Эпиграммы Испании и Латинской Америки

Всех живых за то клянут, 
А умерших восхваляют, 
Что одни не умирают, 
А другие не живут.

ОСОБЕ, КОТОРАЯ СЛЫЛА ДЕВСТВЕННИЦЕЙ, НО ТАКОВОЙ НЕ БЫЛА
Вокруг тебя не молкнул спор:
На вздувшийся живот твой глядя,
«Водянка!» — сокрушался дядя,
Мать уверяла, что запор.
Но в день, когда, о Магдалина,
Из чрева твоего на свет
Иона вышел, долгих бед
Понятной стала нам причина.

Уж как я тебя люблю, 
Люблю, как сластена пряник, 
Как воробей коноплю, 
Как землю предков изгнанник, 
Как старый скупец казну, 
Как воду поля в апреле, 
Как муж младую жену 
Четыре первых недели.

Инес, красой своей мужчин 
Не раз пленявшая, бывало, 
Увидя в зеркале в один 
Прекрасный день мильон морщин, 
Так на судьбу свою пеняла: 
«Увы, не женскому уму 
Вдаваться в тайны долголетья. 
Я смерть безропотно приму. 
Бессмертных нет. Но почему 
Должна сначала постареть я?»

НА ЛЕГЕНДАРНУЮ ОСНОВАТЕЛЬНИЦУ КАРФАГЕНА ДИДОНУ * 
Увы, Дидона, с самого начала 
С мужьями скверно шли твои дела: 
Когда явился первый — ты сбежала, 
Когда сбежал второй — ты умерла.

Дидона — героиня поэмы Вергилия «Энеида». От первого мужа бежала в Африку, где влюбилась в Энея, остановившегося в Карфагене по пути в Италию. Отъезд Энея явился причиной смерти Дидоны.

Над «Тайной вечерей» бессонно
Трудился славный богомаз
И к бакалавру окрыленно
Пришел вручить его заказ.
А тот: «Испорчена работа:
Ведь сколько числится святых
Апостолов? Двенадцать? То-то!
А у тебя тринадцать их».
«Сеньор, — ответствовал художник, —
Клянусь, один из них вот-вот
Почувствует, что он безбожник,
Отужинает и уйдет».

Художник петуха намалевал
И вдруг увидел петуха живого, 
Но сходства между ними никакого 
Найти не мог он, сколько ни искал. 
Не выдержал художник и, вспылив, 
Занес над ним топор: «Умри, проклятый!» 
Так поплатился жизнью гость пернатый 
За то, что был доподлинно правдив.

На днях решил художник Карлос
Корову воспроизвести,
Но из коровы получалась
Химера, Господи прости!
И, чтоб сомненья никакого
Не возникало у людей,
Большими буквами под ней
Он начертал: «Сие корова».

И любопытная анонимная эпиграмма:
НАДПИСЬ ПОД НЕУДАЧНЫМ ИЗОБРАЖЕНИЕМ ХРИСТА
РАБОТЫ ФРАНСИСКО ПАЧЕКО,
СДЕЛАННАЯ НА МАДРИДСКОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ ВЫСТАВКЕ
Отчего стал так страшен Ты вдруг:
Бледен, немощен, сущий калека?
Говоришь, от изведанных мук?
Нет, Исусе! От кисти Пачеко.

Замечено, что женщина всего 
Два раза в жизни счастлива бывает: 
Сперва — когда супруга обретает, 
Затем — когда лишается его.

НА ЧЕТУ НЕОБЫКНОВЕННО БЕЗОБРАЗНЫХ
ГРАФА САЛАСАРА И ДОНЬЮ МАРИЮ ЛАСО ДЕ КАСТИЛЬЯ 
Сейчас граф Саласар Страшило 
Смотрелся в зеркало опять, 
Чтоб на жену свою взирать 
Ему не так уж страшно было.

НА ОРФЕЯ
Когда Орфей за Эвридикой 
В Аид спустился, бог Плутон 
Был беспредельно возмущен 
Такою дерзостью великой. 
Запел пленительный Орфей, 
Как никогда не пел. Однако, 
Хотя Плутону в царстве мрака 
Вдруг стало на душе светлей, 
Багровый от негодованья, 
Вернул Орфею он жену, 
Что было даже в старину 
Тягчайшей мерой наказанья. 
Засим смягчился грозный бог 
И смертному в вознагражденье 
За удивительное пенье 
Вновь потерять ее помог.

Однажды вор у горбуна 
Похитил сшитый по заказу 
И не надеванный ни разу 
Камзол из тонкого сукна. 
И пожелал горбатый вору, 
Придя расстроенный домой: 
«О боже, сделай так, чтоб мой 
Камзол ему пришелся впору».

