Elysium

— Боже, Сереж, тебе уже хватит! 

Смех друзей и гомон очередного бара, что пришёл на смену другому, растворялись в голосе стоящего посреди "сцены" брюнета, орущего в неработающий микрофон, понятные лишь одному Богу слова. Компания сменила слишком много мест с алкоголем по всему немалому городу, что бы перестать волноваться о таких вещах, как преграды их веселью. Тем более после того, как их не пустили в клуб на маскарадную вечеринку, и те завалились в единственный работающий магазин с костюмами в округе - секс-шоп. Поэтому полуголый Серега, с чёрными ушками и бутылкой виски в руках смущал разве что официантов. 

заливистое "ЗАЧЕМ МНЕ СОЛНЦЕЕ! МОНАКО!!! ДЛЯ ЧЕГО СКАААЖИИИ МНЕ—" было подхвачено:

"ЛУНА ЧЕТА ТАМ….!!!"

Да, кажется, Даня тоже был в ударе. На нем все ещё был верх. Правда чужой. Состоящий из безрукавки Татищева и купленного галстука, что сейчас свободно повис на шее, дополняя образ "after 00". 

Дав упрямо допеть вариацию песни звездному дуэту, персонал, заручившись поддержкой не менее пьяных друзей, выпроводил парней на улицу. Это был один из самых опрометчивых поступков. В прочем, не настолько, как все последующие сегодняшней ночи. Можно ли сделать скидку на то, что самый «менее пьяный друг» выпил чуть меньше одного бокала чем сам именинник? Возможно. 

Доставая смятую пачку сигарет, Серёжа закуривает сразу две, протягивая одну Дане: 

— Мм..нас слышал весь Сочи. 

— А не этого ли мы добивались? 

Пропуская дым через лёгкие, Серёжа хмыкает. Вопрос был стопроцентно риторический, но Даня все равно ухмыляется, находя дерзко поблескивающим взглядом чужие глаза. Конечно добивались. Ведь когда сам Сочи приглашал их к себе, фраза «мы разнесем тебе город» звучала самой первой. Они обещание сдержали, а заодно бесподобно отпраздновали. 

Стоя на краю дороги блондин вглядывался в темную даль, где на горизонте, мерно покачивая волнами раскинулось Чёрное море. 

Наконец оторвав мутный взгляд от Московского, парень затягивается последний раз, выкидывая сигарету. 

— Идём, — Татищев говорит чуть хрипло после минимум 10 песен, но не менее уверенно. 

— Ммм? Куда это? — удивился, но руку не разжал, за неё Серёжа потянул его вниз по дороге. 

— Увидишь. 

Шаркая по крутому спуску пустой дороги, направляемый лишь тёплой рукой, что уверенно сжимала его собственную, Даня вдруг задумался, с каких пор невыносимый жар воздуха, тяжесть и раздражение стали стекать, испортятся, отступая рядом с этим парнем. Начиная с какого момента он находил звёзды такими яркими, а Луну - не огромным куском из реголита и слоев мантий с ядром. Ее свечение освежало, прорываюсь в останки повседневного кипения Дани, поднимая пепел выгоревших внутренностей, развеивая золу усталости и злости. Улыбка получилось кривой, и, возможно, совсем немного, горькой. 

— Эй, — очередной переулок, стены домов, узкие улочки, с такими же маленькими дорожками. Удобное место, а причин для остановки можно найти немерено. Даня выбрал самую привлекательную. Вытирая кожей Серёжи одну из стен неуверенно державшийся восьмиэтажки, блондин бесцеремонно цепляет зубами нижнюю губу Серёжи, который в свою очередь оказался удивительно податлив. 

— Ммм?

"Ты голым по городу расхаживаешь, черт рогастый", капля укора, доля сарказма и совсем немного противоречия себе. 

— Ничего. 

