Дом на Большой Садовой: последнее пристанище московской богемы 20-х годов

Дом номер десять на Большой Садовой сегодня ассоциируется у москвичей скорее с «нехорошей квартирой», хотя за более чем вековую историю, кроме Булгакова, там успели пожить и побывать Анатолий Луначарский, Василий Суриков, Айседора Дункан и Фанни Каплан. Сейчас в доме почти не осталось жилых квартир. Большую его часть, там, где окна выходят на Садовое кольцо, занимают офисы, а в «нехорошей квартире» номер 50 открыт музей. Его сотрудники сумели собрать редкие документы, старые фотографии и, главное, воспоминания жителей о повседневной жизни дома. Этнолог Дмитрий Опарин смог объединить их в книге «Большая Садовая, 10». В ней описания квартир чередуются с фотографиями и историями жильцов. И тех, кому приходилось ютиться под лестницей, и тех, кому довелось жить в изящных комнатах и художественных мастерских. Strelka Magazine приводит отрывок об одной из них — мастерской № 38, известной всей литературной, театральной и художественной Москве двадцатых годов: там жил один из самых ярких театральных художников тех лет Георгий Якулов.

«ПОСЛЕДНЕЕ ПРИСТАНИЩЕ СТАРОЙ ХУДОЖЕСТВЕННОЙ БОГЕМЫ МОСКВЫ»

Самое подробное описание мастерской Якулова оставил художник Семён Аладжалов: «Я очутился в огромной и высокой комнате, одна стена которой от пола до потолка была вся занята большим окном. Слева у входа крутая деревянная лестница вела на антресоли, построенные по эскизу Якулова. Кое-где в мастерской в беспорядке стояли несколько стильных стульев, два мольберта и простые табуретки с красками. Вдоль стены помещался длинный рабочий стол с гладкой фанерной крышкой, также сделанный по эскизу Якулова. Над столом висело такое же длинное и узкое зеркало в светлой резной раме. Справа от входа высокая арка с занавесом разделяла мастерскую и примыкавшую к ней небольшую комнату, в которой находились секретер, диван, два мягких кресла и шкаф с рулонами бумаги, папками и книгами. В углу слева, около большого окна мастерской, стояла ванная колонка, а сама ванна находилась за стеной, в которую втыкались трубы колонки».

Мастерская Якулова на Большой Садовой была известна всей литературной, театральной и художественной Москве двадцатых годов. Её посещали Всеволод Мейерхольд, Александр Таиров, Алиса Коонен, Анатолий Мариенгоф, Владимир Щуко, Анатолий Луначарский, Вадим Шершеневич и многие другие. В 1921 году здесь познакомились Айседора Дункан и Сергей Есенин.

Актриса Алиса Коонен вспоминала об одном из празднований Нового года в мастерской Якулова: «Всевозможные выдумки и дурачества в то время вообще были у нас в большом ходу. Под Новый год зачастую после встречи в театре мы, нарядившись самым нелепым образом, компанией ходили по Большой Бронной, останавливая прохожих и спрашивая имена. Мы с Таировым обязательно заезжали на Садовую к Якулову, у которого всегда в эту ночь была дикая толчея, наряду с интереснейшими людьми мелькали фигуры каких-то странных типов, которых не знал и сам хозяин».

Литератор Владимир Швейцер запомнил мастерскую Якулова как настоящий дом художника, где собиралась «вся Москва»: «Мы часто вспоминали с Есениным московскую мастерскую Якулова близ Садово-Триумфальной, ныне площади Маяковского. Большая комната с пристроенной внутри деревянной лестницей, ведущей на антресоли.

Театральные афиши, картины, глиняные восточные божки <...>. Мастерская на Садовой была как бы последним пристанищем старой художественной богемы Москвы. Здесь в ту пору можно было увидеть „всю Москву“ — от наркома просвещения до начинающего художника, от прославленного режиссёра до футуристического поэта».

Из воспоминаний Натальи Петровны Кончаловской, дочери художника Петра Кончаловского, проживавшего с семьёй и работавшего в мастерской этажом выше: «Дверь их мастерской была открыта днём и ночью, и там постоянно собирались художники, поэты, актёры и какие-то друзья из Армении. Во всех студиях были антресоли. На наших отец складывал уже законченные работы, а у Якуловых там была устроена спальня.

