Дым

«Лучше страшный конец, чем бесконечный страх.»

— Иоганн Фридрих Шиллер

— Ну, дал я оттуда дёру, и уже три года в тот дом ни ногой! Даже по соседней улице лишний раз не хожу.

С подобных фраз начинаются самые интересные глупости жизни. Я жадно вслушивалась в каждое слово Лёхи, с упоением наблюдая за своим ощущением мурашек по спине. 

— Лёш, ты же понимаешь, что я теперь туда пойду? — задорным полушепотом воскликнула я.

— Нет! Не смей. Я тебе точно говорю — пожалеешь так, что мало не покажется. Настоятельно не советую, — сердито нахмурился приятель. — Эта заброшка вообще имеет дурную славу в Егорьевске. Даже Ваня туда не ходил. А ты его знаешь...

Я отхлебнула чаю и решительно поставила чашку на стол, словно кулаком по нему дала, дабы показать, кто здесь хозяин своей воли.

— Пойду, Лёха. Даже не думай отговаривать. Сегодня же вечером.

Алексей сокрушенно покачал головой, пробормотал что-то в стиле Хагрида и его «зря я вам это сказал» и удалился с кухни. Я уже возбуждённо перебирала в голове, что возьму с собой в заброшку для эффектных фотографий и бесперебойного освещения, рассеянно собрала свои вещи со стола и попрощалась с хозяином квартиры. Рыжий ещё попытался меня отговорить, прежде чем пожать руку и закрыть за мной дверь, но он уже понял, что его рассказ обречён на последствия.

— Удачи тебе, Натали, — серьёзно напутствовал Лёха. — И запомни, увидишь что подозрительное — беги! И нам звони, мы начеку.

— Ла-а-а-а-адно.

По дороге домой я подумывала о том, что рыжий мог рассказать мне это специально, чтобы я пошла; больно уж легко он меня отпустил и даже не потребовал не ходить туда одной. Видимо, я должна там побывать. Может, это даже посвящение меня в их компанию! Хотя, Иван же не ходил. Может, так задумали, чтобы я ещё больше расхрабрилась. Что же будет...

В толстом рюкзаке всё необходимое и даже больше: два павер-бэнка, фонарик с пятью запасными батарейками, папин фотоаппарат, мой телефон, как нечто, что фоткает чуть ли не лучше, но у фотика вспышка лучше. Спички, булочки для перекуса, литр чистой воды, которую я имею привычку выдувать из бутылки со скоростью водяного насоса. Шерстяная кофта, если мне будет зябко в одной футболке. К походу готова!

Интересно, что за дурная слава в Егорьевске у этой заброшки? Я что-то не сообразила расспросить Лёху поподробней. Теперь уже поздно, придётся узнавать самой, но просто так, для сведения... Хорошо, что я хотя бы знала, на какой улице она находится, а то всё-таки пришлось бы звонить рыжему, а он бы обязательно стал уговаривать не идти снова.

Я иду по этой улице уже минут пятнадцать. Где же то хвалёное хмурое здание, томящееся в тени перегоревшего уличного фонаря? Будто кто-то специально разбил. А, вот! Вижу вдали пятно темноты на улице. Нужно будет свернуть направо и перелезть через забор. Ха! Сто раз так делала. Заборы — вообще моя любовь. Я в прошлой жизни, наверное, была обезьянкой.

В животе притаилось сосущее чувство тревоги. А вдруг бездомные? Алкоголики? Наркоманы? Целый наркопритон? Самое худшее, что я могла здесь встретить — люди. Я боялась их больше всяких тварей и привидений. Последние хотя бы не кинут в меня ножом, повинуясь увиденным глюкам. Глубокий вдох, выдох, снова вдох. «Собралась... собралась... разобралась!» — хихикнула я давнему приколу, мелькнувшему в голове.

Фонарик наготове, скрипит под ногами каменная крошка обшарпанного порога. Открываю дверь. Тяжелая, но поддаётся! Внутри живота затанцевали бесята, бешеным хороводом разогнали воронку липкого страха. «Нет, я — бесстрашный лев! Я не боюсь, мне только интересно, что будет! Уймитесь, бесята. Без вас обойдёмся,» — прозвучал голос в голове, который я усердно и чётко формулировала, чтобы было убедительно. Прежде всего, для самой себя.