Татищев отдаёт сигаретами и виски. И этот аромат все чаще становиться их общим. Вместе с принтованными футболками, которые раньше Химки ни за что бы не надел или серебристыми кольцами, таскаемые Сережей. А ещё чаще им забываемыми где-нибудь на столе или тумбе. У Дани просто не оставалось выбора, кроме как натянуть на большой палец, в очередной раз забытую, поблескивающую безделушку. И моментами, невзначай, потирать серебро на своей фаланге. Терпимости это не добавило, но движение вошло в постоянную привычку. Пришлось одалживать одно у Татищева. Купленные, как на зло, не подходили. 

Разворачивая Московского к стене, Серёжа прижимает, на удивление, горячими руками к себе. Подтягивает за бедра, хватаясь под обтягивающей тканью водолазки. Целует смазано, распыляясь на ощущение чужих рук в своих волосах, и собственных - на подтянутой талии. Оглаживает большими пальцами, силясь не оставить и сантиметра между телами. И Химки нравится. До ярких звезд и обратно нравится. 

Начиная задыхаться, медленно оттянув нижнюю губу блондина, Серёжа отрывается, подталкивая блондина на прежний, подсвеченных тусклыми фонарями, путь. 

Парни шли по узкой трассе без машин, провожаемые лунной дорожкой, что рябила в темноте морских миль. Лишь они наедине с соленой свежестью ночи и отстранённостью горящих тел в миллионах километрах от них. 

— Каким бы ты был пиратом? — хриплый приглушённый голос звучал неожиданно, но не в коем случае не был лишним. 

— Чего?, — Московский даже притормозил. 

— Ну.. в историях про пиратов. Есть много капитанов со своими тайнами и командой, со своими принципами и, в конце концов, именем, — Серёжа не меняя темпа шёл впереди, вглядываясь в стык моря и звёздного полотна. 

— Ха, а ты значит, увлекаешься? — Даня опустил глаза, размышляя, — Ну, наверное сначала занялся бы прибыльной работой, вроде похищений ради выкупа или шантажа, на такой скользкой дорожке грязная робота - одна из базовых вещей, так что пришлось бы и руки замарать. А потом имея надежную подушку и заручившись монетами, может…

Серёжа смеялся. Совсем по доброму, наконец оглянувшись и смотря своими бездонными глазами прямо на Даню. 

— Нет, я не увлекаюсь!! Но, сразу видно, что у тебя нету пиратского духа! Если поднимаешь чёрный флаг, то теперь твоя жизнь сокращается до одного дня. До одного дня проведённого без сомнений. С эмоциями, беря все и не оставляя ничего. Без волнений и сомнений идя вперёд, рассекая морскую гладь. Нужно смеяться - смейся, если же плакать - плачь. Вот такая пиратская доля и жизнь на «ты» с океаном. 

Серёжа разошёлся, но Данил не смел оторвать взгляда от бушующих искр на дней чужих глаз. Они обещали свободу, они пели о освобождении, они возносили к небесам. 

— Тогда.. ищущим. Разве не такими и являются все они? Душами, свободными и легкими, способными пересечь мир, ради цели. Я буду искать ее. Цель. А потом..потом достигну и найду новую. Первой будет команда. Такая, с которой и в шторма и за графский стол, — Химки уже и не знал кто решил подыграть друг-другу в этом их разговоре на морском берегу, — А ты?

Татищев улыбнулся, хитро смотря в глаза Московского. 

— Я бы везде следовал за тобой, Мой Капитан. 

Это освещение, Луна странная, а фонари неисправны. Ведь Данил Московский не стоит в смущении, граничащим с какой-то невероятной легкостью, перед в шутку поклонившимся парнем, без футболки, с немного грязной спиной, пряча улыбку в уважительном жесте. 

— Ну…что ж…тогда.. я нашёл того, кто будет следить за чистотой на моем корабле и драить его до блеска!! 

— О, Капитан, я способен на большее!! — Серёжа тут же выпрямился, снова хватая Химки за руку и переходя на легкий бег, — Я покажу! 

Покажет? Каким образом он покажет? 

