Друзья

Лето в этом году выдалось на редкость жарким и засушливым, заставив все Англию изнемогать под маленькими переносными вентиляторами, искать убежище в палящий полдень в центре города или же бороться за лишнюю бутылку воды ради собственного выживания.

После холодного и неприветливого Дурмстранга Британия казалась Уильяму Беллу сказочной страной, в которой не нужно было кутаться в несколько слоёв одежды, где солнце выглядывало из-за туч чаще, чем раз в три месяца, а деревья были зелены, не напоминая своими крючковатыми тонкими от лишения достаточного питания ветками пальцы какой-нибудь сморщенной старой ведьмы из детских маггловских сказок.

Алан Маккензи любезно предложил своём лучшему другу, бывшему юному слизеринцу практически братом, провести лето вместе, в поместье семьи Маккензи, столь трепетно и заботливо оберегаемом родителями Алана: чопорными и консервативными до мозга костей волшебниками, чьё родство с Малфоями было безусловными и ни в коей мере не подвергалось сомнению, потому как в противном случае было бы весьма трудно объяснить столь безумную, грозящую в любой момент превратить в неконтролируемый ураган гордость чистотой своей крови.

— Я был уверен, что найду тебя здесь.

Уилл почти неслышно, как кот, выскользнул из-под густой зелени дуба, зажмурившись и вглядываясь в глубину листвы, среди которой без сомнения притаился его весьма своевольный по отношению к родителям и непредсказуемый друг.

Дуб, справивший возможно не меньше дней рождений, чем сам Хогвартс, в котором имел удовольствие (или же не имел) обучаться Алан Маккензи, весьма удачно располагался на высоком холме вдали от самого поместья, но не слишком далеко, чтобы в случае чего матери Алана или же их домашнему эльфу пришлось долго искать куда-то пропавшего наследника всего, что его предки копили на протяжение нескольких столетий. Тяжёлые ветви изгибались, а в тени было неожиданно прохладно, будто бы вокруг и не было всей жары, заставляющей Уильяма одновременно радоваться и изнывать от нехватки воздуха.

Внезапно что-то мелькнуло среди листвы, и Уилл отшатнулся назад, чуть было не упав, споткнувшись о выступающий сквозь землю толстый корень.

— Я настолько предсказуем? — лениво протянул Алан, опершись спиной о необъятный ствол дерева и смерив Уильяма внимательным взглядом своих серых глаз.

Алан Маккензи никогда не был тем, чьи шаги можно было просчитать надолго вперёд, особенно когда дело касалось его собственной семьи. Будучи не слишком склонным к следованию «глупым, заведённым выжившими из ума старикам» правилам, при любом удобном случае он непременно старался сделать так, как его многоуважаемый в магических кругах отец никогда бы не позволил сделать самому себе.

Никол Маккензи по своей природе был человеком весьма суровых и специфических взглядов, в которых были воспитаны все наследники чистокровных семей Англии. Аристократ до мозга костей, он был невероятно опечален слишком рано проявившимся своеволием своего единственного сына и наследника Алана, не выказывающего ни капли уважения сложившимся за многие года традициям магического общества. С самого детства Алан, будучи слишком тесно связанным с Уильямом Беллом и оставленный уверенными в своём чаде родителями, впитывал как губка все, что видел вокруг себя в доме, в обширной библиотеке или же в полях вокруг одиноко стоящего на возвышении поместья, и непременно стремился рассказать об этом родителям. Мать же Алана, Элоиза, видя, как с каждым годом ее любимый сын все больше и больше изменяется, не могла не говорить об этом мужу, рассчитывая на его поддержку и поддержку своего горячо любимого брата Абраксаса.

— Ничуть, Алан, — с лёгкой полуулыбкой ответил Уилл. — Просто я был уверен, что найду тебя подальше от так любимой тобой овсянки и очередных нравоучений родителей.

О конфликте Алана и родителей Уильяму было известно так же хорошо, как Алану было известно о самых темных заклинаниях, какие только можно было найти в самых отдалённых уголках Запретной секции Хогвартса. Юному дурмстрангцу не слишком нравилось то, как открыто Алан выступал против родителей, даже после не слишком приятных для них всех событий, виновником которых в какой-то степени был и сам Уилл, которого родители, не менее чистокровные и не менее консервативные люди, отправили учиться в одну из лучших школ волшебного мира, славящуюся своими темными знаниями, которые вполне можно было использовать и не по их прямому назначению, Дурмстранг.

Алан же, достигнув одиннадцати лет, отправился в Хогвартс, апатичным взглядом провожая застывших на перроне родителей и хмурые, нагоняющие на мальчика тоску силуэты серого дождливого Лондона.

Отказ родителей отправить его в Дурмстранг Алан воспринял болезненно и впервые в жизни невероятно остро, потому как расставаться со своим единственным другом юный Маккензи не хотел. Однако узнал Уильям об этом только через год, приехав к лучшему другу и, возможно, практически брату в гости на каникулах, как и о том, что Хогвартс для своего образования Маккензи выбрал не по своей собственной воле.

Алан тихо рассмеялся и ловко спрыгнул с дерева, тут же зажмурившись и подставив свои бледные выцветшие волосы под беспощадное палящее солнце, сжигающее на своём пути все, что только окажется недостаточно осторожным и посмеет высунуть свою голову из спасительной прохладной тени. Уильям же предпочёл остаться в тени, любезно отклонив предложение Алана выйти на солнышко и погреться — Уиллу это было не так нужно, как проводившему большую часть своей жизни в подземельях Алану: в Дурмстранге, несмотря на суровый климат, солнечного света было достаточно. Или же Уиллу так казалось.

