Драка

Я ударил его левой, попав прямо в нижнюю челюсть. Он зарычал, начал наступать, но я оттолкнул его, отскочив к живому рингу из толпы. Я врезал ему по ребрам с ноги - он невольно скривился. Он налетел на меня, сбив с ног. Усевшись на моем животе, он начал молотить кулаками по моей морде что есть мочи. Но в какой-то момент мне удалось схватить его за руку и спихнуть с себя. Я откатился от него, пытаясь перевести дыхание, сплюнул кровь изо рта. “Сейчас я с ним покончу”. Он опять попытался кинуть меня на пол, но я снова оттолкнул его. Теперь я нападаю.

Я помню, как это все началось. Я быстро пьянею, так что уже через пару стаканов виски был в стельку пьян, а тот парень был так похож на меня: такой же скучный офисный планктон, топящий свои мечты и надежды в алкоголе в компании еще более скучных офисных планктонов. Не знаю, чего я тогда привязался к нему. Я начал задавать моей копии странные вопросы вроде “Что же все так тленно, а?” или “Мы когда-нибудь выберемся отсюда?”. А когда я услышал в ответ “Сам мне скажи”, то врезал ему. Так началась моя первая пьяная драка. 

Я отчетливо помню, как болели костяшки и челюсть, как ныли ребра. Эта боль была необходима мне. На следующий день на работе я иногда, незаметно для самого себя, надавливал на синяки, чтобы снова все это прочувствовать. А когда обратил на это внимание, то испугался, месяц не ходил по барам, пил в одиночестве у себя дома, продолжая надавливать на места ударов.  А потом в один день не выдержал и пошел в ближайший захудалый бар, в который не пойдет ни один из моих знакомых, и подрался с кем-то, чьего лица даже не помню. И так стало происходить каждую неделю, все превратилось в порочный круг, так я оказался в этом захудалом баре, раздирая в кровь рожу какого-то пьянчуги. 

Я бил и бил его, пока не почувствовал, как две сильные руки схватили меня под мышки и оттащили в толпу. Его голова, кровавым пятном растекавшаяся по грязному полу, все отдалялась и отдалялась, пока не исчезла совсем, перекрытая ногами оцепившей ее толпы. 

И вот я уже лежу на мокром асфальте вокруг пахнет гнилыми листьями, зябко, надо мной - грязное ночное небо, измазанное черными тучами. Я лежал так минут десять, пока не подумал, что лучше мне не болеть: завтра надо сдать отчет. Так что я поднялся, закурил сигарету и пошел себе домой. 

Дорога домой была такой же как и обычно: в каждой тени я видел щели, из которых на меня были направлены укоряющие взоры. Я никак не мог понять? Ведь я не убил никого. Не убил ведь?

Холод пробирал до мозга костей, мелкий дождь хлестал по лицу, тщетно стараясь загасить мою сигарету. Улицы были пустынны, если не считать глаз, которые таращились на меня из теней. “А может быть убил? Да нет, нет, быть такого не может,” - уговаривал я себя. 

Я шел себе, огибая лужи, чтобы не намочить ноги, как вдруг что-то заставило меня остановиться: позади меня, словно молоко стекал по гранитным ступеням чистый белый свет. Это был свет, просачивавшийся из стеклянных дверей местной художественной галереи. Каждый раз, когда я шел домой после очередной драки, эта галерея попадалась мне на пути, и каждый раз я проходил мимо. Это место манило меня так сильно, что пугало. Когда-то я ходил туда в детстве, но мне было не особо интересно там. 

• Да что это со мной? - сказал я вслух и двинулся в сторону галереи. 

Было открыто. Галерея изнутри представляла собой лабиринт-змейку, где то из левой, то из правой боковых стен торчали небольшие стены-надстройки. И все здесь было выкрашено в белый: стены, пол, потолок, стойка за которой сидел охранник и вырезал снежинки. Я оплатил вход и спросил у него:

• А что сейчас за выставка?
• Такая же как и день, и месяц, и двадцать лет назад, - ответил охранник. - Картины здесь всех времен и народов.

Он бросил снежинку в коробку, полную таких изделий: всяких разных, прям как те, что падают с небес. 

Я пошел к первой картине. Это была обнаженная женщина с белым голубем на одном плече, и черным вороном - на другом. Стиль, если я не ошибаюсь, ренессанс. Я вошел в “лабиринт”. На обратной стороне стены висело окрашенное в серый цвет полотно. Модерн какой-то, наверное. На другой стене висела картина в духе Пикассо. Я не смог разобрать, что там нарисовано: то ли змей, то ли человек. 

Я бродил по “лабиринту”, рассматривая картины всех времен и народов, но ни одна меня не цепляла. Так прошел наверное час, и я не вернулся лишь потому, что какое-то упрямство заставляло меня идти до конца. Но вот я, наконец, набрел на ту самую. Она заставила меня остановиться, замереть, словно перед Откровением. 

Это были два очень похожих между собой юноши, окруженные тьмой. Один прижимал другого к своей груди, а тот принимал эти объятия. На их лицах был покой. 

Я упал на колени и зарыдал.