Дело Бейлиса. Часть третья.

Кроме Виппера, обвинение представляли два поверенных гражданской истицы — матери Ющинского: член фракции правых в 4-й Государственной думе Георгий Замысловский и известный адвокат-антисемит Алексей Шмаков. Бейлиса защищали киевский адвокат Дмитрий Григорович-Барский, который, однако, был мало заметен на процессе, где первую роль играл цвет столичной адвокатуры: Александр Зарудный, Николай Карабчевский, Василий Маклаков и Оскар Грузенберг; последний был единственным евреем среди защиты. В числе доверенных лиц подсудимого в суде участвовал также Владимир Набоков, присутствовавший как корреспондент газеты «Речь».

Председатель, вначале ведший процесс достаточно корректно, под конец принял откровенно обвинительный уклон. Так, с целью дискредитации Караева по требованию обвинения и вопреки протестам защиты было оглашено письмо заключённого анархиста Феофилактова, найденное у него при обыске и содержащее намёки на провокаторство Караева и на крупное материальное вознаграждение, в том числе за участие в «деле Бейлиса». При этом не только не были оглашены объяснения Феофилактова на допросе, но и (вопреки закону) скрыто от присяжных его письмо, направленное суду; в нём Феофилактов объяснял, что лишь пересказывал тёмные слухи, надеясь тем самым вызвать Караева на откровенный разговор

Согласно версии обвинения, Ющинский пал жертвой давно задуманного жертвоприношения, приуроченного к закладке синагоги на кирпичном заводе (согласно данным следствия, за 5 дней до убийства на заводе было заложено здание, которое по документам проходило как столовая, но фактически строилось под синагогу, для получения разрешения на строительство которой была необходима длительная бюрократическая процедура). Для жертвоприношения Ющинского из-за границы специально приехали цадики. Ющинский был давно намечен в качестве жертвы, за ним была установлена слежка; сначала предполагалось, что его похитит знакомый Бейлиса, Файвел Шнеерсон, якобы происходящий из знаменитого рода любавичских цадиков; он будто бы по первоначальному плану должен был заманить Андрея на завод, пообещав ему показать отца (которого Андрей мечтал найти). Однако так как Андрей сам пришёл на завод с детьми, то его и похитил Бейлис, унеся в печь, где и было совершено жертвоприношение.

Впрочем, относительно места жертвоприношения у обвинения впоследствии возникла новая версия — во время следствия на заводе сгорела конюшня вместе с расположенной рядом с ней конторой, и в результате местом преступления стали называть контору у конюшни, а её пожар — попыткой скрыть следы. Примечательно, что конюшня сгорела за два дня до назначенного следствием её осмотра при невыясненных обстоятельствах.

Затем тело мальчика было вынесено через дырку в заборе и скрыто в пещере. В качестве сообщников Бейлиса в материалах дела предполагались приезжавшие из-за границы цадики Этингер и Ландау. Все нестыковки, противоречащие показания и т. д. объяснялись обвинением как проявления всеобъемлющего еврейского заговора, в результате которого удалось якобы запугать и подкупить всех свидетелей и даже следователей (Красовского и Мищука). Специальные проявления этого заговора обвинение видело в действиях Марголина и Бразуль-Брушковского, разбору которых была посвящена значительная часть обвинительного заключения

В распоряжении обвинения было 6 свидетелей: супруги Шаховские, Захарова (Волкивна), супруги Чеберяк и их дочь Людмила. На суде выяснилась лживость свидетельств, на которых основывалось обвинение.

Михаил Наконечный, которого вызвали как свидетеля обвинения, утверждал, что Шаховский сознательно оговорил Бейлиса, что Бейлис не мог средь бела дня на глазах множества детей схватить Ющинского и чтоб об этом никто не знал столько времени, что дети не могли быть в это время на заводе Зайцева, а играли возле дома Чеберяковой.