Самый противный эффект фонаря — это локальное освещение всего лишь одного пятна пространства. То есть, что в остальном окружении происходит, не видно; можно полагаться только на слух и осязание. А они настолько обостряются, что любой шорох воспринимается, как угроза. Итак, я вижу лишь маленький пятачок света, где облезлые стены и покрытый обломками извести и досок пол демонстрируют равномерное, пустое и равнодушное помещение, а сигнал с остальных органов чувств зашкаливает опасением, что рядом кто-то есть, и нужно что есть мочи размахивать фонариком, чтобы поймать этого  кого-то лучом света. «Нет там никого, спокойно,» — уговариваю я себя, но луч света всё же провожу по кругу на всякий случай.

«Сейчас главное — не попасться на крючок эффекта неожиданности.» Это самое страшное, чего я ожидала, кроме людей. Выхватить из темноты вешалку со съеденным десятилетиями пальто забытого хозяина и вскрикнуть кажущейся опасности было бы позорно, а я всё-таки не хотела думать о себе как о трусливом крикливом существе. Но пока обозреваемое пространство выглядело безопасным. Меня это удручало — вдруг затишье перед грозой?..

Вдруг. Подул ветер, аккуратно проскользнул вуалью по спине и направился к шее. Я нерешительно её потёрла, дабы разогнать скованность и напряжение в теле, неотступные спутники страха. Я не могла подавить страх, но могла действовать вопреки его требованию бросить всё и бежать. Ветер подозрительно направленно проскользнул и по руке. Тут я уже совсем напряглась; это какой-то неестественный ветер! Я быстро перебросила луч света назад, туда, откуда, по моему предположению, дул этот сквозняк. Сначала по левой половине тела и головы, а затем и по всему телу пробежались сильные, почти болезненные мурашки, которые даже захотелось почесать, так резко они укрыли меня своей волной. Я увидела дымок. Он скользил по полу по направлению ко мне. Едва сдерживая дрожь в руке, я настолько медленно, насколько была в силах, повела свет фонарика по направлению «потока» дыма и увидела то, что на миг сковало меня в ступоре от шока.

Дымок укрывал мои ноги и копошился у них подобно возне мышей. Я смотрела на эту необъяснимую сцену и не знала, как себя вести. Бежать? Тогда я не узнаю, что это, надо хотя бы попытаться. Остаться здесь? А вдруг этот дым поглотит меня, и я буду одной из тех пропавших без вести, которых диктор равнодушно объявляет по городскому радио, чтобы кто-то типа попытался помочь найти их? А может, в меня попытается проникнуть что-то зловещее и инородное, чтобы отнять то, чего не хватает ему самому? Вопросы, один пессимистичнее второго, зароились в голове назойливым бесполезным гулом, который больше раздражал, чем позволял приблизиться к какому-то решению. Пока мне не становилось плохо, я решила наблюдать. Оно ещё не мучает и не терзает меня, просто проявляет видимую странность, но я ещё чувствую свои ноги и могу ходить.

Могу ли? Чтобы успокоить себя и подтвердить, что всё остаётся так, как было, я решила приподнять ногу, но обнаружила, что ошиблась. Они не в норме. Они словно впечатались в грязный пол, даже мои ощутимые усилия не смогли поднять ногу ни на дюйм. Оставалось только заговорить с этим, чтобы попытаться выяснить, что оно хочет, но моя паника была несуразной и иррациональной. Умом-то я понимала, что надо говорить, а тело забарахталось в бурных попытках сдвинуться с места. Часть меня, которая всегда предстаёт холодным наблюдателем, улыбнулась тому, как я сейчас, похоже, смешно смотрюсь со стороны — эдакий эпилептический припадок у прилепленного к полу клеем-моментом пациента. Её язвительная усмешка немного отрезвила меня, и я прекратила попытки подпрыгнуть и шагнуть.

«Была ни была.»

— Кто здесь? Что вам нужно? — отчеканила я огрубевшим от страха голосом. Изо всех сил я старалась придать ему твердость и уверенность; может быть, нечто просто сминает тех, кто боится и показывает это, в гармошку и гибельно выплёвывает из этих стен. 

Дымок резко принял более рассеянное состояние и заколебался вокруг колен. «Изучает меня,» — подумала я. Желание изучить явление всё ещё перевешивало перед инстинктом «бей или беги», и я молча наблюдала, как дымок демонстрировал признаки жизни. Дымок рассеивался всё больше, поднимаясь всё выше — живот, грудь, наконец, голова. Мысленно я на всякий случай прощалась с жизнью, с сожалением считая, сколько всего задуманного я не успела сделать. У меня пока не было оснований полагать, что это явление безопасно.