Когда, бывало, мне приходилось забежать к ним поутру за какой-нибудь хозяйственной надобностью, то с антресолей высовывались две заспанные физиономии: иссиня-чёрного, ещё не бритого Григория Богдановича и ярко-рыжей, голубоглазой, белокожей веснушчатой Натальи Юльевны. Над антресолями вился сизый дымок, а хозяева с папиросками в зубах выглядывали сверху: кто пришёл?»

СЕМЬЯ ЯКУЛОВА И ЖИЛИЩНОЕ ТОВАРИЩЕСТВО

Главной причиной разногласий между художниками и жилищным товариществом был вопрос арендной платы за мастерские: стоимость аренды художественной студии была ниже, чем стоимость аренды жилого помещения, а кубатура мастерской значительно превышала площадь пары комнат в коммунальной квартире. Жилищное товарищество требовало, чтобы Георгий Якулов и Пётр Кончаловский платили за мастерские такую же аренду, как за квадратный аршин жилого помещения. В декабре 1926 года экспертная комиссия во главе с художником Константином Юоном пришла к заключению, что мастерские «при постройке к жилью не предназначались», представляют особенную ценность, и постановила: «Несмотря на то, что художники (ввиду острого жилищного кризиса) проживают в этих помещениях, взыскивать с них определённую аренду, а не квартирную плату».

Несмотря на профессиональной успех Якулова в Москве, всей его семье по разным причинам было отказано в праве быть членами жилищного товарищества. Так, согласно документам 1924 года, его жена вела «нэмпанский образ жизни», сам Якулов именуется «нэпманом», а его мать Сусанна Артемьевна — «торговкой лаком». Старшая сестра Варвара проживала с дочерью Ольгой временно.

Актриса Алиса Коонен

В 1920 году в мастерской на Садовой Якулов написал портрет актрисы Алисы Коонен. Впоследствии она рассказала, как создавалась эта картина, Семёну Аладжалову. «Однажды Алиса Георгиевна и Александр Таиров зашли в мастерскую Якулова. На Коонен была модная шляпа с широкими полями и большая голубая шаль с каймой. Якулов сразу загорелся эффектным сочетанием тонов и, взяв альбом, сделал этюд портрета, который затем разработал в композицию; на первом плане вполоборота к зрителю сидит перед зеркалом Алиса Георгиевна, окутав плечи шёлковой шалью, изящно повернув голову, прикрытую широкими полями шляпы, к зеркалу, в котором мы видим артистку в полный фас. Когда Алиса Георгиевна удивлённо заметила, почему Якулов изобразил её шатенкой, Георгий Богданович, широко улыбаясь, ответил: „Вы же артистка и можете иметь волосы любого цвета. В данном случае мне виделось в общем колорите, что вы должны быть золотисто-коричневой, я и сделал вас шатенкой“».

Поэт Сергей Есенин

В 1921 году в мастерской Якулова познакомились Сергей Есенин и Айседора Дункан.

Об этой встрече впоследствии вспоминал Анатолий Мариенгоф: «Якулов устроил пирушку у себя в студии. В первом часу ночи приехала Дункан. Красный, мягкими складками льющийся хитон; красные, с отблеском меди, волосы; большое тело, ступающее легко и мягко. Она обвела комнату глазами, похожими на блюдца из синего фаянса, и остановила их на Есенине. Маленький, нежный рот ему улыбнулся. Изадора легла на диван, а Есенин у её ног. Она окунула руку в его кудри и сказала: — Solotaya gоlоvа!»

Поэт Вадим Шершеневич, чья мать, оперная певица Евгения Львова, одно время до революции жила в квартире № 20 дома на Большой Садовой, также оставил воспоминания о Есенине и Дункан: «На Садовой в комнате Жоржа Якулова собрались гости: легко в те годы уже пьяневший Якулов, Есенин с Айседорой, вернее, Айседора с Есениным. Она танцует. На полуноте Сергей одёргивает пианиста и кричит Айседоре: — Брось задницей вертеть! Ведь старуха! Сядь! Лучше я буду стихи читать!