НА ТРУСЛИВОГО ВРАЧА 
Как! Врач заикой стал с испугу? 
Оставь пустые разговоры. 
Не струсит человек, который 
Наводит страх на всю округу.

Нельзя столь несчастливым стать, 
Чтоб зависти людской не знать; 
Нельзя счастливым стать таким, 
Чтоб не завидовать другим. 

Гнусавый Пабло в плен попал 
И притворился на галере 
Глухонемым. «По крайней мере, 
За бессловесных выкуп мал», 
Решил наш хитроумный пленник. 
Вот у паши он как немой 
Был вскоре выкуплен родней 
За небольшую сумму денег. 
На свой корабль взойти спеша, 
Он прокричал, свободный снова: 
«Паша, ты продал не немого!»
«Чудак, — ответствовал паша, 
Зачем молчал ты, непонятно. 
Когда б я только слышал, как 
Гнусавишь ты, презренный враг, 
Я б отпустил тебя бесплатно». 

Добиться развода с женою и вскоре 
В новой женитьбе искать утешенье 
Значит стремиться в открытое море, 
Уже пережив кораблекрушенье. 

НА АНГЛИЙСКОЕ ПРОИЗНОШЕНИЕ 
От бриттов все погибнут вскоре: 
Их ненасытность такова, 
Что разом целые слова 
Они глотают в разговоре.

Поведал португалец как о чуде: 
«Во Франции все жители подряд 
Свободно по-французски говорят. 
Поистине счастливейшие люди! 
Дворянство наше — этакий конфуз! 
Зубрит весь век слова нечеловечьи, 
А там на этом чертовом наречье 
Болтает бойко каждый карапуз».

 НА ТОМАСА ДЕ ИРИАРТЕ 
Друг, ты пишешь так бледно и хило, 
Что никто бы труда твоего 
Не читал, даже если б его 
Инквизиция вдруг запретила. 

Франсиско каялся в грехах. 
Их отпускал ему монах: 
«Женат ли, сын мой?» — «Падре, холост». 
«А занят чем?» — «Белю я холст». 
«Бели, твой труд вознаградится. 
Какие у тебя грехи?» 
«Я, падре, согрешил с девицей, 
Дела мои совсем плохи». 
«О, стыд! К ней ходишь ли сейчас-то?»
«Хожу поныне, но не часто». 
«Раз в месяц?» — «Чаще». — «Значит, раз 
В неделю?» — «Чаще». — «Ловелас! 
Чай, каждый день?» — «Я грешен, знаю...» 
«Ответь ясней. Вопрос мой прост». 
«На дню три раза там бываю». 
«Черт знает что! Не понимаю, 
Когда ж ты, сын мой, белишь холст?»

Меня Камила ножкой пнула ловко. 
Я думал, что нечаянно, ан — глядь! 
Еще и не опомнился, опять 
Моей ноги касается плутовка. 
«Уймитесь, ангел мой, — на третий раз 
Сказал я непоседливой Камиле, —
Уж если бы вы по душе мне были, 
Я с первого бы раза понял вас».

О КОРОЛЯХ 
Как отношусь я к королю? 
Да так же, как и все на свете: 
Я от души его люблю... 
Изображенным на монете.

Как! С первого прикосновенья 
Уж вы сдаетесь, Эухенья? 
Но чтобы страсть пылала в нас 
Не день, а долее немного, 
Один, один хотя бы час 
Сопротивляйтесь, ради бога.

«Сеньоры, тише там нельзя ли? 
Вскричал разгневанный судья. 
Уж сколько дел мы разобрали 
Ни одного не слышал я». 

НА БИСКАЙСКОГО СВЯЩЕННИКА 
Один бискайский поп в селенье 
Не появлялся без ножа. 
Епископ, услыхав об этом! 
От возмущенья весь дрожа, 
Призвал его и молвил строго: 
«Я, сын мой, в жизни не слыхал, 
Чтоб при себе носил священник 
Топор, секиру иль кинжал». 
И отвечал священник: «Ваше 
Преосвященство, это так. 
Но служит нож мне для защиты 
От здешних бешеных собак». 
«Ты лучше, — возразил епископ, 
Молитвы господу читай». 
«Я это средство испытаю, 
Сказал священник. — Но пускай 
И нож с молитвенником вместе 
Со мною будет про запас, 
Поскольку до сих пор в латыни 
Собаки не сильны у нас». 

КЛАДБИЩЕ УРОДОВ 

II 
Под сей плитой лежит вдова. 
Бедняжка, слез пролив немало, 
Сошла в могильну сень, едва 
Седьмого мужа потеряла. 

IV 
Прохожий, лучше здесь не стой: 
Доносчик спит под сей плитой. 

