Доверие

Вопрос доверия: о человеческой гипер-кооперации, социальном капитале и правде по умолчанию

Но почему именно доверие, спросите вы? Почему не здоровье, не деньги, не любовь сильнее всего предсказывают счастье людей по всему миру? Точного ответа никто не знает, но у ученых есть версии.

В психологии кооперации доверие считается чуть ли не основой биологии человека. Начнем с того, что мы существа социальные и жутко кооперативные. Тысячелетиями мы выживали малыми группами: вместе охотились и собирательствовали, строили и выращивали, заботились о старых и слабых, воспитывали детей друг друга, и в целом вынуждены были кооперироваться, чтобы выживать (Hrdy, 2001; Lewis et al., 2014). Отсюда многие интересные социально-психологические явления, о которых мы писали ранее: боль при отвержении группой, усиленное избегание остракизма, обостренное чувство справедливости (свойственное, кстати, не только человеку, но и ряду приматов), а также стремление кооперироваться, которое наблюдается у людей уже в полуторагодовалом возрасте, — то есть дети стремятся помогать еще до того, как начинают разговаривать (Tomasello & Vaish, 2013). Ну и еще, конечно, мы унаследовали от своих кооперативных групповых предков мораль: отвращение к некооперативным действиям, гнев по поводу нарушения групповых правил, а также острое праведное удовольствие, когда нарушители получают по заслугам, — например, от наказания фрирайдеров, которые пользуются общим ресурсом, а сами ничего не вносят, или обидчиков слабых, да и просто нелояльных граждан (Fehr & Gachter, 2000; Carpenter, 2007; Shinada & Yamagishi, 2007).

Человеческая кооперация настолько сильна, развита и необычна для животного мира, что эволюционные биологи и психологи прозвали ее гипер-кооперацией (Burkart et al., 2014). Действительно, многие ли животные способны строить космические станции и управлять ими распределенными международным командами или прокладывать линии коммуникации между континентами? (на самом деле аналоги таких феноменов в животном мире тоже есть, см. Wilson, 2000, — но это немного другая история). У человеческой гипер-кооперации много разных факторов: и язык, и климат, и одомашнивание растений и животных, и рост новой коры головного мозга, и много чего еще. Но с точки зрения нашей психологической архитектуры есть одна важнейшая эволюционная адаптация, которая позволяла и продолжает позволять нам активно и успешно кооперироваться — и это, конечно, доверие.

Залог успеха

Доверие — основа кооперации и потому, можно сказать, залог успеха человечества (Arrow, 1974; Deutsch, 1973; Gambetta, 1988; Cook, 2001). Первыми это поняли даже не психологи — они скорее успешно подцепили, — а создатели теории игр и экономисты; кстати, классические исследования эволюции кооперации проведены именно с помощью кооперативных игр вроде дилеммы заключенного (Nash, 1953; Axelrod, 1980; Axelrod & Hamilton, 1981), о которых мы однажды писали в контексте кросс-культурных различий. В таких играх взаимное доверие игроков ведет к улучшению результата каждой из сторон, а отсутствие доверия — к обоюдному провалу.

В экономике термин социальный капитал тоже по сути обозначает доверие — а конкретно уровень доверия между акторами в системе, который упрощает взаимодействие, сокращает транзакционные издержки и делает работу системы более эффективной (Coleman, 1988; Adler & Swon, 2002). В конце 20 века знаменитая статья под заголовком "Does social capital have economic payoff?" показала, что слово капитал в этом термине не просто метафора — страны с более высоким социальным капиталом имеют финансовые преимущества (Knack & Keefer, 1997). Что здесь причина, а что следствие — вопрос как всегда сложный, но связь явно имеется.

Но разве доверять другим не опасно? Ведь жизнь не сахар, могут и обмануть, и ограбить, и убить. Не является ли более адаптивной стратегией жить с опаской, — как говорится, доверять, но проверять?

Доверяй, но проверяй?