Изображение вокруг затуманилось в соответствии с тем фактом, что мою голову окутывало подобие тумана. Я повторила вопрос, заметив, каким глухим стал голос, видимо, поглощаясь туманом. Меня посетило ощущение того, что я разговариваю с этим лицом к лицу — в прямом смысле. В тело тут же вонзились миллионы маленьких иголочек холода. Вонзились и заплескались волнами по поверхности кожи, где-то сгущались, а где-то почти прекращали вызывать колкие ощущения. От неожиданности я вскрикнула и приступила к следующему этапу прощанию с жизнью — воспоминаниям обо всех людях, кого я знала когда-либо. Горечь кислотным ядром пронзила мое тело с головы до ног; я их теперь, наверное, никогда уже не увижу. Как жаль! Ведь я их так люблю... 

Дым прибывал. Фонарик в руке всё ещё горел и выхватывал из темноты поток дыма, который всё быстрее устремлялся ко мне. Объятая крупной дрожью рука направила луч вправо, затем влево; везде дым, и всюду течёт ко мне. Я — будто центр притяжения этого непонятного явления, оно тянется ко мне всей своей огромной сущностью. Отвечать мне оно явно не собирается; возможно, просто окружает меня подобно голодным комарам в лесу — за неимением других теплокровных. Что ж, выбора у меня больше нет. Буду надеяться, что умру не в мучениях, а засну, например. Это лучшая возможность из того, чем я располагаю сейчас.

Время тянулось склизкой резиной, мерзко рвало свою структуру, но тянулось, будто это была его первостепенная цель теперь. Как в замедленной съёмке, дым всё наполнял пространство вокруг, пока я не перестала понимать, прибывает ли он, или он уже достиг своей высшей концентрации. Фонарик померк. По телу острыми ножиками пробежала волна мурашек. Когда зрению было больше не за что уцепиться, внимание переключилось на остальные чувства. Делать нечего; оставалось всё также занимать позицию наблюдателя.

Через время стало понятно, что дышать нечем; я стала задыхаться и все чаще хватать воздух ртом. Смирение пришло давно, поэтому я считала, что мои действия бессмысленны. Всё равно это меня настигнет. Но инстинкт выживания пульсировал в мыслях, в теле, в решениях; тело хотело жить. Казалось, меня уже давно кипятили в адском котле паники, и страшнее уже некуда. Я ошибалась. Страх забился алыми фонтанами, яростно обжигающими всё изнутри, холодный липкий пот походил на кислоту вперемешку с усиливающимися холодными иголками дыма, вдохи становились обжигающими, будто меня запихнули в сауну с температурой далеко за плюс двести. Крупная картечь дрожи трясла меня, словно тряпичную куклу.

Я хотела жить! Всё во мне отчаянно сопротивлялось перекрытию возможности дышать, но оно неминуемо нарастало. Когда перед глазами начала сгущаться багровая пелена, а внутренние крики: «Не отключаться! Не отключаться!! Ты уже не проснёшься!!» — становились всё тише и слабее...

Всё прекратилось.

Кожу ещё остаточно пощипывало теми же холодными иголками, но воздух полностью вернулся, а пульсирующая боль страха растворялась, как лёд в кипятке. На место этого мучения пришла эйфория выжившего. «Живёо-о-ом!» — промелькнуло в голове. Пожалуй, это разновидность счастья — побывать на грани перед концом себя и вернуться. А может, просто гормоны счастья выстрелили в голову после потрясения.

Прошло несколько секунд — а может, и минут — прежде чем пустота эйфории в голове начала нарушаться единичными мыслями о том, что же произошло. Привыкшие к тьме глаза увидели, как дым уползал во все стороны от меня. Прищурившись, я заметила, как он собирался в другом углу зала в единое облачко, напоминающее человеческий силуэт. Очередная волна неприятных колючих мурашек накрыла меня. Что ещё за новые приключения? Может, самое время бежать, наконец?

Но любопытство перетянуло одеяло на себя. Я решила посмотреть, во что обернётся облако, после чего нужно будет бежать, потому что я уже узнала достаточно на сегодня; а то и на всю жизнь.

Взгляд наткнулся на темное пятно у моих ног. Фонарик. Может, заработает? Поднимаю фонарик, нащупываю кнопку. О, счастье! У меня снова есть свет. Луч немедленно был направлен на облачко в углу.

Там была я.

Те события заставляют меня думать, что привидения бывают не только человеческого происхождения; тот дом я обходила далеко стороной, как и Лёха, все те два года, которые жила в Егорьевске, прежде чем переехала обратно в свой посёлок.