерзла насквозь. Листья отламывались от деревьев с хрустальным звоном. А чтобы получить свидетельство о рождении, акушерке пришлось целых два дня прокапываться через сугробы. Акушерке, поскольку папаша ребенка предпочел временно сбежать от холода в более комфортную местность, попросив поздравить его с рождением наследника телеграммой.

Честно говоря, есть некоторое подозрение, что биографы слегка пиздят. Ибо дело происходит хоть и в феврале 1898 года, но в итальянской Модене, где подобные природные явления встречаются как–то не очень часто. Однако, это же премиум–лакшери–делюкс биография. А потому ей простительны некоторые драматические преувеличения.

Назвали мальчика Энцо Ансельмо. Фамилию же дали то ли в честь отца, то ли в честь улицы, на которой проживало семейство — via Ferrari.

Отец Энцо, благополучно вернувшийся из отпуска, работал плотником и мечтал сына выучить, в люди вывести. Но мальчуган тяги к наукам не испытывал и все полученные от папы сольди спускал не на буквари, а на спортивные журнальчики. А однажды сам умудрился опубликовать репортаж о футбольном матче. Папу это расстраивало настолько, что в 1916 году он от огорчения даже умер. Умер и старший брат Энцо, для разнообразия — от австрийской пули, поскольку как раз началась Первая мировая война. В общем, все умерли. Остался один Энцо.

Он, впрочем, попытался поддержать добрую семейную традицию, тоже пойдя на фронт, подхватив там тяжелейший плеврит и оказавшись в палате для умирающих. Но доктора помешали его хитрому плану. И пришлось излеченному горемыке плестись в Турин, устраиваться рабочим на завод FIAT. Критически осмотрев юношу, фиатовские эйчары вынесли безапелляционный вердикт: «Но ведь он же совершенно не умеет делать автомобили!» И выставили его за дверь.

Вот так и получилось, что зимой 1918 года шел по улице Феррари, посинел и весь продрог. Шел он на вокзал, чтобы уехать домой в Модену, одинокий и никому не нужный. Горькие слезы стояли в его глазах. Как вдруг сквозь их пелену явилось ему окруженное теплым и ласковым нимбом мимолетное виденье, гений чистой красоты.

Энцо упал на колени, молитвенно сложил руки:

— О Мадонна, благодарю тебя! Ты дала мне знак, указала путь! Решено — остаюсь в Турине!.. Кстати, меня Феррари зовут. Пойдем, поебемся? Готов жениться, если что. Клянусь святым Януарием!

Виденью было семнадцать лет, звали его Лаура. Феррари же был настоящим итальянцем во всех смыслах этого слова. Пропустить какую–нибудь юбку ему представлялось чем–то вроде личного оскорбления. Впрочем, отдадим должное: в тот раз клятву он честно сдержал.

Но вот беда: для обустройства семейного гнездышка нужны деньги. И Энцо устроился на работу в небольшую туринскую автомастерскую. Занималась она тем, что брала всякие говнофиаты, которые из–за маломощности даже не годились для военных нужд, а потому не были, как все нормальные автомобили, рекрутированы в итальянские королевские войска, снимала с них кузова и отправляла в металлолом, куда, собственно, им и была дорога. Оставшийся же двигатель с рамой и колесами слегка подшаманивался и переправлялся в Милан, где к нему приделывали новенький премиум–лакшери–делюкс кузов. Да, итальянцы тоже часто предпочитают не быть, а казаться.

Автовозов, однако, в те времена еще не было. В Милан моторы ехали своим ходом. Так Энцо стал перегонщиком.

С тех пор на пьемонтских и ломбардских дорогах можно было частенько увидеть восседающую верхом прямо на голом двигателе и мчащуюся во весь опор фигуру, с ног до головы черную от летящих из–под колес пыли, грязи и навоза.

«Что за день, какой чудесный день!» — во все горло кричал этот всадник технического апокалипсиса, рискованно петляя меж нерасторопных коров в управляемом заносе.

