дом

В 1907 году мой прапрапрадед переехал их Харькова в Таганрог, где купил дом. Это был типичный дом начала прошлого века: каменный, с высокими потолками, он многое наследовал от классической русской планировки: входишь в сени, через которые можно пройти в большую комнату, из которой можно попасть в спальню.

В доме было две жилых комнаты: большой проходной зал, через который можно было попасть в спальню. В зале было два окна, и еще одно в спальне — все они выходили на улицу. Дверь так же смотрела на улицу.

Зайдя в дом, то можно было попасть в кухню-прихожую. Стояла печь, которую топили углем. Справа — окно, а слева, за печью, дверь в зал. Прямо напротив этой двери, на другой стороне стены — еще одна дверь. Удобства, конечно, во дворе. Зато имелось электричество (и до сих пор весит люстра которую вешал прапра). Правда воду нужно было брать из колодца: наш дом стоит на мысу, метров на пятнадцать выше уровня моря, поэтому грунтовых вод у нас нет — колодец собирал дождевую воду.

Но вот пришла советская власть. Моя семья попала в опалу (забавно, что и предки по отцовской линии так же получили пропиздон). Во двор подсели еще одну семью.

Остро встал жилищный вопрос. Поэтому и прадед и дед активно строились. Справа от дома, во дворе, построили летнюю кухню: помимо собственно кухни там установили ванную и туалет. Дом тоже начал расти вглубь: добавилось еще четыре комнаты, второй вход, туалет и ванная.

Участок, который купил прапрадед, был размерами 15 на 30 метров, узкой стороной к улице. Главный, кирпичный дом, стоял слева участка, лицом к дороге. Второй дом, глиняный (деревянный каркас обмазанный глиной замешанной с соломой и штукатуренный) стоял по диагонали, в другом углу — в самой глубине двора. Со временем справа от основного дома был пристроен гараж, а сразу за ним — летняя кухня. Что это такое? Дело в том, что долгое время в Таганроге не было газа: дома отапливались углем, там же готовилась пища. И когда началась газификация места на полноценную кухню не хватало, и приходилось строить её отдельным домом, там же строился туалет и ванная. Не стоит воспринимать термин "летняя" буквально — это было отапливаемое строение и летней она стала называться что бы отличать ее от кухни в доме.

Время шло, в какой то момент снесли гараж, и построили новый, кирпичный, в глубине двора, слева от мазанного дома. Гараж смотрел воротами в сторону улицы, а к его правому борту был пристроен небольшой курятник — набранный из простых досок, без одной стены (её роль играла стена гаража). С двух сторон гаража росло по абрикосовому дереву.

В 1954 году было объявлено о массовой газификации Ростовской области. В 56 году был запущен газопровод Ставрополь — Москва. Он пересек 65 рек, 245 балок и оврагов, 130 дорог и помимо Москвы обеспечил газом Таганрог, Ростов-на-Дону, Воронеж и ряд других городов. В мае 1957 года был подключен к газовой сети первый жилой дом Таганрога. Когда именно провели газ в наш дом доподлинно мне неизвестно, но не раньше 1960 и не позднее 1970-го.

Как только был проведен газ печку разобрали, дверь, выходящую на фасад, заложили, переделав в окно. Если газ и правда провели в конце 1960 то у нас дома оказался очень живучий котел — он дожил до моих лет и ушел на покой уже в нулевые.

Люди, которых подселила советская власть, поселились в глубине двора, забрав себе мазанный дом. Лишь к концу восьмидесятых они исчезли из нашей жизни — дом опустел, покосился и на моей памяти использовался как сарай. Кстати, юридически разобраться с документами и вернуть весь двор в свои руки получилось лишь к середине девяностых (заплатив наследникам триста тысяч рублей).

В 80-х дедушка начинает строить новый, двух этажный дом. Вырубается левая дальняя абрикоса и сносится гараж (от него осталась лишь одна стена, та самая к которой примыкает курятник (который превратился в сарай) — нынче это стена дома).

Дедушка, человек очень деятельный, активный, постоянно, сколько я его помню, что-нибудь строил. Долго строился новый дом, росли стены и рос я.

Я научился ходить, когда стены едва поднялись над фундаментом; а когда пошел в школу и увидел, как начали стелить крышу. А шестом классе я уже активно помогал деду с внутренней отделкой: в меру возможностей конечно, но все же.

Человеку, не знакомому с советским бытом, следует обратить внимание, что в СССР нельзя было пойти и купить камаз кирпича, или кубометр бруса. Нет, все приходилось доставать, часто сложными и долгими путями. Это, конечно, оставило отпечаток на мышлении: двор был завален различными материалами, нужными и не очень. От прадеда (он был токарем) осталось колоссальное количество инструмента. Штабелями лежали доски (например, когда начали стелить крышу недалеко от дома, рядом с школой, начали сносить старые бараки — и дед с дядькой тачкой возили оттуда доски). Завален был чердак и подвал.

И вот наступил девяносто второй год — я родился на свет. Только-только рухнула советская власть, молодая Российская Федерация медленно шла ко дну, а мои родители не думали ни о чем: они были молоды и еще даже не закончили институт.

Дома решили дать дрогу молодым: прорубленная дверь в достроенные комнаты была зашита фанерой, таким образом вместо одного большого дома получилось два под одной крышей: в старой части поселился я с родителями, а в новой —бабушка с дедушкой, а так же их сын (и мой дядя), Женя. А еще через три года у меня появилась сестра.

