Эволюция

МОЙ ДЕД, двадцатого года рождения, который потерял обоих родителей в пятилетнем возрасте, пошёл работать в 12 лет, прошёл всю войну до самого Берлина несмотря на контузию и два ранения, никогда не терял оптимизма.

А Работой считал токарный цех при Хлебозаводе номер 1, что в переулке Братском города Ростова-на-Дону. Где не поднимая головы пятьдесят лет без выходных и проходных с четырёх утра до семи вечера реанимировал станки. Чтобы избитый завод работал бесперебойно, снабжая свежим хлебом выживший после двух фашистских оккупаций город.

Там за работой и умер.

Он никогда не роптал, умел веселиться в редкие минуты отдохновения и всю жизнь прожил с одной женщиной.

МОЙ ОТЕЦ, пятидесятого года рождения, Работой считал ежедневное стояние у кульмана в проектном институте, где тупо пырился полдня в девственный лист ватмана в явной надежде, что чертёж вот-вот проявится сам. Во второй же половине того самого дня он нёсся галопом в спортзал этого самого института, где обливаясь потом ковал будущие победы во всяких межведомственных Спартакиадах.

Проектировщик он был очень херовый, зато тяготел к алкоголю, спонтанным уличным боям и особенно поездкам на картошку в подшефный колхоз. До самой картошки дело доходило редко, зато он передрючил всех окрестных доярок, злоупотребляя абсолютным превосходством в рукопашных схватках перед местными трактористами и прочими селянами мужского полу, имеющими на этих самых доярок матримониальные виды.

Иногда он просто пропадал. На день, на два, на неделю. И никто ни дома, ни тем паче на работе не знал куда он подевался в этот раз.

И всё всегда сходило ему с рук.

Я родился в середине семидесятых. То, что я считал Работой, сформулировать трудно. Но скорее всего это похоже на распивание марочных итальянских вин в компании имеющих за них заплатить. Под мой конферанс об органолептике этих самых вин, истории происхождения виноградников, уходящей корнями во времена Марка Аурелия и Папы Клемента, собственноручно их заложивших, великих художниках прошлого, расписавших этикетку. И прочих забавных прибауток, к вину относящихся мало.

Почти всегда мне доставалась на ночь умасленая винами ухоженная дама средних лет. Свободная от прочих обязательств.

Теперь, в знак покаяния, я наложил на себя епитимью. Светскую. Блюду почти вайшнавскую аскезу, неприхотлив в еде и занимаюсь спортом. Умеренно. Чтоб чувствовать себя живым.

Для МОЕГО СЫНА, девяносто (допустим) восьмого года рождения, представлением о Работе является Мечта однажды попасть на Ибицу диджеем. А лучше написать код Instagram, валяясь в гамаке, подобно Систрому, на пляже Акапулько. И продать его Цукербергу. За миллиард американских долларов. Не меньше.

На меньшее он согласится едва ли.

ВНУК МОЙ, если таковой вообще увидит свет, пределом физического усилия будет полагать движение нейронов собственного мозга, дабы управлять сквозь нейросети обслуживающими его потребности суррогатами. Не вынимая задницы из массажного кресла с нулевой гравитацией.

Никогда.

А ПРАВНУК мой будет совсем не в него. Будет красивым, спортивным, подтянутым. Сам по себе, безо всяких усилий. 

Жить в Нью-Йорке. 

Любить, работать, наслаждаться солнцем. Дышать полной грудью.

И будет по своему счастлив.

Пока однажды Морфеус не протянет ему две таблетки