Уже привычные к такому зрелищу местные жители успокаивали встревоженных гостей, объясняя, что это не Безумный Макс, а всего лишь нормальный Феррари с мотором. Дикий, но симпатичный.

Меж тем война продолжалась. Покупателей на контрафактные премиум–лакшери–делюкс кары находилось все меньше. Перед Энцо замаячила угроза безработицы. К счастью, во время одного из очередных визитов в Милан он удачно напился в баре с совладельцем другой автомастерской, содержащей собственную рейсинговую команду. Ближе к утру новый друг предложил Феррари должность помощника гоночного механика. А вскоре Энцо, насобачившийся за карьеру перегонщика в вождении, и сам впервые попал за руль спортивного автомобиля.

Первый блин вышел комом. Болид свежеиспеченного гонщика окружила политическая демонстрация. Нет, протестовали не против Феррари, а по какому–то своему поводу. Несколько часов Энцо уныло тащился в колонне манифестантов, почти оглохнув от скандирования лозунгов. А что делать? Не мог же он их давить. До финиша он добрался когда судьи уже давно разошлись по домам.

Так Феррари стал убежденным фашистом. Ведь Муссолини был против демонстраций. А значит — за автоспорт.

Чем больше диктаторских полномочий присваивал себе Дуче, тем успешнее складывалась гоночная карьера Феррари. Он начинает выступать за любительскую команду при любительском автозаводике, который назывался Alfa Romeo. И выигрывает одно состязание за другим. После очередной блистательной победы одна престарелая, но еще весьма интересная графиня (напоминаю: настоящий итальянец) сказала ему:

— Мой сын — отважный воздушный ас. Свой первый бой он выиграл в небе над Германией. С тех пор, в память об этом событии, хвост его самолета неизменно украшал герб Штутгарта: гарцующий вороной жеребец на желтом фоне. Возьми же этот символ, о Энцо, и помести на свой автомобиль! Он принесет тебе такую же великую удачу, как и моему сынулечке. Все равно ж, с тех пор как он сгорел на песке, прошитый вражескими пулеметами, ему этот талисман как–то без надобности.

— Ну уж нахуй такие расклады! — подумал про себя Феррари. Впрочем, жеребец ему понравился. И он нашел блестящее инженерное решение: подарок принял, а вот на самолете с тех пор ни разу в жизни не летал. Во избежание.

Так что лошадь на эмблеме Ferrari и лошадь на эмблеме штутгартского Porsche — одно и то же лицо. То есть морда.

Дареный конь — хуже татарина. Корми его, гриву расчесывай, да конюшню не забудь построить. Что ж, ничего не поделаешь. И в 1929 году рождается великая Sсuderia Ferrari, в те времена более всего напоминавшая домик дядюшки Тыквы на задворках завода Alfa Romeo. 

Но на помощь другу Энцо уже спешил друг Бенито, в 1933 году национализировавший Альфу. Новых государственных управленцев гонки не очень–то интересовали. И из вспомогательного технического подразделения Ferrari превращается в полноценную заводскую автоспортивную команду.

Традиционно считается, что Феррари был гениальным конструктором. Скорее всего, это так и есть. Только вот сам он себя таковым отнюдь не считал. Он считал себя великим менеджером. Управленческий метод его выглядел следующим образом.

Сначала он переманивал от конкурентов лучших специалистов, обещая им златые горы. Потом подходил к одному из переманенных и говорил:

— Витторио, мне больно тебе об этом рассказывать, но я случайно услышал, как Джузеппе говорил, что может спроектировать двигатель в два раза мощнее, чем у тебя. И что–то там про твою маму еще говорил.

— Свинячья путана! — мгновенно вскипал Витторио, который тоже был настоящим итальянцем. — Да я сейчас закаццачу двигатель в три... нет, в четыре раза мощнее и затолкаю в его свинячью глотку!

После чего склонялся над кульманом и принимался лихорадочно чертить. Энцо же тем временем перемешался в соседний кабинет:

— Джузеппе, мне больно тебе об этом рассказывать, но я случайно услышал, как Витторио говорил...