VII 
«Как щепка тощий, без гроша в кармане, 
Бесплатно погребен на месте этом...» 
«Не продолжай: покойник был поэтом». 

IX 
ЭПИТАФИЯ ПОРТУГАЛЬСКОМУ ДВОРЯНИНУ 
Здесь почил сеньор Карвальо Лима 
Моизиньо Силва да Андрада... 
Либо покороче надо имя, 
Либо подлинней надгробье надо. 

XI 
Прохожий, знай: в могиле этой 
Почиет ростовщик Антон. 
Голубчик, не звени монетой, 
А то еще проснется он.

О СТОРОЖЕ И ЧУЖОЙ СОБАКЕ 
Хиль, чья собака как-то раз 
Схватила сторожа за пятку 
И призвана была тотчас 
Железным посохом к порядку, 
Вскричал, смотря на эту схватку: 
«Ты, сторож, мог при всем при том 
Бить набалдашником, однако 
Бьешь, старый изверг, острием!» 
«Бью острием? Твоя собака 
Кусалась тоже не хвостом». 

Дон Хусто пожирал гранат, 
И хрустнул зуб у дона Хусто. 
«Ах, чтоб дантисту было пусто! 
Мне зуб он вставил час назад, 
Содрав с меня за это двести...» 
Но вдруг осекся: «Как я глуп! 
Сломался-то здоровый зуб, 
Вставной, хвала творцу, на месте».

ЭПИТАФИЯ ХОЛЕРЕ ПОСЛЕ ЕЕ ЭПИДЕМИИ В 1865 ГОДУ
Спит здесь холера, царица всех бед.
Был у нее удивительный норов:
Многих она унесла на тот свет,
Горем наполнила наши края,
Но не коснулась злодейка сия
Ни одного из моих кредиторов.

Однажды в ночь на воскресенье, 
Уже оставив этот свет, 
Мой всем завидовавший дед 
В гробу очнулся на мгновенье. 
Не грозной смерти торжество 
В отчаянье повергло деда, 
А то, что саван у соседа 
Нарядней был, чем у него.

У кого в пятнадцать лет 
Друга истинного нет, 
К двадцати — красоток томных, 
К тридцати — долгов огромных, 
Положенья — к сорока, 
А к пятидесяти — денег, 
Тот валяет дурака 
И порядочный бездельник. 

Узнать, откуда родом иностранец, 
Несложно. Намотай себе на ус: 
Кто превозносит Англию — британец, 
Кто осуждает Пруссию — француз, 
А кто бранит Испанию — испанец.

ГРОЗНЫЙ ТРИУМВИРАТ
Когда с судьею лекарь и священник
Крепят союз, то не напрасен труд:
Они тебя в два счета ради денег
Обчистят, умертвят и отпоют. 

«Гораций истинно велик! —
Заметил доктор дон Эрнесто. —
Его латынь — верх совершенства.
И до чего остер язык!»
Тут подал голос дон Тадео:
«Коль так, то, знать, латыни он
Приходским батюшкой учен
Иль кем-то из Монтевидео».

Под стражей выходя из зала,
Наш обвиняемый вскричал:
«Все, все в суде продажно стало!
Писец — болван, судья — нахал
И вор, каких на свете мало,
Защитник — первый подхалим,
С судьей он подло сговорился.
Я обратился к понятым,
И здесь никто не согласился
Быть лжесвидетелем моим».

— Взял в жены сердцеед Элой
Химену с внешностью дурной
И с незавидной репутацией,
Владелицу пяти плантаций.
— Как он на это мог пойти?
Чай, слух и зренье он утратил
Иль спятил. — Он, хотя и спятил,
Легко считает до пяти.

Паломнику приют вчера
Я предоставил, а с утра
Узнал, что путь дальнейший свой
Продолжил он с моей женой.

«Я опять, — вскричала Камила, 
Прикусила себе язык!»
«Это ложь, — заметил шутник. 
Кабы ты его прикусила, 
Отравилась бы в тот же миг». 

Вчера — с нами крестная сила! 
Варелу змея укусила. 
Но все говорят, что Варела 
Здоров. А змея околела.

Слугу искал себе барон, 
Весьма желая, чтобы он 
Был вдов и ангельского нрава. 
Пришел к нему лакей Рамон. 
Барон сказал: «Ну что же, браво! 
Коль подойдешь по всем статьям, 
Я облачу тебя в ливрею. 
Женат?» — «Женат, скрывать не смею. 
Но ежели угодно вам, 
Сеньор, я тотчас овдовею».

НАДПИСЬ В ТУАЛЕТЕ ОДНОГО ИЗ УНИВЕРМАГОВ ГОРОДА МЕХИКО XX В.
Молод ли ты или стар,
После своей сюда явки,
Будь так любезен, товар
Не оставляй на прилавке.