Диалог

— Конечно, мой милый, съешь меня, иди сюда! Нет, постой, разденься скорей. Мне нравится твой торс, особенно красиво шея входит под ключицы. В этой ложбинке так уютно моим губам! И твои плечи... Теперь меня раздень. Сними чулочки... Нет, не руками... Щекотно, мурашки побежали... Слизни их. О-ой! Не могу! Теперь юбку... расстегни сбоку... быстрей. Ложись на спину. Я присяду над тобой, и лепестки еще больше распустятся... Видишь, росинки стекают, скорей лижи... Ты нащупал пестик... О-о! Хорошо... всасывай губами... И я твой пестик поласкаю, он в небо устремился...

— М-м-м... Как свежа, чиста и ароматна твоя роза!... Милая, как мне приятно, когда ты его зубками прикусываешь... ласкай его-о-о! Боже мой! Солнышко мое золотое. Больше не могу! Сядь на него, сейчас он взорвется.

— Да, да... М-м! Я тоже...

— Дай ножку! А-а-а-а!...

— А-а-а-а!...

.

.

.

— «Ты жива еще, моя старушка? Жив и я — привет тебе, привет!»

— Болтун... Почему ты подошву мне лизал в этот момент?

— ... Когда ты яички своими пальчиками придавливаешь, и процесс начинается, я изнемогаю. Это не передать словами, но это — пик Победы, апогей, кульминация, я просто сатанею от переизбытка чувств к тебе. В такой момент я умереть могу от разрыва сердца, если чем-то не погашу это остервенение чувственности. Тебе это, наверно, не понятно, да? У тебя бывает такое же чувство от какого-то над тобой действия?

— Не скажу... Хочешь меня помыть?

— А то! Хочу, конечно.

— Тогда неси меня в ванную.

— ... Ты легкая, как три пушинки!

— А почему, как три?

— Ну, не четыре, же.

— Неси же скорей! Если бы меня несла твоя болтовня, я бы уже под душем стояла.

— Нет, своей болтовне я тебя не могу доверить. На руках надежней. Вот и ванная. Сейчас воду включу... Становись на ноги.

— Вон ту мочалку бери, она помягче.

— Хорошо... А у меня грубая, как наждачная бумага. Я с утра ей как натрусь, так из ванны вылезаю, как из... ну, в общем, становлюсь, как новорожденный.

— Пошляк... С шеи начинай... Хорошо, теперь плечи и груди...

— У тебя такие груди! Вот стоял бы всю ночь и мыл, и мыл, пока... все мыло ни кончилось.

— На ноги мыла оставь.

— О! Твои ноги я бы мыл всю жизнь.

— Это тебе так кажется, пока они не твои.

— Ну вот, испортила песню! И охота тебе поэзию в прозу обращать?!

— Это я так, от досады, что все проходит. Все новое красиво, а когда привыкнешь, интерес потерян. То, что вчера восторгало, сегодня раздражает. А когда раздражает, какая уж тут поэзия?

— Поэзия кончается, когда душа устает. Мы не бережем новые красивые вещи, и красивые чувства тоже. Вот если ты пойдешь в этих туфельках, которые я с тебя снимал, в футбол играть, сколько времени они тебе будут нравиться? Мы не бережем друг друга. Мы стесняемся красивых слов, красивых, благородных, поэтических отношений. Сильная, развитая, богатая душа устает нескоро. А вот скудная, убогая, мелкая и вовсе не сможет подняться до поэзии. Сама посуди... сколько времени чувак будет любить чувиху? Трахнет один раз, а потом станет новую чувиху искать. Так я думаю.

— Возможно, ты и прав, но ты меня не моешь и сам не моешься!

— Заговорился, извини... Да ты и так чистая. Как тебе удается после рабочего дня оставаться свежей, как пятилетняя девочка? Запах твоего тела просто пьянит меня! У тебя какой-то секрет есть?

— Конечно, я перед твоим приходом не футбол гоняю, а час в ванне лежу, и пользуюсь хорошей туалетной водой и дезодорантами. И, разумеется, надеваю на себя не футбольную форму. Без секрета невозможно обаять мужчину, особенно такого привередливого, как ты.

— Ну, почему привередливого?

— Извини, такого романтичного, поэтичного, одухотворенного и прочая, и прочая ценителя женской красоты.

— Тогда ладно.

— Отнеси меня в постель, мой хороший! Я и вправду устала, но мне с тобой так славно...