Дуня Наконечная и на допросе, и на очной ставке опровергла показания Люды Чеберяк, с возмущением вскричав на её рассказ: «Кто же нас прогнал? Ты вспомни, а потом будешь врать!», после чего Люда расплакалась, пояснив: «я боюсь!» Сама Люда с искренним ужасом заявила: сыщики грозили ей, что, если она не будет показывать, как нужно, её постигнет судьба Жени; но при этом, вопреки стараниям обвинения, упорно показывала не на Выгранова и не на Красовского, а на Полищука, выступившего непосредственно перед ней с обширными показаниями в защиту ритуальной версии. Выяснилось также, что зимой 1911 года дети никак не могли ходить к Бейлису за молоком, так как Бейлис к тому времени давно продал корову и сам покупал молоко у некоей Быковой. Кроме того, допросы многочисленных рабочих завода выяснили, что 12 марта на заводе была работа, возчики вывозили кирпичи, то есть незаметно совершить преступление было трудно, а сам Бейлис в это время был в конторе, где он работал безвылазно. Василия Чеберяка защита поймала на том, что его рассказ (якобы со слов Жени), как Бейлис и два раввина схватили и потащили Андрюшу к печке, противоречит его первоначальным показаниям следователю, кончавшимся словами: «куда Андрюша побежал, я не знаю и об этом Женю не спрашивал». Свидетельница Чеховская показала, что в её присутствии в комнате свидетелей Вера Чеберяк подучивала мальчика Назара Заруцкого показать, будто Бейлис на его глазах схватил Андрюшу, но тот отказался; это же заявил и сам мальчик, подтвердив на очной ставке с Чеберяк (несмотря на явное давление обвинения и самой Чеберяк). Волкивна (Захарова) не подтвердила показаний Шаховской и сказала, что по делу Ющинского ничего не знает. Показания Шаховской о разговоре с Волкивной опроверг и присутствовавший при их встрече 12 марта мальчик Николай Калюжный

Таинственные «цадики» Этингер и Ландау, оказавшиеся родственниками заводовладельца Зайцева, приехали на процесс и дали показания, оконфузив обвинение: Ландау оказался проживающим в Париже автором модных опереток, а Этингер — австрийским учёным-аграрием, доктором химии, землевладельцем и к тому же лютеранином. Представить их в роли религиозных фанатиков было просто невозможно.

Шнеерсон также выступил на суде в качестве свидетеля и оказался участником русско-японской войны, мелким торговцем сеном, очень далёким родственником, если вообще не случайным однофамильцем любавичских ребе и человеком, религиозно совершенно индифферентным (он уверял даже, что никогда не слыхал ни о хасидах, ни о любавичских Шнеерсонах).

Шаховские, как указывалось, дали путаные показания, из которых следовало, однако, что их подучивали показать на Бейлиса Полищук и Выгранов и что Шаховский был избит, причём он не отрицал, что людьми Чеберяк; Шаховский подтверждал разговор с Женей и рассказ о том, как детей прогнал человек с чёрной бородой, но теперь отрицал, что Женя говорил о Бейлисе; Ульяна Шаховская вообще отказывалась от того, что говорила на следствии. Козаченко на суд не явился, были зачитаны его письменные показания, которые, однако, не подтвердил их сокамерник Кучерявый, и прямо опровергали письменные же показания Пухальского, писавшего письмо Бейлиса.

Два свидетеля защиты утверждали, что рисунок на куске наволочки, который был обнаружен в кармане убитого, похож на рисунок наволочки в доме Чеберяк и одна из наволочек в общей комнате после убийства исчезла

Фактически в центре процесса оказался не Бейлис (о нём на протяжении целых дней даже не упоминали), а Вера Чеберяк. На суде она демонстрировала незаурядное хладнокровие и находчивость. Корреспондент «Нью-Йорк Таймс» писал: «Чеберяк продолжает быть в центре внимания на процессе; она сидит с выражением сфинкса, и, поставленная лицом к лицу со свидетелями, показывающими против неё, всегда находит ответ». Тем не менее, благодаря многочисленным показаниям Чеберяк предстала явной уголовницей, причём сама этому помогла: помимо вскрывшихся попыток склонить к лжесвидетельству мальчика Заруцкого, она также прямо в зале суда принялась угрожать свидетельнице Черняковой, которая сделала соответствующее заявление, прибавив: «ведь она может всё сделать». В конце концов даже гражданский обвинитель Шмаков признал правдоподобным, что Чеберяк может быть соучастницей убийства, однако — только как сообщница Бейлиса. Следует отметить, что, как показывает интимный дневник Шмакова, в реальности он не сомневался, что убийство Ющинского — дело рук Чеберяк

