Дождь

Выходные — это всегда плохо. Выходные — это четыре человека в кубике, грохот костяшек домино, вопли до полуночи. Выходные — это вонь подгоревших продуктов и столпотворение на стадионе. Не зря. Государственные праздники в США приходятся на понедельник. А если проливной дождь, сломан ретранслятор, и в телевизорах зима, и разменены только первые шесть часов трёхдневного праздника трудящихся?

Начало этого дня ничего хорошего не предвещало. Завтрак ты проспал. На полный укора взгляд сокамерники переглянулись и выдали: «Посмотри, какая дождина!» Американцы — нация сахарных зайцев. Но тебе надо. К тому же в дождь, под пончо, слона можно вытащить. Ну не слона, так слонёнка. Сунул ты обе ноги в одну штанину, выбежал на улицу и… опоздал. Закрыта столовая. Хорошо, хоть предупредили, идти не пришлось. Попробовал заснуть, отгородиться от выходного дня импровизированной занавеской из простыни. Но не вышло. Не помогла занавеска. Желудок, привыкший потреблять хрустики в субботнее утро, протестовал, требовал накормить.

Ты поднялся, нашёл пакет лапши, добавил две жмени сои и залил водой. Через такие категории как вкусно/не вкусно, хочется/не хочется, ты переступил. Цена. Протеин. Белок. Калории. Соя дешевле тунца. Суп дешевле бобов, а кофе и бублики по утрам потребляют те, кому денег девать некуда. Такие, как Спорт.

В десять утра пересчёт. По выходным считают три раза. Как будто из тюрьмы low бегут ежедневно. Стоит ключнику прокричать «Count clear», верхнее освещение гаснет. Американцы ещё и кроты. А за окном бушует тропический ливень. Реки выходят из берегов. К обеду от шума не спасают никакие беруши. Но у тебя есть средство понадёжнее. Ты заворачиваешь блокноты в двойной пластик, надеваешь хаки, а сверху пончо. Пока доходишь до chow hall (бегать запрещено), ноги выше колен мокрые, а очки — лобовое без дворников. Не рассчитывая на успех, проверяешь закладки. К собственному удивлению, под автоматом с кофе находишь сохранившиеся с завтрака шестнадцать яблок. Крупные и кислые, с толстой зелёной кожурой. Такие не ешь — сражаешься. Приходится возвращаться в юнит. Заодно переодеваешься во второй комплект хаки. Меняешь кроссовки и спешишь назад, под дождь.

Косые стрелы хлещут разорванное пончо, забираются под воротник. Дождь тёплый. Ветрено. В библиотеке стужа. Кондиционеры на полную мощность. Через ряды столов с ищущими покоя травоядными, стеллажи с макулатурой, к дальней комнате. Тут всё как обычно. Два рабочих места для клерков, ряды парт. Незаполненное пространство. Эдик читает BDN. Комната до трёх часов в вашем распоряжении. Если хочешь быть услышанным, совсем необязательно кричать. Можно сесть напротив собеседника, за два или даже за четыре метра, и, не напрягая связок, шептать. Ты отвык от такой формы общения.

Первым делом ты пишешь Эдику панегирик: 250 слов в поисковик, обещающий за 50 долларов найти друга. Мельчаем: 250 слов сентиментальной банальщины за человека.

— Эдик, как твои портфельные инвестиции? Как рынок?

— Кризис, — вздыхает Эдик, — но я не успокоюсь, пока не потрачу всё до копейки (учиться играть на понижение Эдик не хочет принципиально).

До двух часов ты водишь ручкой по бумаге. Эдик, замёрзнув, ловит «зелёный», унося с собой заботливо завёрнутые блокноты, а ты решаешь отправиться помокнуть на стадион.

В мастерских, через запотевшее стекло, видны неподвижные силуэты. Под козырьком кто-то ставит рекорд на велотренажёре. Поле принадлежит непогоде. Перехватив прореху на пончо, даёшь круг по фарватеру асфальтовых маяков. В беседке около «бачи» разуваешься. Баскетбольные кроссовки, свесив усы до земли, сердито свидетельствуют твоё безумие. Южная почва, насыщенная водой, отказывается впитывать влагу. Перед глазами водная рябь с редкими островками суши, материк волейбольной площадки. Песочница «бачи» — джакузи, наполненная бурлящей водой. Ну как устоять?

От тишины звон в ушах. Шорох дождя похож на шёпот любимой женщины. Слепок босой ноги на песке и скользкая жижа, когда поджимаешь пальцы, наступив в грязь. Три птички со странным названием kill dear вымаливают друг у друга прощение. За забором играют в догонялки два джипа внешней охраны. Дальше лес. Мокрый лес.

За хэндбольной стеной нет ветра. Садишься. Рассматриваешь незагоревшие ступни: кожа пориста от влаги. Рваные кляксы цепляют осветительные мачты, швыряют мелкими каплями пригоршни влаги. В тебе не остаётся места, хочется закричать, выпустить чувства.

В три возвращаешься в юнит. Становишься под душ. Выкручиваешь рукоять до лимита. Озябшее тело накрывает горячей волной. Оттаиваешь. От неясных переживаний, шевелений в груди перед глазами хаотичные образы. Капли на губах пахнут солью. Проводишь рукой по ёжику волос, стряхиваешь влагу с глаз, трёшь щёку, по груди, огибая, в ложбинку, бицепс левой руки, пресс, бёдра, рука задерживается, живёт привычным ритмом.

К вечеру дождь прекратился.

Нет слов, ты не решаешься описать этот закат. Слой первый — пыль облаков. Слой второй — грозовые кляксы. Слой третий — снежные резкие хлопья. Две радуги вертикально вспарывают голубую брюшину. И кровью налитые сердца, нанизанные на нитку тонкого облака, касаются верхушек деревьев. И всё оживает. Наполняется смыслом. Слой за слоем, заходящее солнце целует облака, которые набухают внутренним светом, преломляют краски. Мир сходи с ума. Мир оргазма, сказочный мир.

Сентябрь 2011