Эволюция личности

, чем-то вроде больших электротурбин столетней давности. Их современные аналоги — ядерные реакторы, суперколлайдеры и космические центры. Они трансформируют необходимые для их создания человеческие усилия во внушающие священный ужас образы таинственной силы, которые, в свою очередь, повышают самооценку тех, кто с ними отождествляется.

Коллективное могущество, особенно его религиозная разновидность, не обязательно подразумевает физическую мощь или власть над материальными объектами. Множество готических соборов посвящено Деве Марии, и для христианской иконографии в целом гораздо более характерны образы кротости, страдания, мягкости, чем неприкрытой силы. Но как утверждает христианство, кроткие наследуют мир: кроткое заступничество Богородицы смягчило суд Бога-Отца. Власть — вещь гораздо более тонкая, чем мог представить себе Сталин, когда с насмешкой спросил, сколько дивизий под началом у папы римского.

И тем не менее большинство создаваемых людьми на индивидуальном или коллективном уровне образов в некотором отношении служат знаками власти — влияния на других людей, управления развитием событий или просто готовности идти своим путем. Конечно, с эволюционной точки зрения это важная функция образов личности. Можно утверждать, что они дают нам цели, открывающие новые возможности, и влекут нас к будущему. Но, может быть, на этом пути лучше взять себе в проводники какие-то определенные образы?

Образы идеальной личности

Где найти созданные человечеством образы, определяющие направление и цель его развития? Само богатство людского воображения затрудняет поиск подходящих примеров. Множество изображений богов, ангелов, демонов и антропоморфных животных поначалу могут показаться яркими образцами для подражания, но в конечном счете их приходится отвергнуть. То, как культура представляет богов и демонов, отчасти помогает нам понять, что она понимает под сверхчеловеческими силами, но ее истинные устремления проявляются в реальных мужских и женских образах.

Традиционный для Запада идеал человека
{161}

почти 3000 лет назад сформировали греческие скульпторы. Своеобразные, но хорошо узнаваемые образцы были созданы в Египте, Китае и Индии. Гораздо труднее обнаружить индивидуальные образы действительно живших мужчин и женщин не в так называемых великих цивилизациях. Типичный стиль высокоразвитых культур Меланезии, Африки и Нового Света правильнее всего будет назвать экспрессионистским. Тела обычно непропорциональны, чтобы подчеркнуть желаемые или значимые с магической точки зрения черты — огромные глаза, гипертрофированные гениталии. Положения тела следуют заданным образцам и ритуальным предписаниям.

Конечно, может быть, резьба на боевом каноэ маори и фриз древнеегипетского или древнегреческого храма отличаются лишь пропорциями, а образы, созданные в незападных культурах, отображают идеального человека своего времени. Застывшая, предписанная ритуалом поза могла означать, что человек дисциплинирован, владеет своим телом и пребывает в гармонии с законами племени и богов. Приапический фаллос явно идеализировался — что может быть эталоном для мужчины, как не сексуальные сверхспособности? Даже фараоны окружали себя огромным фаллическими обелисками, а постаменты для римских бюстов были украшены эрегированными пенисами.

Несколько более твердую почву для истолкования смысла скульптурных изображений человека дает классический период греческой культуры. Вот, например, как Арнольд Хаузер интерпретирует иконографию архаических куросов VII века до н. э. и более поздних статуй времен Поликлита: «Тогда закладывались основы этики благородного сословия: концепция арете с ее культом физической подготовки и воинской дисциплины, основанная на традиции, рождении и расе; концепция
калокагатии

— идеального соотношения телесного и духовного, физических и моральных качеств; и софросюне с идеалом самоограничения, дисциплины и умеренности».
Хаузер утверждает, что в Греции конца аристократического периода благородное воинское сословие, начавшее уступать политическую власть богатеющему классу торговцев, решило запечатлеть свои сословные добродетели в мраморе.