Ответ одновременно и да и нет. Стратегия не доверять в арсенале человека тоже имеется, но касается определенных контрагентов — незнакомцев, чужих групп (не тех, в которых мы состоим) и институтов (Schopler & Insko, 1992; Kramer & Tyler, 1996). Но самое любопытное, что даже когда мы имеем дело с незнакомцами, стоит нам немного повзаимодействовать с человеком или даже просто посмотреть на его лицо, как в нас кликает какой-то древний механизм и мы начинаем по умолчанию ему доверять.

История этого открытия подробно описана в книге Малькольма Гладуэлла Talking to strangers, где автор в частности пытается разобраться, почему людей так легко обмануть. В 1999 году ученые из университета Алабамы в Бирмингеме проводили эксперимент, где провоцировали людей нарушить правило — например, подглядеть в конверт с ответами во время теста, чтобы получить денежный приз, — а затем записывали на камеру, как люди рассказывают о произошедшем. Примерно половина людей на камеру врали, половина говорили правду, но сам эксперимент состоял не в этом, то был лишь сбор материала. Видеозаписи затем показывали уже настоящим испытуемым и просили определить, обманывает человек на видео или говорит правду. Таким образом ученые эмпирически замеряли, насколько хорошо люди определяют естественную ложь, — не актеров, а реальных людей, которые врать обычно не очень-то умеют.

Наглая ложь и статистика

Первый вывод учёных был таким: люди из рук вон плохо отличают правду от лжи. Хотя на видео перед испытуемыми были не профессиональные лжецы, а обычные люди, которые запинались, мялись и краснели, детекция обмана была не выше уровня случайного угадывания; т.е. если бы испытуемые вообще не смотрели видео, а просто наугад говорили да и нет, они справились бы не хуже (Levine et al., 1999).

Но потом аспирантке лаборатории пришло в голову проанализировать данные не в среднем по всем видео, а отдельно по двум группам — правдивым и ложным — и замерить, насколько хорошо люди угадывают в каждой из них. Тут-то и случилось главное открытие: в группе правдивых видео люди давали правильные ответы на весьма достойном уровне, то есть правду они определяли хорошо. Проблема была именно с ложью: там, где людям врали, они верили (и ошибались) более чем в половине случаев. Иначе говоря, люди были гораздо более склонны верить, чем не верить. Открытие сначала получило название veracity effect — эффект правдивости, а десять лет спустя превратилось в довольно цитируемую теорию "правды по умолчанию" — truth default theory (Levine, 2014).

Просто верь

У теории дефолта к правде глубокий эволюционный смысл. Согласитесь, линейная интуиция подсказывает, что за тысячелетия жизни среди людей, которые воруют, убивают и обманывают, мы уж должны были как-то научиться определять обман, иначе как же наши предки выживали?

Но данные говорят обратное: возможно, люди только потому и выжили, что слепо доверяли друг другу. И здесь нет противоречия: жизнь в больших группах, — в городах и государствах, где находящийся рядом человек может убить или ограбить, — исторически довольно недавний феномен. Доверие же, похоже, более древний механизм, который эволюционировал и калибровался в совсем другую эпоху: когда ни о каких городах, государствах и институтах еще не слыхали. Жизнь проходила в групповой борьбе за калории, незнакомцев не подпускали и на шаг, — зато членам своей небольшой группы можно было доверять на все сто, ведь за злоупотребление этим доверием наказание было самым суровым: отвержение и скорая смерть. И похоже, такая стратегия окупалась: в небольших гипер-кооперативных группах риск пострадать от обмана был сильно ниже, чем бонусы от безусловного доверия.

Естественный отбор — штука динамическая, он идёт постоянно. Не исключено, что люди будущего, пожив в нашей действительности, селекционируются и будут менее доверчивыми, чем сегодня. А может, наоборот, общественные формы жизни, построенные на доверии, выиграют и произведут на свет еще более доверчивых граждан. По крайней мере теперь мы понимаем, почему доверие связано со счастьем: такими нас отобрала матушка эволюция.

Источник: PhD по психологии