Стоит ли удивляться, что Феррари строил лучшие в мире моторы? Когда же мотор был наконец построен, а гонка выиграна — на Витторио и Джузеппе действительно обрушивалась обещанная гора золота. Слово Феррари держал твердо.

Но была проблема. Ferrari все еще оставалась гоночным подразделением Alfa Romeo. И феррариевского жеребца несли на себе машины именно этой последней марки. А ведь любой разбирающийся в автомобилях и часах школьник знает, что Альфа — это «Ferrari для бедных». Разумеется, Энцо не устраивало столь грубое попрание священных принципов премиум–лакшери–делюкса. И в 1939 году он уходит на вольные хлеба, возвращается в родную Модену и основываем там новую независимую компанию. Нет, она называлась не Ferrari, а Auto Avio Costruzioni. Дело в том, что копирасты из Альфы запретили Энцо использовать собственную фамилию, которая по контракту принадлежала им вплоть до 1942 года. Впрочем, это ничего особо не меняло, ибо как раз в тот момент некстати разразилась Вторая мировая война. Гоночные автомобили вдруг как–то перестали быть предметом первой необходимости. Пришлось Феррари временно переключаться на производство запчастей для самолетов.

Бравым итальянским партизанам фашистское самолетостроение почему–то не очень нравилось. Они послали на завод Феррари разведчика, чтобы он там все осмотрел и если что не так — на всякий случай Энцо пристрелил. Вернувшийся разведчик отрапортовал, что Феррари — убежденный сторонник Сопротивления, а потому запчасти делает из говна и палок, в результате чего самолеты опадают как озимые. После чего сел на велосипед и навсегда удалился в закат. Биографы столь старательно подчеркивают деталь с велосипедом, что закрадывается невольное подозрение — встреча Энцо и разведчика оказалась взаимовыгодной и велосипед был как минимум восьмицилиндровым. Что же до качества запчастей, то, опять же — есть подозрение: вредительствовал Энцо не специально, а просто применял обычные премиум–лакшери–делюкс автоспортивные стандарты. В гонке ведь что главное? Доехать до финиша, а там уж похуй, пусть хоть взрывается. Вот это–то последнее с самолетами и происходило.

Война для Италии складывалась хреново, прогноз погоды все чаще предрекал туман неопределенности и кратковременные осадки в виде авиабомб. В 1943 году Энцо переносит производство из Модены в Маранелло, от греха и линии фронта подальше. Пролетавшему мимо американскому бомбардиру свежепостроенный завод очень понравился. Больше же всего ему понравилось, что Маранелло не прикрывала зенитная артиллерия. Поэтому в Модену, куда изначально собирался, он решил не летать, и с криком: «у меня двоится в глазах!» — уложил весь боезапас точнехонько на крышу феррариевского предприятия. Так Энцо избавился от мучений с самолетами, спокойно дождался конца войны и вернулся к автомобилям. Благо, к тому времени право на использование своего имени к нему вернулось и Феррари наконец–то смог выпускать Ferrari.

Однако, в нищей и разоренной войной стране дела в финансированием автоспорта обстояли как–то не очень. Феррари подумал–подумал и вновь нашел блестящее инженерное решение:

«Мы будем выпускать премиум–лакшери–делюкс дорожные автомобили! — сказал он. — Продавать их, а на вырученные деньги — содержать гоночную команду».

Не очень, правда, понятно — кто же покупал эти самые автомобили в нищей и разоренной войной стране? Ибо стоили они слегка дохуя.

— А на какой из ваших моделей вы сам ездите? — спросили однажды у Энцо журналисты.

— Вы с ума сошли? — удивился тот. — Это ж Ferrari, детки. Я на такую еще не заработал.

Тем не менее перед дверьми шоурумов выстраивались очереди из покупателей. Каждый итальянец, от мала до велика, мечтал прикоснуться к манящему премиум–лакшери–делюкс миру Ferrari. Впрочем, не все из тех, кому это все же удавалось, оставались довольны.

