Эмма

Глава 31

Эмма продолжала тешить себя мыслью о том, что она влюблена. Да, влюблена! Но насколько сильно это чувство? Вначале она решила, что сильно, потом же – что не слишком. Она с огромным удовольствием участвовала во всех разговорах, в которых упоминалось имя Фрэнка Черчилля, и вследствие этого всегда была особенно рада видеть мистера и миссис Уэстон. Она очень часто думала о нем и с особым нетерпением ждала письма, чтобы иметь возможность узнать, как он поживает, какое у него настроение, как здоровье его тетки и возможен ли его приезд в Рэндаллс этой весной. Но с другой стороны, она не могла не признаться самой себе, что не особенно горюет и что, если не считать того, первого утра, по-прежнему расположена к своим обычным занятиям. Она была по-прежнему деятельна и весела; и хотя находила его милым, но все же не могла не видеть его недостатков. Фрэнк Черчилль часто присутствовал в ее мыслях: сидя за рисованием или рукоделием, Эмма строила тысячу занимательных планов о развитии их привязанности, придумывала интересные диалоги и изобретала изящные письма, однако в конце каждого воображаемого объяснения в любви с его стороны она неизменно отказывала ему! В ее воображении их взаимной привязанности неизбежно суждено было перерасти в дружбу. Восхитительные, нежные свидания всегда были предвестниками разлуки – словом, расставание было неизбежно. Позже, обдумывая свои фантазии более трезво, Эмма поразилась. Оказывается, она почти и не влюблена! Конечно, она уже давно и твердо решила никогда

«Почему-то во время моих размышлений мне ни разу не пришло в голову слово «жертва», – думала она. – Ни в одном моем остроумном ответе, ни в моих изящных отказах и намека нет на то, что я приношу любовь в жертву долгу. Я подозреваю, что на самом деле он не столь нужен мне для счастья. Впрочем, все к лучшему. Уж конечно, мне не удастся искусственно вызвать у себя более сильное чувство, чем есть на самом деле. Влюблена ли я? Немного, пожалуй. А большего мне и не надо, иначе пришлось бы об этом пожалеть».

Как ей казалось, его чувства ей так же понятны и открыты – это не было неприятно.

«Вот он, несомненно, сильно влюблен, тому есть доказательства – да, он действительно влюблен в меня по уши! И когда он вернется, если его любовь продлится, мне следует быть начеку, дабы не поощрять его… Да, поступать иначе совершенно непростительно, раз я уже все для себя решила окончательно. Лишь бы он не вообразил, будто до сих пор я его поощряла. Нет, если бы он полагал, что я разделяю его чувства, он не выглядел бы таким несчастным. Считай он, что его ухаживания поощряют, при расставании он и смотрел, и разговаривал бы по-другому… Однако… мне все равно следует соблюдать осторожность – если предположить, что чувство его ко мне останется неизменным. Но такое кажется мне маловероятным… Не такой он человек, или я ничего в нем не понимаю. Я совершенно не считаю его способным на уравновешенность и постоянство… Да, он пылок, однако его можно скорее считать довольно переменчивым молодым человеком… Словом, с любой точки зрения мне следует благодарить судьбу за то, что счастье мое заключено не в нем… Пройдет совсем немного времени, и я окончательно оправлюсь, тогда от него останутся лишь приятные воспоминания… говорят, все хоть раз в жизни да влюбляются. А мне к тому же удастся легко отделаться».