Большое впечатление на публику произвели события 17-го и 18-го дней процесса: допрос Махалина, затем допрос Сингаевского и его очная ставка с Махалиным. Махалин произвёл благоприятное впечатление на публику. Сингаевский всё отрицал, указывая как на алиби на то, что в ночь на 13 марта он, Рудзинский и Латышев ограбили оптический магазин на Крещатике (Сингаевский и Рудзинский с той же целью установления алиби сознались в этом в марте 1912 года, и дело по этому эпизоду было быстро прекращено). Вопрос Грузенберга, почему кража, совершённая в ночь на 13-е, несовместима с убийством, произошедшим утром 12-го числа, поставил его в тупик. Однако на помощь вору пришло обвинение: Замысловский начал за него объяснять, что для ограбления нужна тщательная подготовка и поэтому одно с другим никак не совместимо; Сингаевскому оставалось только поддакивать. Во время очной ставки с Махалиным Сингаевский смутился, а по выражениям очевидцев, даже показал признаки «животного страха»; он несколько минут молчал, так что возникло полное впечатление, что он вот-вот сознается. Однако вмешался Замысловский, который благожелательным тоном начал задавать Сингаевскому наводящие вопросы. Всё это производило впечатление прямого сообщничества обвинения с уголовниками. «Нельзя не считать чрезвычайно своеобразным положение, при котором обвинителям приходится защищать от судебного внимания тяжко заподозренных лиц», — писал В.Г. Короленко. При этом Сингаевский, хотя и не подтвердил участия в убийстве, подтвердил знакомство с Караевым и Махалиным и ряд второстепенных деталей их показаний, что сильно подняло к ним доверие, так что, по свидетельству полицейского аналитика Любимова, публика после этого не сомневалась, что Бейлис будет оправдан

В ходе процесса проводились медицинская, психиатрическая и богословская экспертизы, которые должны были выяснить, было ли убийство А. Ющинского ритуальным.

14 октября 1913 года суд приступил к рассмотрению медицинской экспертизы. Сначала в суде были полностью зачитаны протокол первичного судебно-медицинского вскрытия трупа Ющинского, проведенного киевским врачом Т. Н. Карпинским 22 марта 1911 года, протокол повторного судебно-медицинского вскрытия, проведенного профессором Н. А. Оболонским и прозектором Н. Н. Труфановым 26 марта 1911 года, а также проведенный 27 марта 1911 года ими же осмотр отдельных частей трупа Ющинского и его одежды. Для дачи заключения в суд были вызваны профессор Д. П. Косоротов и Труфанов (Оболонский к тому времени умер). Адвокаты предложили своих экспертов — варшавского профессора хирурга А. А. Кадьяна и лейб-хирурга профессора Евгения Павлова. 15 октября суд предложил всем четырём экспертам ответить на ряд вопросов о характере повреждений на теле Ющинского. После совещания экспертов между собой, продолжавшегося в течение дня, они не пришли к единому мнению по поставленным вопросам и утром 16 октября суд предложил экспертам зачитать свои заключения раздельно, что и было сделано.

Согласно профессору Кадьяну, «при получаемых ранениях Ющинского, конечно, кровь терялась, но если говорить об особом обескровливании, то на это нет данных». Согласно лейб-медику Павлову, «Уколы в область сердца дают, как и пулевые ранения, колоссальное кровоизлияние внутрь и незначительное наружу. Эти раны не есть средство для получения крови. Собирать кровь из ран гораздо удобнее было из одной большой раны, если бы такая рана была нанесена Ющинскому… Убивать человека без крови нельзя, и судить о том, какой был план у убийц, нельзя…» Бехтерев также подтвердил, что фактически на правом виске было 14 ран, как и отметил д-р Карпинский при первом вскрытии, а не 13, как утверждало обвинение, придавая этому числу каббалистический смысл и видя в нём один из главных признаков ритуальности убийства (одна рана была двойной, от двух совпавших ударов).