Очевидно, правление военной аристократии было основано на физической выносливости, умеренности, самодисциплине. Эти статуи должны были сдержать стремление амбициозных торговцев узурпировать власть. Кроме того, Хаузер полагает, что статуи, созданные несколько столетий спустя в эпоху Праксителя и Лисиппа, отражают новые ценности, принесенные в Афины классом торговцев. В новых человеческих фигурах видится гуманистическая просвещенность, отдающая предпочтение красоте перед силой, гибкости ума перед твердостью характера, естественности перед дисциплиной.

Многие идеалы, воплощенные в древнегреческой скульптуре, можно обнаружить и в изображениях человека, типичных для культуры Востока, особенно в фигурах мудрецов и бодхисатв — просветленных существ. Блаженная улыбка, сконцентрированная энергия и безмятежность греческого куроса, подчиненного некоей внутренней дисциплине, повторяются в тысячах образов Будды по всей Восточной Азии. Несмотря на значительные культурные различия, все великие цивилизации от Египта до Японии считали подобное состояние сознания высочайшим проявлением личности — спокойная сила, сдержанная энергия человека, пребывающего в мире с собой и Вселенной.

Что-то от этой внутренней безмятежности осталось и после падения классических цивилизаций. В глазах суровых византийских ликов сохранилось некое подобие того душевного спокойствия. Затем оно перекочевало в средневековые изображения. Великолепные фрески в соборах
{162}

ярко и красочно изображали в наставление верующим идеал христианской жизни. Мученики и девственницы являлись прихожанам в полном цвете своего морального превосходства, тут же можно было увидеть, какое воздаяние их ждет, а терзания тех, кто отказывался жить по законам Церкви, изображались в ужасающих подробностях.

Христианские наставники верили, что образы святых прекрасно демонстрируют детям желанные добродетели, а может, и действительно внедряют их в юные души. Вот как в конце XIV века Джованни Доминичи
{163}

советует украсить свой дом: «…изображения святых отроков, юных девственниц, в коих твой сын, еще в пеленах, увидит себя… Я хотел показать им Агнессу с ягненком, Цецилию с увитой розами головой, Елизавету с цветами в руках, Катерину на колесе и другие образы, которые с младых ногтей привьют им любовь к девственности, стремление ко Христу, ненависть к греху, отвращение к тщеславию и совету нечестивых и позволят со временем узреть Святого всех святых».

В эпоху Возрождения, как и во времена Праксителя в Греции, человеку почти удалось выйти из своей «скорлупы» и обрести ни с чем не сравнимую естественность и свободу. Опьяненные невиданными возможностями, художники придают фигурам любое положение и облик. Человечество может стать чем угодно. Источник его силы подчинен уже не божественной власти, а решимости индивида полностью реализовать свой потенциал. Как говорил в начале XVII века Джулио Манчини
{164}

, мастерски написанная картина помогает даже родить красивых детей: «То, что возбуждает сладострастие, должно находиться в опочивальнях. Отцу семейства нужно прятать это и доставать лишь, когда он идет туда со своей женой или не слишком разборчивой наложницей. Подобные сладострастные картины хороши в комнате, где муж сходится со своей супругой, поскольку они возбуждают его и помогают зачать красивых, здоровых, очаровательных детей… поскольку каждый родитель, созерцая такие картины, запечатлеет в своем семени суть ее образа».

Возрожденческого оптимизма хватило на несколько веков. К концу Первой мировой войны лишь немногие художники сохранили веру в возможность человеческого совершенствования. Последние несколько поколений человеческое тело изображалось в формах, невиданных в Европе с тех пор, как великие цивилизации начали свой трудный путь к лучшему будущему. Великие художники XX века перестали идеализировать мужчин и женщин и обратились к непропорциональным человеческим фигуркам примитивного искусства, детским каракулям и творчеству душевнобольных. Пожалуй, было бы ошибкой полагать, что африканцы — создатели масок, вдохновлявших Пикассо и Клее, — выражали в своем творчестве, как утверждают некоторые критики, исконный экзистенциальный ужас

{165}
. Однако очевидно, что западные художники, заимствуя эти образы, в искаженных чертах на картинах выражали свое видение отчаянного положения человека.