Нас с сестрой устроили в спальне, а мама и отец спали в зале. Там же стоял телевизор (а позднее и компьютер). Нельзя сказать, что меня окружал совок: семья отца не плохо зарабатывала, и помогала нам, поэтому у нас с самого начала девяностых был телевизор японской фирмы, видеомагнитофон и множество кассет. Игровой приставки у меня не было, но уже в девяносто восьмом отец купил компьютер — intel MMX аж с 133 мегагерцами и виндовс 95 на борту.

Но много времени я проводил и у бабушки с дедушкой. У них было все очень по советски: мебель 60-х и много-много книг. Моя бабушка, инженер, проводила со мной много времени, и ей удалось привить у меня тягу к чтению: поэтому большую часть времени я проводил за книгами — по большей части советскими.

Иногда это доходило до абсурда: долгое время я был знаком с религией исключительно в рамках советской пропаганды: дома разговоры на этот счет не велись, и узнать о расцвете мракобесия мне пришлось сильно позже. В отличии от многих, я не пришел в атеизм с возрастом, а напротив, долгое время был твердо уверен — христианство давно в прошлом, где то в 30-х годах. В книжках это было ясно сказано, а книжки были старые и вызывали уважение. Так вышло еще и потому, что единственная верующая которую я знал была соседка из дома напротив. Баба Поля, старая, закутанная в платочек, она зарабатывала на жизнь тем, что гнала и продавала самогон. Поэтому сомнений в её порочности не было никаких.

Мой отец в те годы занимался ремонтом бытовой техники — по большей части телевизоров. Поэтому сарай в конце двора был полон электроники: одних телевизоров там было пол дюжины. Такое изобилие позволило моим родителям не тратится на игрушки: в случае, если я шумел или отвлекал, мне выдавалась какая нибудь плата или устройство, которое я мог разобрать — и я пропадал с глаз. Появлялся разве что с просьбой чуть выкрутить винты, у меня еще не хватало сил на это.

Те части двора, которые не были заняты хламом, были заняты огородом: на распорках рос виноград (который каждую зиму нужно было закапывать, а весной снова выкапывать и ставить — потому, когда дедушка состарился от него практически отказались). А еще росло четыре абрикосовых дерева: я застал три из них — одно находилось на месте, где начали строить новый дом. Сейчас уже не осталось ни одной: абрикос, к сожалению, не славится прочным деревом, он гниет внутри, и в какой то момент ломается.

С одним из деревьев вышла забавная история: оно в росло около летней кухни, раскинув свои ветви над площадкой у дома. Туда же, в тень, отец ставил свою машину (белые жигули четвертой модели). И моя бабушка частенько отца ругала, дескать не ставил бы ты тут машину, и мешает и вот дерево упасть может. И вот однажды, бабушка вновь подняла эту тему, отец психанул и вывез машину за ворота. А ночью поднялся шторм, и дерево сломалось, рухнув всем весом на то место, где могла быть машина. Бабушка приобрела уважение и славу ведьмы.

Другая история произошла с этим деревом чуть раньше, со мной и моей сестрой. Дело в том, что сестры (а до нее у меня) был старый трехколесный велосипед. между двумя задними колесами имелась перемычка, поэтому сестра садилась на сиденье, а я становился сзади и отталкивался ногой. И вот, однажды, проезжая под этим деревом Катя поймала на голову здоровенный переспелый абрикос. Этот хлопок и рёв, так же как и желтые брызги мякоти плода навсегда остались в моей памяти.

В конце двора, как я уже сказал, долгое время росло две абрикосы. Одну срубили когда заливали фундамент. Другая же росла у нового дома, перед сараем-курятником.

Моя память подсказывает мне, что раньше, когда я был совсем малой, в этом сарае кто то ставил мотоцикл: однажды я смотрел как его ремонтируют, и было столь интересно, что я напрудил в штаны. Но это — очень давнее и смутное воспоминание, в его подлинности я не уверен. Помню, что меня не пускали близко, и я смотрел из-за ограды.

Сарай этот стоит до сих пор: конечно он сильно потерял: я помню времена, когда дверь можно было закрыть на ключ, а стены были еще окрашены. Время не щадит никого. Из-за особенностей замка (это был советский гаражный замок, с длинным ключом и длинной направляющей для ключа, на которую легко было наступать я освоил крышу этого сарая. Крыша — такая же небольшая как сам сарай была зашита шифером, поэтому залазать приходилось осторожно: в углублениях между потолком и шифером водились осиные гнезда. Абрикоса нависала над крышей, и в августе с нее можно было собирать жерделы. Их я ел в сыром виде, или раскрывал на две части, доставал косточку и оставлял сушиться на железном листе  — кажется такой метод я прочитал у Чехова.

Но перемены настигали и меня: сначала срубили абрикос, а затем снесли и мазанный дом. На месте мазанного дома образовался источник богатства. Дело в том, что на месте дома остались закопанные деревянные конструкции, которые годами гнили в земле. В итоге получилось желтоватое, рассыпающееся в руках дерево — которое можно было поджечь лупой! (бумага просто дымилась, получить открытое пламя было сложно).

Последний абрикос рос около колодца: я застал и его и колодец, но в очень дурном состоянии. Долгое время колодец (белого цвета, с зеленым кованным барабаном и стальным откидным листом-крышкой) стоял как есть, а затем стал рассыпаться, представляя угрозу, и был засыпан.

Рассказывают, что я однажды привел соседского поцана и убедил его станцевать на крышке колодца — но я этого не помню, да и мальчик все же не провалился, так что и говорить не о чем.