Фантом. Жизнь и смерть Алихана Токаева.

I.

Его творчество составляет наиболее своеобразное явление в осетинской литературе; не имея предшественников, он в рамках концепции символа сумел на осетинском языке рассказать об истине, красоте и добре; он создал первые осетинские сонеты и достиг в них, по словам критика, невероятной, алмазной чистоты фразы; эстетически его творчество стоит несколько в стороне от основных направлений осетинской литературы или, говоря прямо, возвышается над ними; свобода его мышления и полет его фантазии, воплощенные в осетинском слове, открыли для всех говорящих на осетинском языке новые просторы для мыслей и чувствования; он шел своей дорогой в полном одиночестве и не было людей, которые бы видели так, как видел он, людей, которые бы пошли вместе с ним или вслед за ним; ему хватило 27 лет, чтобы стать совершенно особым явлением в осетинской культуре, но значение и красота сделанного им начали раскрываться лишь спустя десятилетия после трагической смерти. Великого поэта не знали современники, его плохо понимаем мы, ведь в своем Отечестве пророков на самом деле нет. Алихан Токаев был фантомом без биографии, создававшим новые смыслы по причинам, о которых никогда никому не говорил.  

Жизнь поэтов и писателей в известной степени запечатлена в их творчестве, но все же с таким полным отсутствием точных биографических данных сталкиваешься редко. Хсар Кодзати, исследователь и систематизатор творчества Алихана, разводит руками со страниц своих статей: точный год рождения неизвестен, точные годы учебы в Баку неизвестны, годы короткой жизни окутаны туманной дымкой – иногда легкой, иногда густой. Хсар проделал огромный объем работы: встречался со знавшими поэта людьми и оставшимися в живых родственниками, изучал архивы, писал письма в Баку. Благодаря архиву профессора Барысби Алборова, который также занимался творчеством Алихана, Кодзати выяснил, что Алихан Токаев окончил не Морское училище, а Морской техникум (профессор Алборов отправлял соответствующий запрос в Баку в октябре 1967 года и получил на него ответ). В 1974 года Хсар Кодзати сам приехал в Баку, чтобы изучить архивы учебного заведения и собрать какие-то крупицы информации о важнейших для жизни и творчества Алихана годах учебы, но ему сообщили, что все материалы были вывезены в Военно-исторический архив в Москве. Хсар посетил и его, но там тоже ничего не нашел. Алихан Токаев был мучительно неуловим, как и его необычные, часто перегруженные смыслом и образами стихотворения. Хсар Кодзати, задумавший было писать сначала монографию, а потом и полноценную биографию Токаева, вынужден был отказаться от второй идеи из-за нехватки информации, да и с монографией, к сожалению, тоже по каким-то причинам пока не сложилось. 