Однажды в кабинет Энцо вломился взбешенный как бык клиент, потрясая отвалившемся прямо на ходу от его машины сцеплением.

— Извините, а вы кем работаете? — поинтересовался у него Феррари.

— Тракторами занимаюсь, а что? — удивился посетитель.

— Вот и занимайтесь ими дальше. А к премиум–лакшери–делюкс автомобилям — даже не приближайтесь. Вы просто не умеете их готовить.

И Феррари вернулся к работе с документами. Посетитель выпустил из ноздрей струю пара и рявкнул:

[здесь была шутка про 300, но я ее вырезал, поскольку она всех заебала]

Кстати, звали этого тракториста Ферруччо Ламборгини. Но это уже другая история.

Короче, деньги появились. Появились и новые гоночные болиды. И в 1951 году Scuderia Ferrari впервые выебала и высушила всех в Формуле 1. Но Энцо не радовался победе. Он плакал. Ибо в числе прочих выебал и свою родную Alfa Romeo. Причем настолько качественно, что от огорчения она вообще ушла из Формулы.

— Я убил свою мать! — горько причитал Феррари. Он же, как мы помним, был настоящим итальянцем. А мать для итальянца — это святое.

В конце 50–х годов победоносная спортивная поступь Ferrari едва не была прервана. Беда пришла, откуда не ждали. После ужасной катастрофы в Ле–Мане практически во всей Европе были запрещены уличные гонки. И Феррари в одночасье лишился большей части клиентуры. А вы думали, кто ж у него покупал те самые премиум–лакшери–делюкс дорожные автомобили? Стритрейсеры и покупали. Только в те времена они собирались не на Смотре, а в парках собственных замков, и именовались не сракерами, а gentleman driver’ами.

Для Ferrari наступили тяжелые времена. В небе над ней уже кружил стервятник в лице Генри Форда. Собственно, Генри Фордом он был поддельным, всего лишь внуком знаменитого деда. Поэтому природа на нем отдохнула. Этот странный человек планировал с помощью поглощения Ferrari придать своим говнофордам легкий флер феррариевского легендарного премиум–лакшери–делюкса. 

«Хорошо, — сказал Энцо. — Я согласен. Сделаем так: трогать я тебе ничего не дам, управлять всем буду по–прежнему сам. А ты просто каждый месяц присылай мне побольше денег. Договорились?»

Не договорились. Глупый Форд обиделся. И начал войну. Однако воевать с маленькой, но гордой Ferrari на гоночных трассах американскому гиганту было не по силам. И боевые действия перенеслись в чиновничьи кабинеты. В то время как Энцо выигрывал трофеи, Форд строил козни в автоспортивных федерациях. 

Но однажды в фордовском кабинете появился адвокат–ирландец в дорогом костюме.

— Мистер Форд, — сказал он, — я представляю здесь интересы очень влиятельных людей. Если вы оставите Феррари в покое — благодарность моих нанимателей не будет знать границ. В противном же случае...

— Вы что же — мафия?!.. — вскричал американец.

— Вообще–то, нет. Формально. Мы — группа FIAT. Но если вы так уж настаиваете на привлечении к переговорному процессу наших уважаемых партнеров...

Короче, война благополучно завершилась.

Феррари же фиатовцы сказали: «Знаешь, наши эйчары немножко подумали и решили, что ты все же умеешь делать автомобили. Берем тебя на работу! Трудись спокойно, дорогой Энцо, и ни о чем не беспокойся. А кто тебя тронет — будет иметь дело с нами. Мы уж сумеем сделать им предложение, от которого невозможно отказаться».

Ну а что было дальше, вы и без меня знаете.

Вот так из чумазого парнишки, оседлавшего двигатель на колесах, Энцо Феррари превратился в символ автоспорта, символ премиум–лакшери–делюкса, символ Италии и самый дорогой труп в мире.

Dai diamanti non nasce niente 

Dal letame nascono i fior.

Ничто не растет из алмазов

Из навоза рождаются цветы.