Уже многие годы художественный мейнстрим, по-видимому, не пытается создать жизнеспособную модель личности. В наш век только три течения предлагали идеализированные человеческие образы. Два из них были политическими. Конструируемые ими с помощью искусства утопические проекты оказались полностью провальными. Фашистские режимы представили грубую, силовую версию греческого идеала арете в качестве образца для арийской расы, призванной наследовать землю. Статуи, окружавшие Итальянский форум
[21]

Муссолини или гитлеровские министерства в Берлине, были воплощением свирепого, безжалостного, роботоподобного человека — идеала правящей идеологии. Еще одним идеалом, вдохновленным политической идеологией, был соцреализм. За полвека коммунистического эксперимента появилось невероятное количество картин и статуй, изображающих розовощекую молодежь, занятую всевозможными полезными делами — сбором урожая, рыбной ловлей, ремонтом тракторов или кормлением детей. Советское искусство, менее монументальное, чем фашистское, было, возможно, и менее содержательным. Изображения личности в советском искусстве, несомненно, были порождены одной лишь пропагандой без всякой связи с реальной жизнью общества, которую это искусство намеревалось описывать. Но хуже всего было то, что оно полностью игнорировало обозримое будущее.

Третья группа образов, представляющих идеальную личность, — это творения западных средств массовой информации, преимущественно коммерческой рекламы
{166}

. От модниц из 1920-х, рекламировавших косметику и сигареты, до поколения Pepsi и телевизионного спорта, торгующего пивом, в нашем визуальном пространстве безраздельно господствует неприкрытая эксплуатация идеала человека. Ее цель — привлечь внимание к конкретному продукту, связать его с желанными мыслями и чувствами, заставить нас купить его и тем самым увеличить его долю на рынке. Для этого в рекламе продукта обычно изображают здоровых молодых людей в лучшие моменты их жизни.

В идеальной личности, которую нам преподносит коммерческая реклама, нет и намека на уравновешенную самодисциплину греческих героев, духовный экстаз христианских святых, идеологическую исступленность фашистских обнаженных натур или коллективную иллюзию советских рабочих. Они демонстрируют отличное животное здоровье, чувственную сытость, отсутствие груза ответственности и тревог, мешающих потреблять новомодные товары и наслаждаться. Иконография современной рекламы нередко кажется возвратом к фетишизму и тотемизму наших далеких предков. По словам Мартина Эсслина, считающего телерекламу религиозным действом, ее моральный мир, в сущности, — «мир политеизма. В нем правит целый пантеон могущественных сил, буквально присутствующих в каждом продукте или услуге… В Древней Греции ветер и вода, деревья и ручьи были населены множеством нимф, дриад, сатиров и других особых местных божеств. Так же обстоит дело и в телерекламе, но ее политеизм довольно примитивен, близок к анимистическим и фетишистским верованиям»

{167}
.
Другие исследователи называют рекламу неким «откровением»
{168}
— «истиной в последней инстанции, благодаря которой мы постигаем собственную сущность… Более того, каждое ее проявление создает образ, управляющий тем, как мы воспринимаем себя и мир». Этот мир населен полуодушевленными вещами, шумно требующими наших денег и внимания, а обитающие там человеческие личности — потребители, стремящиеся сформировать свою идентичность через приобретаемую продукцию.

Эти образы говорят нам, что высшая цель жизни — беспечные удовольствия. Конечно, эта идея не слишком нова и оригинальна: как показал Сорокин
{169}

, культуры, ориентированные на чувственность, и культуры, ценящие идеи больше удовольствий, сменяли друг друга на всем протяжении истории. Пожалуй, ближе всего к представлению личности в нынешнем коммерческом искусстве свободный человек, отображенный в искусстве Возрождения. Причем современный зритель наверняка сочтет образ человека Возрождения более интересным и развитым интеллектуально и эмоционально, чем его нынешние охваченные нарциссизмом и потребительским фетишизмом подобия.

