Draft
Совпадение семантических концепций "обладания" и "должествования", выраженное в одинаковых словоформах одновременно в английском и украинском языках.
Общие причины существования омонимов - слов с одинаковой формой и разными значениями.
Существуют две основные причины возникновения омонимичных слов. Что интересно, эти два процесса выглядят противоположным образом.
Первая причина - исторические фонетические изменения. Речевое звукоизвлечение, как феномен, существует таким образом, что с течением продолжительного времени звуковая форма слов не может не изменяться* и имеет вероятностный характер.
Допустим, в языке существуют два похожих, но разных по звучанию и значению корня: "-вещ-" и "-вѣщ-", однако, позже, в результате фонетических изменений, звук "е" совпадает со звуком "ѣ". Если принимается решение упразднить букву "ѣ", которая более не означает отдельный звук, эти два корня будут выглядеть идентично и на письме: "-вещ-" и "-вещ-". Таким образом, может сложиться впечатление, будто слова "вещь" и "вещать" имеют один и тот же корень, хотя, до реформы орфографии они записывались как "вещь" и "вѣщать". Давайте назовем такие омонимы неэтимологическими.
Другая частая причина - семантический дрейф - процесс изменения не звучания, но значения. Семантические изменения имеют несколько иную природу и в сравнении с фонетическими, они выглядят менее системными*. Значения слов, как правило, привязаны к контексту и часто бывает, что слово начинает употребляться в новом контексте, и обретает новый же смысл, "ведет себя" как отдельная семантическая единица со своей историей изменений. Например, слово "зашквариться" вне уголовного контекста обрело значение "запятнать свою репутацию" (у этого слова вообще интересная история*). Такого рода омонимы давайте называть этимологическими.
Реже встречаются экзотические случаи, когда в разных языках, разные и по звучанию, и по значению слова, каждый своим путем фонетических и семантических изменений приходят к идентичной форме, классический пример: итал. "strano" и рус. "странно".*
На сим передадим привет Сводешу и вернемся к нашей англоукраинской паре "мати" и "have".
Итак, у нас есть два языка с подобными парами омонимов и мы хотим разобраться как же так вышло. В результате раздумий у нас может возникнуть несколько гипотез:
- Общее прямое происхождение. Английский и украинский - языки индоевропейской семьи, то есть когда-то давно компактно существовал некий народ, говоривший на неком языке, который был общим предком сперва прагерманского и праславянского, далее - современных английского и украинского. Возможно, омонимия существовала еще тогда и наследуется обоими языками непосредственно.
- Позднее взаимное влияние (напр., заимствование).
- Общечеловеческие психологические причины, в результате которых "обладание" и "обязательность какого-то действия" воспринимаются как схожие концепции, повышая вероятность образования таких омонимов.
- Случайность другой природы.
Также мы заранее должны допускать, что однозначного ответа мы не найдем и обязуемся не винить настоящих лингвистов за недостаточный объем материала.
Итак, первое, что нам пришло в голову - проверить, не встречаются ли такие омонимы в других языках.
Похоже, такое есть в испанском:
в немецком:
в греческом:
... и других европейских языках.
Переводя две простые фразы на разные языки, можно обратить внимание, что фраза вида "I have smth" транслируется либо во что-то похожее на "у меня есть ...", либо на "я имею ...". Вот так мы подобрались подобрались к интересной теме морфосинтаксического кодирования.
Говоря простыми словами, языки можно разделить на два типа:
- Языки номинативного строя: "я ем хлеб", "солнце светит в лицо", "кот есть толстым", "я имею ствол"
- Языки эргативного строя: "хлеб едим мной", "лицо освещается солнцем", "оно является толстым котом", "у меня есть ствол"
Нам повезло, славянские языки - достаточно гибкие* и позволяют использовать выразительные примеры. Но, согласитесь, примеры из эргативного пункта хоть и верны грамматически, но звучат как-то.. неочень, кроме последнего примера. Русский язык принято относить к номинативным языкам, хоть и с некоторыми уточнениями. Так же ведет себя иврит: язык номинативного строя, но ломается, когда речь заходит об обладании, "yesh li ktzat" - буквально, "есть у-меня немного" (не "я имею немного"). Почему-то довольно часто встречается поломка именно в этом месте, почему сломался русский - отдельный вопрос.
Украинский же, как и английский, в случае с "я маю щось" ведет себя стандартно по-индоевропейски, "номинативно", как и английский, греческий, испанский и другие.
Также обратим внимание, что глаголы "to have" меняют свое значение в зависимости от объекта, от "типа принимаемого параметра". Если тип объекта - существительное, to have означает обладание объектом, если тип - глагол (действие) - тогда принимает смысл "должен совершить действие".
_____________________________________________
Пояснение для программистов. Поведение глагола to have схоже с поведением перегруженных функций:
function have(Object ob)
function have(Function fu)
_____________________________________________
В русском языке разделение этих двух семантических сущностей выражено более кардинально, для этого просто используются совершенно разные конструкции, и, скорее всего, у носителей русского даже не возникнет вопрос "почему эти два смысла обладают настолько похожей формой", ведь отличие продиктовано очень разными конструкциями. На самом деле, схожесть, при желании найти можно, даже оставляя глобусы вне сов.
Нам повезло, и выражение на русском "я имею пойти" не имеет устоявшегося общепринятого значения, чем и воспользуемся. Пофантазировав, можно допустить, что такая конструкция при альтернативном пути развития языка могла бы выражать, например, намерение ("я имею сказать"), а в результате семантического дрейфа и обязанность.
К слову, некоторое время назад, на определенном этапе формирования украинского языка существовала конструкция вида "иметь" + глагол (обратный порядок относительно "маю робити" - "робити маю":
"робити імати", в значении "быть намереным делать" (старая форма глагола "мати" - "імати")
"я робити іму" ("я робити маю"), знач. "я намерен делать",
"ти робити імеш", знач. "ты намерен сделать",
и так далее.
На более поздних этапах произошло переосмысление этой конструкции, а так же грамматикализация - слияние в единое слово, которое стало восприниматься как форма глагола в будущем времени:
"Я робитиму", "ти робитимеш" и так далее. В результате деэтимологизации у носителей пропало восприятие морфем -иму, -имеш как форм глагола "імати", теперь это просто морфема, которую можно прицепить к глаголу и придать ему "будущность".
Теперь, на фоне глагола "иметь", который в этом примере настолько далеко отошел от первоначального значения, возможность применения конструкции "иметь что-то сделать" в значении "быть должным что-то сделать" кажется не таким уж и невозможным, не так ли?
// пройтись еще по гипотезам