Дворянское гнездо

Ни чему не удивляясь, Фекла долго мыла и терла Дуняшу, натирала ее тело пахучими мазями. Поначалу ей было стыдно лежать перед пожилой женщиной, но Фекла делала все с таким равнодушным и невозмутимым видом, что Дуняше казалось, будто она вообще не видит ее. Лишь иногда, ее рука задерживалась на ее груди или ягодицах, и она терла, точно лаская их.

Дуняша ведала, что Фекла прожила с барином без венца почти сорок лет. Сама схоронила его, когда его убили французы. Знала об этом и старая барыня, но не преследовала за эту преступную любовь свою бывшую соперницу. Более того, когда Фекла постарела, она даже освободила ее от тяжелой работы, а затем приблизила к себе. Потому, что их объединяла общая нежная любовь к одному дорогому для них человеку. Их объединила память о нем.

— Ты девушка ли, милая? — Неожиданно спросила у нее, Фекла.

— Да, тетя Фекла, девушка, — краснея, отвечала Дуняша.

— Вот это хорошо. Мужчинам очень нравится лишать девушек целомудренности.

— Бабушка, а это очень больно? — Робея от ожидающего ее неизведанного, и постыдного события, робко спросила у нее девушка.

— Не знаю, больно ли? Я уже не помню, как это было со мною. Но, мне известно, что иногда бывает больно. Особенно в первый раз. А уж потом, когда все начнется, ты сразу забудешь о боли.

От воспоминаний, сморщенное лицо женщины посветлело, и словно озарилось волшебным ...

внутренним светом. Оно даже помолодело.

— Это милая девушка, завсегда приятно. Ведь ты, родилась женщиной. Твой женский удел всячески ублажать мужчину, рожать для него детушек. И неважно, что ты не станешь его женой. Я вот девушка, прожила с барином более сорока лет, однако. Нарожала ему, слава богу, шесть детушек. И уж так пылко любила его. Ох, как я его любила!

— Ты до сих пор любишь его. Но, ведь его уже нет.

— Он жив в сердце моем девушка. Пока бьется мое сердце, для меня он всегда будет оставаться живым.

— Барыня не серчает на тебя за любовь к мужу?

— Поначалу, не скрою, очень серчала на меня в молодости барыня, за то, что я отнимаю его у нее. Меня то, он больше, чем жену предпочитал, — пояснила она. — Сейчас, когда мы обе постарели, время примирило нас. Она хорошо знает, что он любил меня больше чем ее. Умирая, он перед образом приказал ей дать слово, просил ее простить меня, позаботиться обо мне. Она часто призывает меня к себе, и мы вместе вспоминаем его. Даже всплакнем иной раз.

— А какой наш молодой барич? Я ведь совершенно не знаю его. Видела его лишь издалека. Ты ведь знаешь, что у него было с Катюшей.

— Ты касаточка, не жалей ее. Она сама легла под него. Здесь ни о какой любви не может быть и речи. Катька, хитрая, лукавая, себе на уме девка. Надумала она присушить Колю своими прелестями, чтобы хорошо устроиться. Ничего у нее не получится. Я то лучше ее, знаю его. А вот тебя он, вижу, полюбит. Не зря из всех дворовых девок, наша барыня выбрала именно тебя. Она то отменно знает, какие женщины по душе мужчинам ее рода. Ты очень напоминаешь меня, такую, какой я была в девицах. Он очень добрый юноша. Погоди, — спохватилась она, — тебя, видать, интересует, неплох ли он, когда без одежды?

Дуняша застенчиво вспыхнула, и потупила глаза.

— И это тоже. Вы же были его нянькой.

— Ох, лукавишь ты девушка, — улыбнулась старушка. — Не тревожься, об этом касаточка. У него все на месте, все в порядке. Он красивый и хорошо сложен. Ты не будешь разочарована. Только будь послушна ему во всем.

— Как... это бывает, — едва слышно спросила она, — когда парень и девушка... вместе?

— А это, милая, ты узнаешь сама.

Глава 2. Николя

Николаша знал, что бабушка приготовила ему приятный сюрприз. Он был уверен, что причиной тому, была его неожиданная связь с молодой горничной Катюшей.

Она пришла утром, думая, что он еще спит. Увидев вошедшую девушку, он тотчас закрыл глаза, наблюдая за ней сквозь скрывающие глаза опущенные ресницы. Его уже начали волновать женщины и чистенькая, аккуратно одетая молодая девушка, с красивыми выпуклыми формами, разительно отличающимися от его тела, весьма привлекала его. Под ее платьем было таинственное и прекрасное женское тело с совершенными, изящно очерченными формами, с которыми он, мечтал познакомиться ближе. В этом он, наверное, был очень похож на своего дедушку.

Войдя в его комнату, девушка аккуратно развешала разбросанную им вечером одежду и, подойдя к его кровати, остановилась, рассматривая его. Николя затаил дыхание. Приблизившись к нему, она легко наклонилась и едва ощутимо коснулась теплой ладошкой его щеки, а потом приблизила лицо и едва уловимо коснулась теплыми губами его губ.

Кровь мгновенно бросилась ему в голову. Ухватив Катю за руку, он с силой потянул ее к себе, и она упала рядом с ним. Ее юбки задрались до колен, обнажив красивые стройные ноги. А дальше было безумие и счастье. Он смял податливое тело девушки и очнулся лишь после того, как почувствовал чудесное чувство плотской освобожденности.

Катюша лежала рядом с ним, повернув к нему возбужденно порозовевшее лицо. Ее не смущали ни высоко задранные юбки, не бесстыдно обнаженные бедра. Она вообще не знала что такое девичий стыд.

Такой ее сделала жизнь в родительском доме и мама. Когда-то, очень давно, ее мама тоже была горничной в барском доме. Как только она понесла, и ее живот стал, приметен, ее немного выпороли и отправили работать на скотный двор. Там, во время работы, она родила Катюшу. В деревне злословили, что даже после родов она продолжала видеться с молодым тогда барином. Пока у него не появилась Феклуша, и не заменила ее. Старая барыня или забыла эту историю, или за давностью лет простила Василису. Иначе, не взяла бы ее дочь в горничные девушки.

Вскоре, ее отправили работать на птичник, а ему сказали, что будет прислуживать новая девушка. Что сталось с Катюшей ему было неизвестно.

В дверь деликатно постучали. Николенька еще нежился в постели. На нем была надета длинная, до пят ночная рубаха с большим вырезом на груди.

Ах, это, наверное, его новая прислуга.

— Войди.

Он увидел вошедшую в его покои красивую девку. Высока, стройна, головка смущенно опущена, на щеках рдеет краска смущения.

— Подойди ко мне ближе, да рубаху с меня сними, — немного раздраженный этой стыдливой девицей, приказал Николенька.

Она, неловко сняла с него рубаху.

— Ах!