Когда пришло его письмо к миссис Уэстон, Эмме дали с ним ознакомиться, и она прочла письмо так жадно и с таким удовольствием, что вначале даже покачала головой, вспоминая собственные ощущения, и подумала, что она все же недооценила силу своего чувства. Письмо было длинное, написанное со вкусом. Он во всех подробностях рассказывал о своем путешествии и о своих чувствах, выражал любовь, признательность и почтение, что было естественно и делало ему честь. Описания его отличались живостью и занимательностью. Никаких подозрительных по цветистости извинений, никакой особой озабоченности – письмо было пронизано искренним чувством к миссис Уэстон. Переезд из Хайбери в Энскум, отличия между двумя этими местами в некоторых основных проявлениях общественной жизни были очерчены несколькими яркими мазками. Не составляло труда понять, насколько остро он чувствует разницу и сколь подробно он мог бы выразить ее, если бы не сдерживали приличия… Недостатка в упоминании ее имени также не было. Словами «мисс Вудхаус» было пронизано все письмо, и всякий раз с каким-нибудь радующим глаз дополнением – комплиментом ее вкусу или воспоминанием о том, что она сказала. Когда глаза ее натолкнулись на упоминание своего имени в самый последний раз – оно не было украшено никаким пышным комплиментом, – она все же сумела углядеть в нем силу своего влияния и обнаружить, возможно, самый галантный комплимент из всех, встреченных в письме. В самом нижнем свободном уголке он нашел немного места, чтобы приписать: «

Однако, как ни было письмо его лестно для нее, как ни свидетельствовало оно о его любви, сложив его и вернув миссис Уэстон, Эмма все же не могла не признать, что письмо не задело ее чувств, что она все так же сумеет обойтись без его автора. Следовательно, и ему придется смириться с тем, что он должен обходиться без нее. Ее намерения остались неизменными. Ее решимость отказать ему лишь росла, подкрепляясь возникшим в ее голове планом, как впоследствии утешить его и составить его счастье. То, что он вспомнил о Харриет, и слова, завершающие письмо, о ее «хорошенькой подруге», натолкнули ее на интересное предположение. Вот было бы славно, если бы он перенес всю силу своей привязанности с нее на Харриет. Разве такое не возможно? Вполне. Разумеется, Харриет сильно уступает ему в интеллекте, но ведь прелесть ее личика и теплая простота ее манер произвели на него такое сильное впечатление! К тому же ее знатное происхождение, в котором Эмма была почти уверена, также говорило в ее пользу… Для самой же Харриет этот брак станет, несомненно, и выгодным, и приятным.

«На успех нового сватовства не стоит даже рассчитывать, – убеждала себя Эмма. – Нельзя об этом думать! Мне ли не знать, куда могут завести подобные измышления. Однако на свете случаются и более странные вещи. И когда мы перестанем испытывать друг к другу такую привязанность, какую испытываем сейчас, это станет лишним подтверждением того, что нас свяжет искренняя, ничем не омраченная дружба, которую я уже с нетерпением предвкушаю».

Приятно было утешаться мыслями о Харриет; хотя, возможно, Эмма поступила бы умнее, если бы не давала воли своему воображению, ибо ее ждало новое испытание. Подобно тому как приезд Фрэнка Черчилля, будучи последней и самой свежей новостью, начисто вытеснил из разговоров жителей Хайбери тему помолвки мистера Элтона, так и теперь, после отъезда Фрэнка Черчилля, самыми насущными снова стали дела мистера Элтона… Назначен был день его свадьбы. Скоро он снова будет среди них, да еще со своей новобрачной. Едва успели обсудить первое письмо из Энскума, как уже «мистер Элтон и его молодая жена» были у всех на устах, а о Фрэнке Черчилле забыли. Эмме делалось плохо при одном упоминании имени мистера Элтона. На целых три недели она, если можно так выразиться, получила отпуск от мистера Элтона! Она усиленно убеждала себя, что душа Харриет постепенно возрождается к жизни. По крайней мере, во время подготовки к балу у мистера Уэстона думать о чем-либо другом было положительно невозможно. Но теперь стало очевидно, что Харриет еще не восстановилась полностью. Новая карета, звон свадебных колоколов и прочее подкосили ее.