Алихан Токаев родился в Даргавсе то ли в 1893, то ли в 1895 году. Определить дату его рождения можно только по косвенным признакам, один из которых особенно аутентичен и красноречив. О нем вспоминала сестра поэта Мария: «Нæ мад Дзгомæ дзауматæвæрæн хъæдын чырын уыди. Уый уæлæ-иу алы аз дæр ныккодта уыгард - Алиханыл цал азы рацыд, уый бæрæггæнæнтæ. Куы фæмард, уæд ыл уыцы уыгæрдтæм гæсгæ цыди 27 азы». Каждый год жизни своего первенца мать Алихана Дзго отмечала зарубкой на платяном шкафу, и всего таких зарубок осталось 27, то есть по счету своей матери родился Алихан все же в 1893 году. Семь лет у Инуса и Дзго, его родителей, не было детей, но после Алихана они стали рождаться один за другим. Наверно, в этом факте не следует искать какого-то особого мистического смысла, но Бог словно на самом деле отмерил Алихану семикратную одаренность и особенный талант, которому нельзя научиться, но только получить даром или же вымолить, как наверняка вымаливала себе первенца Дзго. Семья была бедной, Алихан рос вдумчивым ребенком и сильно тянулся к знаниям. Два класса школы он окончил в родном Даргавсе, потом родственник матери забрал его в Санибу, где он отучился еще два года, прежде чем вернулся домой. Продолжить обучение было не на что, но мать, чувствуя желание своего первенца учиться, продала свой платок, и с этой скромной суммой денег Алихан отправился во Владикавказ, где, судя по всему, истратил ее на частные уроки. Больше ничем ему помочь родители не могли: все их духовные и физические силы уходили на то, чтобы выжить в сложное время в условиях горского малоземелья. Судя по всему, рано проявившаяся склонность Алихана к интеллектуальному казалась им определенной проблемой, отвлекавшей сына от настоящего мужского труда. Исследователь жизни и творчества поэта Дзерасса Хетагурова (ее кандидатскую диссертацию о творчестве Алихана в контексте эстетики символизма мы не раз еще будем цитировать) приводит слова, сказанные как-то в сердцах Инусом Токаевым: «Нужно ему одного серого осла купить, пусть с ним возится, больше он ни на что не годится». Отец умер в 1916 году, что, забегая вперед, стало одной из причин преждевременного возвращения из Баку Алихана, который навсегда запомнил его предсмертный взгляд: «Я не забуду никогда отца в момент его смерти (...), я не забуду его глубокий чисто отцовский взгляд на сына... О, зачем же эти дикие обычаи, которые не позволяют отцу прямо взглянуть на сына во время его цветущей жизни (...). Да, я не забуду последний взгляд его, я не забуду его слезу, скатившуюся по бледной щеке и на ней застывшую». Как и многие талантливые поэты, Алихан, помимо особого склада ума, отличался еще и художественной одаренностью: прекрасно рисовал, пел, играл на осетинском фæндыре. Он рисовал на страницах своих рукописей и иллюстрировал написанное, причем отдельные символы и фигуры, по замечанию Дз.Хетагуровой, заслуживают отдельного изучения. Врожденное чувство буквально заставляло его все время искать красивое вокруг себя и находить способы его материализации. Мария Токиан вспоминала, что стены их дома в Даргавсе были буквально увешаны рисунками брата. Еще более интересным представляется ее свидетельство о присланном Алиханом из Баку рисунке Св.Георгия (Уастырджи), поражающего змея, который настолько впечатлил односельчан, что они отнесли его в святилище, в котором возносились молитвы святому. Другой страстью Алихана с детских лет были цветы. Сестра вспоминала, что, отправляясь на заре с мужчинами села на сенокос, он словно отключался от окружающего мира и принимался собирать цветы, радуясь каждому будто ребенок. Мужчины подсмеивались над ним - «рацæуы æмæ кусгæ нæ фæкæны, фæлæ йæ Хуыцау дидинджытыл бафтауы» - а матери Алихан, возвращавшийся домой с пестрой ароматной охапкой, иногда явно казался немного сумасшедшим – «æррайы хуызæн мæм кæд нæ кæсыс!». Но самому поэту красота цветков будто напоминала о какой-то иной, вечной красоте и давала кислород, которым он только и дышал. «Сæ уынд дæр лæгæн йæ цардæн æгъгъæд у», - отвечал он на упреки матери, и слова его нужно воспринимать буквально. Алихан Токаев был зависим от красоты в любых ее формах, всегда ее искал и остро чувствовал. Постфактум мы можем сказать, что и сам он словно был редким видом цветка, неизвестно как попавшим в горы Осетии и взросшим здесь каким-то чудом и вопреки всем обстоятельствам.