Итак, мы пришли к выводу, что на нашей памяти ни художники, ни два великих политических движения XX века, ни коммерческая энергия нашей эпохи не сумели создать жизнеспособный образ личности, который может послужить моделью для реального будущего. Означает ли это, что у нас не осталось идей для нового тысячелетия и художники вправе изображать человека по-детски схематично или каракулями шизофреника? Верно ли их подспудное понимание, что в сложившейся ситуации невозможно создать позитивное изображение человека? Или это временный застой нашего воображения, и можно надеяться, что в дальнейшем появится новое представление об идеальной личности?

Личность будущего
Я исхожу из предположения, что верно последнее. Однако наверняка узнать, каким именно будет это представление, невозможно по определению. Но поскольку вопрос это немаловажный, стоит поразмыслить, как можно было бы изобразить желанные для нас качества.

Скорее всего, будущее представление об идеальной личности вберет в себя какие-то из качеств прошлого — в нем соединятся физическое совершенство богини или атлета классической Греции и безмятежная внутренняя сосредоточенность куросов или бодхисатв. В этом единстве противоположностей заключено высшее проявление человеческой сложности. Но можем ли мы сейчас найти подобные примеры? Возможно, нам стоит поискать вдохновения в фильмах — у Гэри Купера в «Ровно в полдень»
[22]
, в «Семи самураях»
[23]

, либо в образах бесстрашной исследовательницы космоса Принцессы Леи
[24]
и Люка Скайуокера?
Можно пойти еще дальше, допустив, что внешние качества, такие как красота, уверенность в себе, имидж, станут играть все менее заметную роль. Серьезные художники больше не хотят изображать внешний облик людей. Но что придет ему на смену? Вероятно, искусство сосредоточится на изображении внутренней сложности. Метафорой личности может стать компьютер — организм как бесконечно сложная машина
{170}

. Возможно, это будет нечто вроде HAL, главного бортового компьютера в фильме Стэнли Кубрика «2011», или компьютерный мир «Трона»
[25]
.
В конце концов остается то, что за отсутствием более удачного термина мы называем «космической личностью». В качестве примера можно привести персонаж Кевина Костнера из фильма «Танцующий с волками»
[26]

. Это модель интеграции индивида в более сложные группы: другие культуры, человечество в целом, животный мир, природный ландшафт. Наиболее удаленная точка этой траектории — «квантовая личность»
{171}
, определяющая себя через единство с всеобщностью сущего, с пульсирующей энергией космоса.

Очевидно, что перед художниками стоит невероятно сложная задача — вообразить и представить зрителю эти более полные возможности бытия. Но ведь это извечная цель истинного художника! Карл Ясперс писал: «Человеческое существо есть открытая возможность, незавершенная и незавершаемая. Поэтому человек всегда больше, чем то, и отличен от того, что он уже в себе реализовал»
{172}

. Тем не менее мы просто обязаны вообразить, каким может стать человек на следующей ступени своей истории. В противном случае эволюция так и будет идти вслепую. Мы слишком углубились в будущее, чтобы пустить все на самотек. Более того — без значимых моделей, без реалистических образов того, кем мы можем стать, нам не удастся найти путь надежды.
РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ В ТЕЧЕНИЕ ЖИЗНИ
{173}