При этом эксперты — медик профессор Косоротов и психиатр профессор И. А. Сикорский (известный в Киеве русский националист) — поддерживали версию обвинения. Косоротов, как выяснилось после Февральской революции, получил за это 4000 рублей из секретных сумм Департамента полиции. Защита протестовала против экспертизы Сикорского, указывая, что в обширной речи о еврейских ритуальных убийствах он далеко вышел за рамки своей компетенции как эксперта-психиатра; однако суд оставил этот протест без внимания. Экспертиза Сикорского вызвала взрыв возмущения в профессиональной среде: так, профессор В. П. Сербский характеризовал её выражениями самого Сикорского, как «сложное квалифицированное злодеяние»; «Журнал невропатологии и психиатрии» утверждал, что Сикорский «скомпрометировал русскую науку и покрыл стыдом свою седую голову», и т. д. Общество психиатров специальной резолюцией признало экспертизу Сикорского «псевдонаучной, не соответствующей объективным данным вскрытия тела Ющинского и не согласующейся с нормами устава уголовного судопроизводства». Врач-психиатр Михаил Буянов, отмечая массовое неприятие коллегами экспертизы Сикорского, пишет, что «никогда психиатры не были так единодушны и принципиальны в проявлении своего отвращения к использованию психиатрии в политических целях». XII Всероссийский пироговский съезд врачей весной 1913 года принял специальную резолюцию против экспертизы Сикорского, а осенью того же года эта экспертиза была осуждена Международным медицинским съездом в Лондоне и 86-м съездом немецких естествоиспытателей и врачей в Вене.

В богословской экспертизе со стороны защиты участвовали видные гебраисты: академик Павел Коковцов, считающийся одним из крупнейших гебраистов и семитологов эпохи; профессор Петербургской духовной академии Иван Троицкий, крупный еврейский религиозный деятель — московский казённый раввин Яков Мазе, а также профессор П. В. Тихомиров, доказавшие абсурдность обвинения евреев в употреблении крови для ритуальных целей. Ранее, при первой передаче дела в суд, в этом же свете была представлена экспертиза профессора Киевской духовной академии Александра Глаголева.

Ни один из представителей православной церкви не согласился выступить экспертом обвинения, и подтверждение наличия ритуальных убийств в еврейской религии было поручено католическому священнику из Ташкента Иустину Пранайтису, направленному — фактически сосланному — в Среднюю Азию за аферы и судившемуся по обвинению в шантаже. Пранайтис доказывал, что иудаизм предписывает ненависть ко всем неевреям и ритуальные убийства, цитируя при этом Талмуд и каббалистические трактаты. Однако защита уличила его в полном незнании еврейской религиозной литературы (он не смог ответить на целую серию вопросов, содержавших названия частей Талмуда); он отказался указать в еврейском тексте книги названные им места и в конце концов признался, что цитировал Талмуд по фальсифицированному немецкому переводу. Другим невольным разоблачителем Пранайтиса оказался Шмаков: стремясь уличить еврейскую религию в человеконенавистничестве на материале не только Талмуда, но и Ветхого Завета, он задал Пранайтису ряд вопросов по Библии, от ответа на которые тот предпочёл уклониться. Согласно полицейскому отчёту, «ввиду дилетантских знаний, ненаходчивости экспертиза Пранайтиса имеет весьма малое значение». Видные гебраисты Троицкий и Коковцов, а также Тихомиров, указывали на принципиальный запрет употребления крови в пищу, содержащийся в еврейской религии, и доказывали, что еврейская религиозная традиция признаёт универсальную нравственность и моральные обязанности евреев перед неевреями, если последние исполняют т. н. «Семь заповедей Ноя» (общие правила нравственности, данные, согласно традиции, всему человечеству), и что талмудическую мораль вполне можно выразить евангельской формулировкой: «яко же хощете, да творят вам человецы, и вы творите им такожде». Слабой стороной выступлений учёных-гебраистов было то, что они обнаружили плохое знакомство со специфической антисемитской литературой, в результате чего они не смогли дать определённого ответа на некоторые вопросы Замысловского и Шмакова, основанные на этой литературе. В других случаях, однако, они наряду с Тихомировым и Мазе продемонстрировали у оппонентов подлоги в переводах и произвольное толкование вырванных из контекста цитат.