Вскоре дорога начала сворачивать, а перед глазами развернулась по истине невероятная картина. 

— Вот черт, — кажется они оба не заметили моросящий тёплый дождь летней ночью, стоя перед песчаным пляжем, тускло освещенным далекими прожекторами на камнях. Но целью был не песок, а вода. Переливающаяся и поддающаяся единственному источнику света, открывая глубину своих объятий, — Кажется выбора у нас не осталось. 

По не привычно часто улыбающемуся Серёже уже стали стекать редкие струйки дождевой воды. Даня опустил взгляд ниже. По шее, ключицам… груди, животу и.. 

— Ага… постой, выбора?..

Удивительно легко поднятый на плечо Московский не успел задать вопрос, как получил на него весьма.. спорный ответ. Несущийся прямо на морскую гладь Татищев, параллельно стягивал свою собственную водолазку с Дани. Мда..

Мгновение спустя, выныривая и отталкиваясь от песка Московский запускает поднятую руками волну, прямо в надрывающегося от смеха Сергея. Придурок.

— Пха-ха-ха, ты что вздумал капитана своего утопить?! 

— Мне лишь показалось, что вам бы не помешало освежиться, Капитааан! 

Вода была везде, уже не сдерживаясь лила с неба и поглощала снизу. Действительно уж, освежиться. 

"Одним днём, говоришь?"

— Как же ты бесишь. 

— Кажется мы потеряли мои заячьи ушки.) 

Притянуть за шею итак того желающего брюнета не составило никакого труда. А обвить вокруг него конечности, позволяя держать себя на руках - тем более. Вода придавала легкости, невесомо удерживая любую тяжесть на плаву. А Химки весил как каждодневный стресс и тянущая вниз тревога. Но сейчас каждая частичка его тела обмывалась водой, облегчая тяжесть, а каждая мышца чувствовала Серёжу: его губы, напористые, обещающие весь мир, чертов корабль, капитанскую шляпу, но главное - свободу. Поэтому Даня прижимался к его телу, обвивал ногами бедра, цеплялся за темную макушку обеими руками и целовал, целовал, целовал. Так будто, тот обещанный мир сошёлся только к Серёже. Даня вдыхал его, нежился в лучах, пил, ел и чувствовал. Их поцелуй, затянутый, до потери сознания глубокий передавал каждое чувство, которое было легче, удобнее и понятнее выражать вот так. Через мимолётные прикосновение, сорванные пуговицы, искусанные губы и все это - с чертями в глазах. 

В какой-то момент волны начали поглощать их целиком, не давая вздохнуть. Тогда Серёжа, крепко держа Московского на руках двинулся к берегу. Не отвлекаясь ни на миг. Он кусал шею, зализывая следы и тут же возвращаясь к губам, пока блондин у него в руках, цеплялся за широкие плечи, исцарапывая мокрую кожу. Возможно Даня держался на руках только из-за мокрой одежды, что не давала ему скользить вниз, но больше и не нужно было. Склоняясь вниз, Татищев опустил, цепляющегося за него Химки на песок, спускаясь следом. Поцелуи становились горячее, согревая мокрые тела, вымазанные в песок. Даня изгибался в желании почувствовать, стать ближе к телу брюнета, хотя Серёжа льнул так, будто последний глоток кислорода был на губах у Московского. Запускал руки ему в волосы, оглаживал бёдра и поясницу, прижимал к себе за талию и хотел, целовал, желал, все больше и больше, ближе и ближе. 

Когда рассветные лучи мерцали в светлых волосах Московского, что теряя голову, спускался по все ещё влажному торсу Татищева, чувствуя как вздымается его грудная клетка, как его сковывает песок, что налип на ладони и теперь, лицо можно спрятать только в изгибе руки. И как до потери пульса красиво на это лице, чуть розоватом, отражается рассвет. 

Это его собственная, его, Дани, свобода. Это его благодать, его рай, его блаженство и его мир.