Евгения Гинзбург «Крутой маршрут. Хроника времен культа личности»

Полторы дюжины лет на изнанке жизни

Каламбур уровня пятиклассника (потому что первое сентября, хэй, привет, боль!): «Крутой маршрут» Гинзбург действительно невероятно крутой. До конца абзаца любители небумажных книг могут не читать и экономить своё время на что-нибудь более продуктивное, но мне просто надо воспеть оду «Редакции Елены Шубиной», которая отлично переиздала эту книжку. Хорошая бумага, отличный переплёт, качественная печать, внутри — вклейка с фотографиями, а обложка так и вообще прекрасна. Есть в этом фрагменте фотографии на обложке что-то невероятно милое, ведь на ней Гинзбург смотрит на своего старшего сына, которого так и не смогла больше увидеть с тех пор, как её забрали. Восемнадцать лет прошло, прежде чем появилась бумажка «реабилитирована за отсутствием состава преступления». Не было ничего, туки-туки, мы в домике, на нет и суда нет. За восемнадцать лет можно ребёнка вырастить и легально напоить.

Читать из первых уст об абсурдности и ужасе происходящего страшно и захватывающе. Я уверена, что во многих моментах Гинзбург лукавит и очень много недоговаривает, да и сама она в этом признаётся (не в лукавстве, а в недоговаривании). Озлобленный Шаламов, который считал, что лагеря вытравливают всё человеческое из людей, вообще ей не верил. Думаю, причина «неверенья» здесь сразу в двух факторах. Во-первых, Шаламов попал в самое пекло, где были не люди, а уже полузвери, действительно с вытравленной человеческой сущностью. Гинзбург достаточно честно пишет, что большую часть ей «везло», это слово беру в кавычки, потому что какое там вообще может быть везение в тюрячке да на Колыме. Тем не менее, ей удавалось сходиться с людьми, выбивать блат, по дружбе да службе находить настолько тёпленькие местечки, насколько это было для неё возможно. Работать с детишками в школе, яслях или возиться с больными в тёплом помещении — совсем не то же самое, что рубить лес при минус сорок девять, от этого у неё и были силы сохранить в себе разумное, доброе, вечное. Во-вторых, как мне кажется, Гинзбург с этим разумным-добрым-вечным даже немного рисуется, не из хвастовства, ой, смотрите, какая я осталась высокоморальная даже в таких условиях, а просто для общего колорита книги. Ведь в тексте заметно, насколько сильно она делает акцент не на хреновом, а именно на хорошем. На хорошем в людях, в простых удовольствиях, в случайном тёплом отношении какой-нибудь застарелой стервы. Из самого чёрствого злодея она пытается выдавить хоть капельку человечности и об этом написать. Конечно, когда после этого она пишет о собственном великодушии по отношению к совсем уж тварям, то это смотрится самолюбованием, но это самолюбование не чрезмерно — Гинзбург через столькое прошла, что можно простить ей такие маленькие слабости.

Вообще, Гинзбург о себе высокого мнения и изначально это ставит, как горделивую данность. При этом и собственную махровую дубоголовую наивность она описывает точно так же чётко, как и остальные свои черты. Да, был косяк, вела себя, как глупая телушка, надеялась на красивые слова и пропаганду, ведь не бывает же так, что... Да всё бывает, бывает всякое, но вот когда поймёшь это не как набор пафосных слов, а как жизненную данность, то зачастую бывает слишком поздно. И эта острая прямолинейность часто служит плохую службу.

Прочитать эту книгу полезно: она хорошо написана, она подробно рассказывает о методе работы с заключёнными в то время, протоколирует жизнь и быт людей, а главное — их мысли и поступки сердечные. Ведь Гинзбург честно пытается писать о том, как в адскую геенну вдруг попадает лучик солнца или залетает хрупкая бабочка, в то время как сотни чертей вонзают в тебя раскалённые вилы.

Гинзбург повезло в том, что она умела цепляться за людей, притягивать их и аккумулировать вокруг себя взаимопонимание. Потому что выживали те, кто не один, кто могли делиться друг с другом силами и надеждами, а иногда и чем-то более материальным. Одиночки вроде Шаламова выживали невероятным чудом, а у Гинзбург было не чудо, а неосознанное стремление создать вокруг себе мини-стайку единомышленников. Красиво поют о том, что держаться ей помогали стихи. Действительно, это звучит очень романтично, и они наверняка помогали коротать время и приобретать новых знакомых, но всё-таки именно выжить ей помогало душевное тепло, которого сам по себе ты много не надышишь.

Хорошая, прямолинейная в лоб книга, которую можно читать и тем, кто до сих пор в розовых очках, и тем, кто их давно уже разбил. Вместе с Солженицыным и Шаламовым в одну пачку, чтобы составить картину изнутри с разных точек зрения.