В итоге обвинение полностью проиграло и психиатрический и богословский диспуты

В целом защита поддерживала следующую версию убийства Ющинского. После ареста 4 воров и обыска у Чеберяк 10 марта члены воровской шайки решили, что их мог кто-то выдать. Утром 12 марта Ющинский вместо того, чтобы отправиться в школу встретился с Женей Чеберяком и они гуляли на окраине города. В процессе ссоры Андрюша пригрозил Жене, что расскажет о воровском притоне в квартире его матери, о котором он был осведомлен, поскольку часто проводил время у Чеберяковых. Женя тотчас рассказал об этом матери и об этом слышали находившиеся в это время у Веры Иван Латышев, Борис Рудзинский и Петр Сингаевский. Заманив с помощью Жени Андрюшу в дом Чеберяковых, воры убили его и ночью сбросили труп в пещеру, а наутро уехали в Москву, где и были арестованы 16 марта. При этом защита, как и обвинение, использовала в том числе абсурдные показания и сомнительных свидетелей.

Так, например, мнение Красовского о потенциальных порочных наклонностях Ющинского, которые позволили бы планировать его использование при ограблении собора, не подтвердил ни один свидетель. Выяснилось, что Екатерина Дьякова, утверждавшая, что видела как из квартиры Чеберяк выносили что-то, завёрнутое в ковёр, видела это во сне. Махалин и Караев оказались бывшими осведомителями охранки, от чьих услуг власти отказались ввиду их полной ненадёжности.

Тем не менее, в целом адвокаты в своих выступлениях доказали несостоятельность обвинения против Бейлиса. Маклаков В. А. указывал на следующие факты, свидетельствующие о причастности Веры Чеберяк к убийству Ющинского:

Андрюша перед смертью пошёл именно к Чеберякам, однако Вера это скрыла. Вплоть до ареста Бейлиса и публичных разоблачений Бразуль-Брушковского Вера не сообщала о том, что якобы со слов её детей Андрюшу похитил Бейлис — даже тогда, когда сама была заподозрена и арестована. Показания Кириченко, что мать запрещала Жене «болтать» об убийстве. Показания фонарщика Шаховского, который последним видел Андрюшу у дома Чеберяков вместе с Женей. Обстоятельства смерти Жени Чеберяка (тот факт, что мать забрала умирающего ребёнка из больницы, что можно объяснить только желанием держать его под постоянным контролем; предсмертный бред Жени как свидетельство, что его преследовали сцены убийства; поведение Веры, до последней минуты вымогавшей у сына заявление о её невиновности). Убедительность улик, собранных защитой против Чеберяк, признавал даже Замысловский.

Также Маклаков указывал на факты откровенной пристрастности следствия: Чеберяк, несмотря на улики, не была арестована, и улики против неё не проверялись; волосы, найденные на трупе Андрюши, сравнивались только с волосами Бейлиса, но не других подозреваемых; глина на трупе и одежде сравнивалась с глиной завода Зайцевых, но не с глиной дома Чеберяк; не был должным образом исследован ковёр из дома Чеберяк, на котором были обнаружены предположительно пятна крови, и т. д. Касаясь обвинений против Бейлиса, защита отметала ключевое показание малолетней Люды Чеберяк, указывая на абсурдность самого предположения, что похищение ребёнка, состоявшееся среди белого дня на глазах у многих свидетелей, не стало немедленно известным (фактически эту абсурдность признавало и обвинение, однако отказывалось комментировать). «Ведь это только в курятнике можно гоняться за цыплёнком на глазах у публики!» — иронически заметил Григорович-Барский. На том же настаивал свидетель Михаил Наконечный, утверждая что если бы дети такое реально видели, то через час вся улица бы знала о похищении Ющинского. Защита также отвергла показания Козаченко как провокаторские и, более того, абсурдные (Наконечный, которого Бейлис якобы хотел отравить, неизменно давал благоприятные Бейлису показания), при этом охарактеризовав письмо Бейлиса следующим образом: «Именно такое письмо и мог написать человек невиновный, который не знает, за что его держат, кто его оговаривает. И он поручает жене — узнай, кто ложно на меня показал». Показания Шаховских против Бейлиса, которые и послужили поводом для привлечения Бейлиса, Маклаков не рассматривал, так как он на суде их не подтвердил; вслед за ним Григорович-Барский с иронией говорил о том, что Шаховский «17 раз менял свои показания», не говоря уже о ссылках на «пьяную Волкивну», которая даже и физически не могла видеть событий, происходящих на заводе.