— Любовь моей жизни, ты сделал мне больно, — ехидно скривив рот в подобие усмешки, протянул Алан и тряхнул разметавшимися в разные стороны платиновыми волосами.

Уилл непонимающе вскинул свои тёмные брови и скептически хмыкнул, тут же прищурившись и внимательным взглядом уставился на Алана, будто бы ища признаки какой-то болезни внутри лучшего друга, проявившейся в столь необычной форме. Но вместо этого в ответ он получил лишь звонкий смех и тычок в ребра острым локтем.

Алан улыбался, что не могло не радовать Уилла. Последние полтора года состояние друга как никогда беспокоило Уильяма: обычно и без того напряжённые отношения с родителями накалились до предела, а Алан с необычайным для себя рвением еще больше углубился в толстые покрытые пылью фолианты Запретной секции, своими древними страницами и тайными знаниями захватывающие юный ум слизеринца. И без того обычно выглядящий довольно болезненно Алан осунулся, бледные серые глаза силяли потусторонним пугающим блеском, а взгляд не останавливался ни на секунду на чем-то одном, будто продолжая бегать по мелким строчкам. Алан стал пугающе отстранённым — это чувствовалось даже сквозь черные чернила, нанесённые на желтоватую бумагу писем, которые Уильям беспрерывно получал от Алана все прошлое лето, проведённое впервые дома. Состояние друга беспокоило Уильяма, но он был бессилен, находясь вдали от Алана.

Поэтому, когда директор Дурмстранга предложил отправиться на турнир, в Хогвартс Уилл примчался не раздумывая.

— Не бери в голову. Любимая песня Келли. Никогда не был большим фанатом музыки, тем более магловской, но у этих парней определённо есть стиль, — отмахнулся Алан, поняв, что будет дольше объяснять другу особенности культуры магглов.

Уильям знал друга лучше, чем Алан сам мог сказать о себе, и Уиллу было прекрасно известно, что напускное равнодушие и холодность друга к окружающим направлена лишь против самого Алана, против того, на что был способен юный тёмный маг, знающий больше, чем, возможно, сам Тёмный лорд. Алан боялся, Уилл это хорошо видел, Алан боялся, что его действия причинять боль тем, кого он будет любить, и отталкивал от себя, нарочито явно, проявляя недюжинную выдержку и все мастерство своего аристократического воспитания. Уильям даже не был удивлён, когда в первый день в Хогвартсе нашёл друга в глубочайших подземельях старинного замка, покрытых плесенью и не самыми привлекательными на вид обитателями школы.

— Келли? Не думал, что… — задумчиво протянул Уилл, но был прерван довольно улыбающимся, как только что нашкодивший кот, Аланом.

— Не думал, что я… мы с ней сможем продолжить общаться? — Алан потянулся, захрустев затёкшими суставами, и хлопнул Уильяма по плечу. — Да если бы не ты, я бы так и продолжил сидеть, уткнувшись носом в книги, и не видел, какая вокруг меня… красота, — мечтательно протянул парень, обведя взглядом, раскинувшиеся перед ним поля.

В уголках глаз молодого волшебника не по возрасту проявились маленькие морщинки, когда он еще шире заулыбался, повалился на траву и утащил за собой ничего не успевшего предпринять для своего спасения Уилла, только обречённо пискнувшего и покатившегося вслед за громко смеющимся другом по крутому склону. Лазурное небо крутилось перед взглядом темных глаз Уильяма вперемешку с яркой зеленью июльской травы, и его начало даже укачивать и его завтрак бы непременно распрощался с желудком дурмстрангца, если бы через пару долгих и томительных секунд он не врезался в Алана.

Если бы Уильям мог, он бы непременно убил своего почти что брата. Но он мог лишь смеяться вместе с ним, представляя то, в какой ярости непременно будет мать Алана, когда они оба придут домой измазанные в траве и грязи, потому что ни Ал, ни Уилл не будут использовать заклинание для чистки одежды.

Они смеялись, как смеялись в детстве, еще не разлучённые глупыми опасениями родителей Алана и проклятьем, которое юный Маккензи долго скрывал от своего лучшего друга. Они смеялись так, как не смеялись уже давно, казалось, разделённые тысячами километров и собственной придуманной самим Аланом отстранённости и отчуждённости к окружающим, к лучшему другу и к девушке, которая смогла каким-то образом зацепить взгляд слизеринца.

Они смеялись искренне, до слез в глазах и болезненных колик в животе, чувствуя себя маленькими детьми, глядя на раскинувшееся над ними голубое небо, чистое, без единого облачка и совершенно забыв обо всем, что беспокоило их все это время.

— Уилл, почему ты… почему ты все еще здесь, после того, как я вёл себя все это время как последний ублюдок с тобой… со всеми вами? — сдавленно сквозь смех выдавил из себя Алан, закинув руки за голову и глубоко вздохнув, втягивая в себя тёплый запах травяного поля.

Уилл и сам задавался этим вопросом, причём не один раз и подолгу, сидя перед огромным камином в одном из помещений Дурмстранга, но так и не смог найти логичного и подходящего ответа, кроме самого очевидного.

— Мерлинова борода, Алан, ты еще и самый большой идиот на свете, — закатив глаза, выдохнул Уилл, с трудом отдышавшись после затяжного смеха. Он потрепал свои уже и без того растрепавшиеся тёмные волосы, а затем, задумчиво почесав кончик острого носа, широко и искренне улыбнулся:

— Потому что мы друзья, Алан, чёртов ты засранец.