Лёгкое смущенье. Айседора послушно садится. Сергей читает одно, другое, третье стихотворение. И сразу: — Танцуй, Айседора! Пусть все знают, какая ты у меня! Во время танцев он тянется к стакану, и через несколько мгновений наклоняется к скатерти лучшая голова и Есенин спит».

Писатель Юрий Либединский записал забавный случай из жизни Есенина. Как-то поэт вместе со своими сёстрами Екатериной и Александрой, а также Лебединским отправились в театр Мейерхольда на спектакль «Мандат». В антракте Есенин пропал: «„Он наверняка у своего дружка, у художника Якулова“, — сказала Катя. Якулов жил где-то поблизости, чуть ли не на Триумфальной площади, рядом с театром. Высокого роста, черноусый и худощавый, в какой-то пёстрой куртке, как будто только что сошедший с картины какого-то „левого“ художника, он встретил нас, таинственно посмеиваясь. — „Если найдёте, будет ваш...“

Но искать негде. Большая комната, если мне не изменяет память, мастерская Якулова, пуста. Посредине лежит ковёр, свёрнутый в огромную трубку, — так свёртывают ковры, когда уезжают на дачу. И вдруг ковёр стал медленно развёртываться. Всё быстрей, быстрей, совсем развернулся, и вот Сергей, весь взъерошенный, вскочил и здесь же, на ковре, исполнил какую-то буффонную пляску; сёстры висли на нём, визжа от удовольствия...»

Французский министр Де Монзи

В 1923 году мастерскую Якулова посетил французский сенатор, дипломат и министр просвещения Анатоль де Монзи. Как пишет Семён Аладжалов, посещение министра совпало с предварительным просмотром якуловского проекта памятника двадцати шести бакинским комиссарам. Просмотр проходил в присутствии А. В. Луначарского. В 1924 году де Монзи опубликовал в Париже книгу «Из Кремля в Люксембург», в которой вспоминал художественную студию на Большой Садовой. «Меня разбирало любопытство посмотреть, как живёт художник во время Революции <...>. Якулов <...> попал в число любимцев нового режима, живёт на Большой Садовой улице в доме 10, в квартире 38, в настоящем караван-сарае монпарнасского типа. Студия служит и квартирой, кровать втащена на антресоли, а стол и диванчик под ними изображают гостиную <...>. Он брюнет и по виду азиатский метис...»

СМЕРТЬ ЯКУЛОВА

В конце 1920-х годов Якулов начал много пить, болеть и сильно бедствовать. Несмотря на все проблемы, художник не прекращал работать. Тогда к нему часто заходили Николай Денисовский, рисовавший в студии Якулова, так как не имел на тот момент своей, и Семён Аладжалов.

Последний так описал вид мастерской Якулова в тот тяжёлый период: «Каждый раз, когда я приходил к нему в мастерскую, замечал исчезновение какого-нибудь предмета обстановки. Постепенно всё, что можно было продать, продавалось, и вскоре помещение стало напоминать последний акт „Вишнёвого сада“. Исчезло со стены большое зеркало, потом стильная мебель. Не было и ковра, в который когда-то, закатавшись, прятался Есенин. Из ценных вещей оставался ещё секретер карельской берёзы, да и тот ждал своей очереди. Сиротливо стояли одинокие мольберты, на одном был укреплён подрамник горизонтальной формы с негрунтованным холстом. На нём обыкновенными фиолетовыми чернилами, размашисто был сделан набросок какой-то композиции».

Летом 1928 года Якулов по совету врачей отправился в Армению, а 28 декабря умер в Ереване от туберкулёза. Якулов был похоронен 7 января на Новодевичьем кладбище. 14 января в Камерном театре состоялся вечер его памяти — в программу были включены воспоминания о Якулове и концертные выступления. Согласно выписке из протокола от 6 января 1929 года, для «участия с воспоминаниями» пригласили наркома просвещения РСФСР Анатолия Луначарского, художественного руководителя Камерного театра Александра Таирова, режиссёра Василия Сахновского, главного художника Большого театра Фёдора Федоровского, актёров Михаила Ленина и Василия Качалова, художника Александра Осмеркина и других. В концертном отделении участвовали актрисы Алиса Коонен и Ксения Держинская, оперная певица Надежда Обухова, восточный оркестр и хор из студии Станиславского и Немировича-Данченко.

Фотографии: Издательство «Кучково поле»