Маклаков также отметил, что повторная экспертиза опровергла данные, на которых основывается обвинение: мальчик не был раздет перед убийством, а убит в одежде; руки в момент убийства у него не были связаны (их связали только после смерти); убивали его в бессознательном состоянии, предварительно нанеся сильные удары в голову; версия, что из мальчика намеревались выпустить кровь, новыми экспертизами не подтверждается, ни одна из важнейших артерий не была задета, раны были колотые, а не резаные; удары наносили, метя в сердце, то есть целью убийц было исключительно само убийство. По версии защиты, убийство произошло спонтанно, и именно этим объясняется его зверский характер: не имея под рукой соответствующего орудия, убийцы долго тыкали оглушённого мальчика каким-то острым предметом — видимо, шилом, — пытаясь попасть в сердце, пока он наконец не умер. После же этого они решили инсценировать «еврейское ритуальное убийство» и с этой целью проделали все последующие манипуляции с трупом, а также, возможно, распространили на похоронах соответствующие листовки.

В речи выступившего вслед за Маклаковым Грузенберга содержалось подробное обоснование вины Чеберяк с рассмотрением всех улик против неё и опровержением выдвигавшихся обвинением возражений. В частности, Грузенберг обратил внимание судей на косвенное признание Сингаевского: на вопрос, действительно ли ему предлагали подкинуть вещи Ющинского «цадику», он ответил: «это Махалин предлагал». Однако, отмечает Грузенберг, такое предложение имело бы смысл только после того, как Сингаевский признался Махалину, что он причастен к убийству и знает, где эти вещи. Зарудный посвятил свою речь в основном опровержению доводов обвинения в области «кровавого навета». Григорович-Барский продемонстрировал ничтожность улик непосредственно против Бейлиса

Власть целенаправленно манипулировала отбором присяжных заседателей в расчете на обвинительный приговор. В присяжные специально были назначены малообразованные граждане; власти стремились обеспечить, чтобы среди присяжных были заранее настроенные против евреев люди.

В число присяжных вошли семь крестьян, два мещанина, три мелких чиновника. Как отмечал Василий Шульгин, «по этому поводу в Киеве было много толков и пересудов. Когда по мелкому уголовному делу суд имел в своём распоряжении среди присяжных трёх профессоров, десять людей интеллигентных и только двух крестьян, в деле Бейлиса из двенадцати человек десять учились лишь в сельской школе, а некоторые были вообще малограмотными». За присяжными была установлена непрерывная слежка, как до начала процесса, так и во время самого процесса: на процессе присяжные были изолированы от «остального мира» и при этом обслуживались жандармами, переодетыми в судебных приставов, которые регулярно доносили о настроениях жюри и подслушанных репликах

С целью морального давления на присяжных сторона обвинения даже доставила в суд и предъявляла им мощи Гавриила Белостокского, канонизированного православием в 1820 году в связи с «кровавым наветом».

По мнению В. Г. Короленко, председательское резюме по делу было необъективным и фактически напоминало новую обвинительную речь, что вызвало протест защиты. Присяжным было задано два вопроса: о факте убийства и о виновности Бейлиса; при этом в первом вопросе были объединены вопрос о самом факте убийства, месте его и способе. Получилось, что, признавая факт убийства, присяжные должны были одновременно признать, что оно было совершено на заводе Зайцева путём многочисленных ударов колющим оружием, вызвавших обильное кровотечение и обескровливание.

Присяжные по первому вопросу вынесли положительный вердикт, по второму (о виновности Бейлиса) — отрицательный, и 28 октября 1913 года в 6 часов вечера Бейлис был оправдан и немедленно освобождён.