Годы учебы в Баку стали самыми важными для Алихана: здесь он познакомился с творчеством французских и русских символистов и нашел в нем язык, философскую основу и систему образов для того, чтобы на родном языке рассказать миру о самом главном: борьбе света и тьмы. Цветовая гамма творчества Токаева – светло-темная, причем черный и темный он различает тонко, по оттенкам (сау, талынг, тар, мæйдар). Одержимость Алихана тьмой бросается в глаза: только слово «сау» («черный») в небольшом по объему сборнике его стихотворений встречается 107 раз. Борьба света и тьмы – древняя и, по сути, едва ли не единственная история, которая в разных культурах и на разных языках передается людьми из поколения в поколение. Лучшим и наиболее проникновенным ее рассказчиком на осетинской земле был Алихан Токаев. Шарль Бодлер, описывая свое мироощущение, говорил: «Совсем еще ребенком я питал в своем сердце два противоречивых чувства ужас перед жизнью и восторг жизни». Творчество Алихана соткано из света и тьмы, и во врожденном чувстве двух взаимоисключающих начал, возможно, и заключался как главный дар поэта, так и самое большое его проклятие. Говоря о чувстве света и тьмы, мы имеем в виду не абстрактное чувство, которое в той или иной степени присуще каждому человеку. Нет, Алихан ощущал вязкость тьмы и легкость света буквально: он их осязал, видел, обонял, слышал, знал их вкус. Когда он пишет, то тьма и свет словно капают с его пальцев на бумагу. В стихотворении «Цæмæн?» («Зачем?») чувствуется неведение человека, который не может понять, зачем он ощущает свет и тьму настолько непосредственно, и в полном и последнем отчаянии вопрошает Бога: «Зачем Ты мне дал такое сердце, зачем Ты бросил меня с ним в земную грязь, зачем, зачем, зачем?». Черные горы, темные ущелья, непроглядную тьму пещер, грязь и живущих в ней людей Алихан видит непосредственно, и эти видения часто его мучают. Но он знает, что свет есть, и потому не может сдаться. 

Тяжелая жизнь горцев и состояние общества не добавляли ему оптимизма, и Алихан в какой-то момент понял, что, подобно герою классического американского романа, «должен сделать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать». Иной материи не было, и иногда он кажется алхимиком, которому открылся настоящий, главный секрет человеческой жизни: не переплавки железа в золото, но сотворения света из тьмы. В этом заключена особая диалектика его творчества, его вечный смысл, который часто не могут уловить и выразить словами и заменяют разнообразными мистическими концептами. Но представлять Алихана мистиком - непозволительное упрощение. В русле символизма и отдавая дань эпохе он, безусловно, интересовался расцветшими в то время буйными красками разными мистическими теориями, но в творчестве его они оставили очень поверхностный след. В глубине мира Токаева – свет и тьма, их вечное, непрекращающееся взаимодействие и выбор человека. Главная движущая сила его творчества – попытка преодоления тьмы и постижение Абсолюта. Он пытается приблизиться к источнику света настолько, чтобы больше не бояться тьмы, а потом указать дорогу и другим. Путь тернист и сложен, и Алихан иногда впадает в отчаяние: вершины, к которым он возносится в лучшие свои дни, соответствуют ужасной глубине тьмы, в которую он погружается в моменты совершенно особого состояния. Его можно сравнить с состоянием, испытываемым христианскими подвижниками во время особенно тяжелых страданий, испытаний и скорбей и называемым богооставленностью. Человек приближается к последнему пределу своих сил, просит Бога о помощи и не чувствует ее, теряя надежду и ощущая, как земля уходит из под ног. Это решающий момент в жизни, когда вера или становится несокрушимой, или сотрясается до основания, когда теряется или приобретается все. Удивительное состояние бого- или светооставленности привнесено в осетинскую литературу Алиханом Токаевым и переживается им с нечеловеческим напряжением именно по причине его глубокого чувства света и красоты. В стихотворении «Куырмыты Хуыцау» он прямо обращается к Богу и начинает с ним судиться в совершенно ветхозаветном духе: укоры в том, что Он не слышит Алихана, оставил его и людей, сыпятся один за другим. Отчаяние светооставленности – в стихотворении «Æз кæуын, дзыназын …»: здесь Алихан говорит с Богом о том, что силы его на исходе, дальше идти он не может, и просит услышать хотя бы один из своих криков о помощи. Этим особым чувством и своей борьбой с ним Алихан Токаев меняет смысловую ткань осетинской литературы и выводит ее на новые, по-настоящему сияющие вершины, на которых с непривычки может сильно кружиться голова.