Бедная Харриет была в таком смятении, что Эмме приходилось беспрестанно увещевать, утешать подругу и проявлять к ней внимание во всех мелочах. Эмма выбивалась из сил, но понимала, что Харриет вправе рассчитывать на ее изобретательность и терпение, однако то был тяжкий труд – убеждать без конца безо всякого результата, без конца соглашаться с подругой и понимать, что по данному поводу их взгляды никогда не совпадут. Харриет покорно слушала и говорила, что все верно, истинная правда, все так, как говорит мисс Вудхаус, – думать о них вовсе не стоит… И больше она не будет думать о них… больше никогда не будет… Но никакая перемена темы не помогала, и через полчаса любой разговор неизбежно сворачивал на Элтонов. Наконец Эмма решила испробовать другой способ.

– Харриет, ваша склонность столько думать о женитьбе мистера Элтона и так сокрушаться по этому поводу – самый большой упрек, какой вы можете сделать мне. Трудно сильнее корить меня за ошибку, которую я совершила. Я знаю, все произошедшее – моих рук дело. Уверяю вас, я ничего не забыла… Заблуждаясь сама, я самым позорным образом обманывала вас! И мое заблуждение навсегда останется для меня тягостным укором. Не думайте, будто я все позабыла.

Харриет была так поражена, что лишь испуганно пискнула что-то в ответ. Эмма продолжала:

– Я не призываю вас, Харриет, ради меня собраться с духом и ради меня меньше говорить и думать о мистере Элтоне, ибо я хотела бы, чтобы вы забыли о нем скорее ради вас самой, ради вещи куда более важной, чем мое спокойствие, – ради того, чтобы научиться владеть собой! Осознайте, в чем ваш долг, вспомните о приличиях, стремитесь избежать подозрений посторонних ради спасения вашего здоровья и веры в людей и восстановления вашей безмятежности. Вот к чему я пытаюсь вас склонить. Мне очень жаль, что вы не в состоянии прочувствовать все эти вещи в достаточной степени, чтобы действовать соответственно. Перестану ли страдать я – не суть важно. Я хочу, чтобы вы спаслись от гораздо больших мук. Признаюсь, иногда у меня и мелькало соображение, что Харриет не забудет, чем обязана… нет, вернее, как утешить меня своей добротой…

Призыв к милосердию сделал больше, чем все остальное. Мысль о том, что в благодарности и утешении нуждается сама мисс Вудхаус, которую Харриет искренне, всем сердцем любила, на короткое время повергла Харриет в отчаяние. Но когда первые угрызения совести прошли, у нее достало сил действовать так, как надлежало, и очень деликатно поддержать свою подругу:

– Вы, которая всегда были и есть моя самая лучшая подруга на свете… А я оказалась так неблагодарна! Никто не сравнится с вами! Да я никого не люблю так, как вас! О, мисс Вудхаус, какая же я была неблагодарная!
Подобные излияния, сопровождаемые покаянным видом, заламыванием рук и прочими свидетельствами, убедили Эмму в том, что никогда не любила она Харриет так сильно и никогда столь высоко не ценила ее привязанность.

«Никакая добродетель не сравнится с нежностью сердца, – говорила она потом себе. – Нет, с этим ничто не сравнится. Теплота и сердечность, вдобавок пленительная простота нрава победят самый ясный ум на свете и завоюют любовь. Уверена, так и будет. Именно за нежное сердце все так любят батюшку… и обожают Изабеллу… Теперь я это поняла… Я знаю, как вознаградить и заставить ценить это качество… Харриет превосходит меня в обаянии и простодушии, какое дает нежное сердце. Милая Харриет! Я не променяю тебя на самую трезвомыслящую, дальновидную и справедливейшую из подруг. Ах! Эта холодность Джейн Ферфакс! Харриет стоит сотни таких, как она… А как жена – для разумного человека… она просто неоценима. Не будем называть имен, но счастлив будет тот, кто променяет Эмму на Харриет!»

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь