Феминизм

Традиционно в политической философии существует развилка, которая предполагает три возможных пути для социальных движений: борьба за равенство прав, борьба за фактическое равенство и борьба за особый статус.

Если расистская логика третьей опции выглядит, без сомнения, ущербной, то внешняя схожесть первых двух может смутить наблюдателя, чем зачастую и пользуются недобросовестные манипуляторы, выдающие позитивную дискриминацию за равные права.

Важно понять, что борьба за равенство прав и борьба за фактическое равенство — две абсолютно разные, даже взаимоисключающие вещи. Первое говорит о политико-юридическом, формальном равенстве — «свободных и независимых друг от друга субъектов права по общему для всех масштабу, единой норме, равной мере. Там же, где люди делятся на свободных и несвободных, последние относятся не к субъектам, а к объектам права и на них принцип правового равенства не распространяется». То есть, если одна группа обладает большим набором прав, чем другая, то последняя приобретает формы объекта, по крайней мере частично – за ее счет могут удовлетворяться потребности других групп.

Именно это было в основе первой волны феминизма.

«Все женщины и мужчины созданы равными» — главный лозунг первого съезда по защите прав женщин, прошедшего в Нью-Йорке в 1848 году, который в концентрированном виде и выражает идею формального равенства — равенства в обладании правами и свободой, вне зависимости от половых различий.

Второе — фактическое равенство — подразумевает не равенство прав и свобод, но равенство положения, которое, однако, не может быть достигнуто без нарушения равенства формального, поскольку приводит к установлению привилегий для одной из групп, к которой современные феминистки относят женщин.

Оно характерно для современного феминизма третьей волны (SJW и пр.), требующего уравнять в фактическом положении (экономическом, политическом, управленческом, трудовом) так называемые «угнетенные группы», к которым современные феминистки относят и женщин.

Однако такое состояние является недостижимым, поскольку даже абсолютная экономическая и политическая уравниловка не решит вопроса, связанного с биологическими и физическими различиями. И эти различия, исходя из человеческой самопринадлежности, вполне объясняют, кстати, почему принять решение сделать аборт должна сама женщина, а не мужчина, государство или церковь. Ее тело — ее дело.

Но даже если речь только об экономическом положении (социальное равенство), оно не может быть достигнуто без вмешательства со стороны «третьей силы», коей является государство, дарующее отдельным группам привилегии и признающее тем самым «формальное неравенство» между ними. Естественные индивидуальные различия (в интеллекте, силе, таланте, здоровье и пр.) приводят к различным жизненным результатам каждого индивида, поскольку эти различия и есть сама личность. И они же, кстати, никак не обуславливают то, что девочке не нужно ходить в школу, потому что куда важнее нянчить дома младших детей, приучаясь быть хорошей матерью.

Но вернемся к фактическому равенству. Даже в своих ограниченных экономических и политических формах: квоты на рабочие места, особые материальные поощрения отдельных групп и пр. — оно исключает равенство правовое, основу основ свободного общества. И единственно справедливым равенством может быть только одно — равенство всех перед законом. Более того, особые законодательные поощрения де-факто и подтверждают «слабость» одной из групп, способствуя воспроизведению по отношению к ним паттернов патриархального поведения.

Выступая за равенство прав, мы в действительности боремся за равенство всех и каждого (лгбт, нацменьшинств, женщин, мужчин, белых, красных) в их самопринадлежности, то есть возможности определять собственную судьбу и признавать за всеми остальными подобное право, которое выражается, в том числе в праве на «частную дискриминацию». И предвзятое отношение со стороны других лиц (не берут на работу, не считаются в личном общении) становится уже «свободой выбора» второй стороны. Нельзя просто так взять и заставить другое лицо вступить в отношения (каким бы моральным подобное принуждение не казалось), не нарушив его свободу — если она признается за всеми субъектами. Кафе только для женщин? Да, пожалуйста — решение собственницы. Найм на работу всех, кроме белых? Дело работодателя. Не пускает лиц неестественной ориентации в свой магазин? Дикость Германа Стерлигова? Но правомерная. Ведь для любого человека правомерно решать кого, когда и на каком основании пускать или не пускать к себе в дом.

Если же такое «предвзятое» отношение закреплено законом (человек ограничивается в своей свободе на распоряжение самим собой и тем, что легитимно ему принадлежит; например, запрет женщинам избираться в органы государственной власти) или бесчестной правоприменительной практикой (например, игнорирование органами МВД домашнего насилия в отношении женщин), то справедливо восстать как против расистской логики признания людей неравными в первом случае, так и преступных действий правоохранительных органов во втором случае.

