f&b

Любить Сонхва было просто.

Настолько, что порой это пугало своей простотой и нежностью.

Казалось — невозможно. Не его уровень, не его статус, но в груди вновь заведённый скрипел сердечный моторчик, заставляя будто бы биться вновь то, что давно остановилось. Ладони потели, а на щеках и кончиках ушей предательский румянец появлялся, выдавая Хонджуна с головой, словно мальчика-подростка перед школьной любовью.

Дыхание замирало, стоило смешливым глазам в его посмотреть, тёплым пальцам, испачканым в муке и глазури, его холодных от уличного мороза щёк коснуться, смахивая след от крема. Его руки пахли тестом, ванилью и корицей, имбирь жжёгся где-то на кончике языка, горьковатый шафран оседал на лёгких похлеще самых тяжёлых сигарет, а мускатный орех въедался в волосы и одежду, грозясь остаться там навсегда.

Хонджун буквально был похоронен здесь, среди свежей выпечки и цветов. Сонхва улыбается ему, а голова молча отдаёт право голоса сердцу, будучи не в состоянии сопротивляться этому мужчине.

— Я освобожусь через полчаса, — Хва поправляет выбившуюся прядку, оглядывая свой фартук на следы от муки. — Подождёшь?

Конечно же он подождёт. Он готов ждать хоть полчаса, хоть всю жизнь, молча наблюдая за тем, как Пак поправляет цветы на прилавке, а после достаёт свежие булочки из духовки. Улыбается посетительнице — сердце колит в приступе ревности. Хочется встать и на её же глазах поцеловать Сонхва, но его же добрый взгляд успокаивает, словно говоря "Всё в порядке, ревнивый ты мой".

Любить Сонхва было просто. От того и необходимо.