Следует отметить, что в литературе, главным образом антисемитского характера, фигурирует версия, будто голоса присяжных разделились поровну. Утверждение впервые появилось сразу же после процесса в петербургской газете «Новое время» со ссылкой на слова присяжного, якобы по секрету признавшегося матери Ющинского. Существует рассказ, что при первоначальном обсуждении вердикта за обвинительный приговор высказалось семь человек; но когда приступили к окончательной подаче голосов, один из присяжных, крестьянин, встал, перекрестился на икону и сказал: «нет, не хочу брать греха на душу — невиновен!» Однако, как указывают противники версии разделения голосов, голосование присяжных вообще не могло стать известным, так как составляло тайну совещательной комнаты, которую охранял закон

Вскоре после окончания дела Бейлис вместе с семьёй уехал из России. Он жил некоторое время в Палестине и умер в 1935 году в США, написав книгу «История моих страданий». Книга вышла на идише и впервые переведена на русский язык была лишь в 2005 году.

Замысловский в январе 1917 года издал книгу о деле Бейлиса на полученные из секретного фонда 25 тысяч рублей. Голубев погиб на фронте во время Первой мировой войны, Пранайтис и Шмаков умерли до революции, Сикорский — в 1919-м. Министр юстиции Щегловитов (считается, что именно он дал указание расследовать дело как ритуальное убийство) был расстрелян большевиками. В 1918 или 1919 году была расстреляна Вера Чеберяк. В тот же период большевиками был расстрелян и Сингаевский. Прокурор Виппер был обнаружен в Калуге в роли советского чиновника в губернском продовольственном комитете и отправлен московским революционным трибуналом в 1919 году в советский концлагерь как «способствовавший царскому правительству в инсценировании „дела Бейлиса“». Он умер в заключении.

Арнольд Марголин стал членом Верховного суда Украинской народной республики, во время Директории с 1918 года Марголин работал заместителем министра иностранных дел, а затем дипломатическим представителем в Великобритании. Умер в 1956 году в США.

Василий Маклаков во время Февральской революции стал комиссаром Временного комитета Государственной думы в Министерстве юстиции. В дальнейшем стал активным деятелем русской эмиграции, умер в 1957 году в Швейцарии.

Дело Бейлиса стало кульминацией преследования российской еврейской общины конца XIX — начала XX века, когда из евреев пытались сделать козлов отпущения за все трудности и проблемы Российской империи того времени.

Процесс до настоящего времени известен общественным резонансом в печати, как левой, так и правой. Большинство представителей русской и украинской общественности выступили против нового кровавого навета.

Не надо быть юристом, надо быть просто здравомыслящим человеком, чтобы понять, что обвинение против Бейлиса есть лепет, который любой защитник разобьёт шутя. И невольно становится обидно за киевскую прокуратуру и за всю русскую юстицию, которая решилась выступить на суд всего мира с таким убогим багажом.

Само оправдание Бейлиса было очевидным, однако на суде так и не был решён вопрос, кто именно является убийцей Ющинского. Несмотря на массовую убеждённость в виновности Чеберяк и её сообщников-воров, эта версия не была отработана должным образом. Начальник московской сыскной полиции Аркадий Кошко писал в воспоминаниях, что установлению истины помешала шумиха и ряд непрофессиональных действий следствия. Свою лепту в неразбериху внесли действия адвокатов еврейской общины, а также подкуп и угрозы свидетелям. Иные версии, помимо ритуальной и бандитской мести, остались просто не рассмотренными — например, убийство маньяком. Буквально через несколько дней после окончания процесса в Киеве произошла ещё одна попытка инсценировать ритуальное убийство — но она была относительно быстро разоблачена.

Источником для написания серии постов "Дело Бейлиса" послужила книга, которую нам любезно предоставил сайт (buyabook.ru) по изготовлению и продаже репринтных изданий антикварных книг, оригиналы которых стоят дорого, или вовсе невозможно приобрести. В книге есть фотографии, карты-схемы расположений ключевых точек и прочая интересная информация. Если бы не этот сайт, трагичная история этого ребенка затерялась бы среди информационного потока современности.

Если хотите почитать книгу, сделать это можно вот здесь.