«Мы не станем подчиняться законам, в принятии которых мы не участвовали, и власти, которая не представляет наших интересов», — ключевая фраза первой феминистки Абигейль Смит Адамс. Что подтверждает лишь одно: мы должны требовать равенства всех перед законом. Но еще важнее — перед законом, которому мы выразили изначальное согласие подчиняться.

Официальное признание женщин дискриминируемой группой в силу патриархального уклада общества означает создание закрепленного законом преимущества, которое получает индивид в силу его принадлежности к той или иной социальной группе и которое дает ему больший, по сравнению с остальными индивидами, доступ к материальным ресурсам и институциональной власти. Таким образом отрицается право собственника средств производства решать, кого и на каких условиях ему нанимать, ведь приходится следовать квотам. То есть стремление к фактическому равенству не может быть справедливо выражено в законодательных практиках. Это вопрос культуры, этики и добровольной помощи нуждающимся.

Кстати, в этом случае возникает справедливый вопрос, а почему только женщин? А не любой индивид ли, следуя вышеупомянутой логике, чувствующий себя в худшем положении по сравнении с остальными, не может заявить о своем дискриминируемом положении и потребовать удовлетворения своих не реализованных вследствие этого потребностей? Ну вот, например, инцелы. А потребности эти, как вы догадываетесь, не могут быть удовлетворены иначе как с помощью принудительной силы, благодаря перераспределению ресурсов от одних лиц (дискриминирующих в силу своего фактического положения) к дискриминируемым (или привилегированным), что одновременно, конечно же, отрицает базовый принцип истинно свободного общества — свободы человека по отношению к самому себе и признания этой свободы за другими лицами, а также право частной собственности на ресурсы, приобретенные легитимно (то есть полученные в рамках добровольного обмена, приложения труда к не принадлежащим пока никому природным объектам и получения в дар/наследство).

За чей счет будут удовлетворять свои потребности инцелы в этой логике представить несложно. И структурно нет различий в принудительно оказываемой сексуальной услуге (теми кто в повседневной жизни имеет ее вдоволь) или отчуждения части собственности, особенно если мы рассматриваем тело с помощью той же собственности на самого себя.

Таким образом, борьба за фактическое равенство отменяет принцип самопринадлежности человека (если кто-то наделяется правом вмешиваться в его волю), а вместо этого подсовывает нам некую «идеальную модель», достижение которой может быть осуществлено любыми ограничениями, то есть средствами, по отношению к индивидуальной свободе другого, которая свидетельствует о том, что человек сам себе не принадлежит и потенциально подвержен вмешательству со стороны других лиц. И любой произвол и тирания могут найти свое оправдание в достижении этой модели «фактического равенства», поскольку главенствующим оказывается результат, а не принцип (формального равенства). В итоге фактическое равенство мало того, что несправедливо само по себе, несовместимо с базовым принципом свободы индивида, так еще и де-факто всегда оказывается борьбой за особый статус, возвращающий нас в логику феодального сообщества, где отсутствует признание равенства субъектов, а набор прав зависит от принадлежности к той или иной группе.

Таким образом, фактическое равенство в действительности похоже не на равенство прав, а на требования третьей опции — особого статуса.

Поскольку, если мы согласились в противоречии формального и фактического равенства, в их несовместимости, то борьба за второе, отрицая первое, в действительности не признает женщин равными субъектами. Придание им особого краснокнижного статуса говорит о том, что а) либо они некоторое высшее «сословие» с приоритетным набором прав, б) либо они настолько слабы и неравны в действительности, что не могут самостоятельно конкурировать в свободном обществе с мужчинами. Первое есть абсурд, поскольку не соотносится с феминистской риторикой социальной справедливости, а вторая интерпретация дискредитирует успешных женщин хоть Ангелу Меркель, хоть прости-господи Евгению Альбац, бросает тень на их достижения, будто они обязаны особенным к ним отношением в силу принадлежности к «слабому» полу. Такой феминизм дискредитирует женщин, доказавших несостоятельность претензий на ущемленное положение или дефектность женской группы своим личным примером.

Для любого добродетельного человека обижать слабого немыслимо. Поэтому то, что требуют сегодня феминистки, — не вопрос закона и дополнительного государственного вмешательства, а вопрос культуры и морали. В правах уравнен каждый вне зависимости от своих особенностей. Вопрос личного взаимодействия между мужчинами и женщинами — вот отправная точка, с которой начинается преобразование общества. Женщина не украшение коллектива, а его равноправная часть, без которой все потеряло бы смысл.

И равны женщина и мужчина могут быть только в одном — их равенстве перед законом. Для всего остального есть любовь, культура и уважение. И это дело не только женщин, но и мужчин.