Психологи, занимающиеся человеческим развитием, считают, что на разных этапах человеческой жизни присутствуют разные наборы целей. Иными словами, приоритеты распределения психической энергии со временем меняются. Дети обычно предпочитают свои непосредственные физические потребности, любят безопасность, пищу и комфорт, и их личности организованы так, чтобы удовлетворять эти запросы. Некоторые люди задерживаются на этом этапе, продолжая вкладывать всю свою психическую энергию в обслуживание потребностей тела. Но хотя и эти потребности жизненно важны, у большинства людей постепенно формируется и даже выходит на первый план новый набор ценностей, основанный на потребности в принятии, любви и уважении других людей. Человек начинает следовать правилам своего окружения, даже если это не приносит немедленной отдачи, и старается стать надежным и ответственным членом общества. Однако если он признает лишь эти ценности, возникает опасность того, что в его жизни воцарится бездумный конформизм. Со временем для некоторых людей эти социальные ценности, в свою очередь, порождают новые, подлинные цели — стремление к независимости и автономии. Люди, достигшие этого уровня развития, — особенные, редкие, интересные индивиды. На последнем этапе человек, отделивший (дифференцировавший) себя от других, направляет свое внимание на достижение более общих целей и радуется возможности быть сопричастным и содействовать тому, что превосходит его собственную личность. И не по принуждению или из конформизм

Эту модель более или менее независимо друг от друга описали многие ученые, исследовавшие то, как меняется человек в течение жизни. Вот некоторые примеры: психолог Абрахам Маслоу, рассмотревший преобразование основных потребностей в ценности; Ларри Колберг, исследовавший развитие нравственности; Джейн Ловингер, изучавшая формирование эго, а также Джеймс Фаулер, стремившийся понять становление веры. Каждый из этих представителей общественных наук описывает диалектическое движение между дифференциацией и интеграцией, между вниманием, направленным внутрь и наружу, между приданием ценности личности и общественной группе. Это не круговое движение, возвращающееся к своему началу. Оно, скорее, подобно восходящей спирали, где интерес к себе становится все менее эгоистическим, а интерес к другим все более индивидуализируется и обретает личный смысл. Именно этот процесс духовного роста может привести к появлению человека, подобного Альберту Швейцеру, философу, великолепно исполнявшему на органе Баха и посвятившего большую часть своей жизни организации бесплатной больницы в Габоне, на территории бывшей Французской Экваториальной Африки, или людей вроде поэта Фалуди и Сьюзи Вальдес.

Это направление жизненного развития характерно не только для США или Запада. Мы видим то же восходящее движение, попеременно проходящее через полюса личных и общественных ценностей, и в других культурах. Идеальный жизненный путь мужчины-брамина
{174}

пролегает между теми же полюсами: сначала он должен быть послушным сыном, затем теологом, в середине жизни он благополучный фермер и семьянин, а в старости, оставив активную жизнь ради уединенных размышлений вдали от людей, становится монахом. Но, пожалуй, самое интересное заключается в том, что модель изменения целей отдельных людей в течение жизни соответствует эволюции личности в истории человеческого рода.

Ученые, исследующие биологическое развитие человека, любят говорить о том, что процесс от зачатия до окончательного формирования плода в утробе матери напоминает эволюцию всего вида, длившуюся миллионы лет. Утверждение «онтогенез повторяет филогенез» опирается, например, на тот факт, что человеческий эмбрион в матке сначала напоминает рыбу, затем лягушку, потом поросенка и другие эмбрионы млекопитающих. Словно каждый ребенок в «ускоренной перемотке» за несколько месяцев воспроизводит весь долгий процесс эволюции человечества.

Возможно, тот же принцип верен и в отношении развития личности. Не исключено, что выживание и безопасность были единственными важными целями на первых этапах человеческой эволюции, когда для женщин главной была плодовитость, а для мужчин — смелость. Затем, по-видимому, долгие тысячелетия высшими ценностями считались те, что способствуют сплочению общества, в основном религиозные. Можно предположить, что сейчас мы находимся в конце этой фазы. Однако поскольку большинство людей, даже в такой индивидуалистической культуре, как американская, превыше всего ставят следование общественным нормам, в будущем могут возникнуть даже более жесткие системы социального контроля, чем те, что смогли представить себе Хаксли, Оруэлл и Кестлер, которые описали в своих романах, как постоянное наблюдение и наркотические препараты держат людей в бездумном подчинении

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь