ДЕЛО.

Василий Шумов был крепким рослым мужчиной за сорок, его грубое лицо было покрыто глубокими складками морщин, кожа имела цвет темноватый, будто в детстве он упал в машинное масло, да так до конца и не отмылся. Руки грубыми и мозолистыми, как и лицо покрыты складками кожи, волосы густыми и черным, но чаще всего Василий прятал их под кепкой. Глаза большими и такими же черными, как и волосы. У него были толстые большие губы боксера, хотя боксом Вася никогда не занимался. Жил Шумов один, с женой они разошлись не так давно, все ждали когда дети вырастут. Дети выросли и разъехались, кто куда. Разъехались и Василий с женой. Жену он ни в чем никогда не винил, как не жалел о прожитых с ней годах. Как говорил сам Вася: «просто не сошлись характерами, она была легкой и не серьезной». Он надеялся, что со временем в ней появится то глубокое, внутреннее ощущение, та основательность в подходе к любому делу, которая была в самом Шумове. «Просто мы разные люди» -, говорил Шумов. Они полюбили друг друга как раз за то, что были такими разными и казалось, дополняли друг друга, она любила его за эту основательность, за его хозяйственность и то, что он легко справлялся с любым делом, был мастером на все руки, он ее за то что она была всегда веселой, легко расставалась с чем-то и легко прощала, быстро забывала обиды и была легкой на подъем. За это любили друг друга, поэтому и разошлись. Работал Василий мастером на заводе. В цеху, где он работал, да вообще на заводе,  его уважали и как говорится,  он был на хорошем счету. Надо сказать что авторитет которым он пользовался, был абсолютно заслуженным и Вася никогда этим уважением заводчан не кичился, а относился к нему просто, но бережно, как к рублю в кармане. Все знали, что на него можно положиться, что в случае чего надо звать Васю, он и прикроет перед начальством и просто так если не за что, ругать не будет, только по делу.

В последний, перед выходными рабочий день, в большом цеху царила рабочая суета. Стоявшие в ряд станки в унисон гудели, люди стояли у станков, а те что не стояли куда-то бежали, кто-то что-то кому-то кричал, стараясь перекричать гул станков. В общем, все было как обычно, кроме одного. Один станок молча стоял, а возле него также молча, застыв будто античные скульптуры, стояли Игорь Михайлович, коренастый усатый седой мужчина за пятьдесят и молодой высокий, гладко бритый Мишка. Про Мишку Шумов говорил «шалопай», а Игоря Михайловича называл по имени, не смотря на его возраст. Они стояли и молча смотрели на станок, пока Игорь Михайлович не крикнул куда-то в сторону: — Коля, зови Шумова!

Когда Коля прибежал к Шумову, Василий не торопясь выключил свой станок, вытер руки о засаленные рабочие брюки, поправил шерстяную рубаху и спокойно пошел за торопливым Колькой. Когда он подошел к не работающему станку, кардинально обстановка вокруг станка ничего не изменилось, разве что Мишка скрестил руки на груди.

—Ну что? – спросил Шумов своим голосом «с трещинкой»

— Ну вот… - протянул в ответ Игорь Михайлович, указывая кивком на станок.

—Ага -  сказал Шумов, подходя к станку. Он стоял и смотрел на станок секунд тридцать, потом открыл станок, обнажив смазанные маслом детали, присел на корточки, снова посмотрел на станок. На его нутро. Под разными углами смотрел на все детали, а потом залез длинными пальцами куда-то в брюхо станка, с ловкостью хирурга он наощупь что-то трогал, что-то  дергал, наконец закончив, он закрыл станок и обращаясь к Мишке сказал:

— Запускай. – Миша повиновался, станок издал привычный для него рев. — А за станком Миша, следить надо.

В возобновившемся шуме станка, Шумов стоял и с помощью жестов что-то объяснял Мишке, когда его внимание привлек Колька. Коля нес три или четыре полутораметровых рейки.

—Стой, куда понес? !—  окликнул Колю, Шумов.

—Как куда, выбрасывать – удивился Колька и ухмыльнулся.

— Я те выброшу – сказал Василий, — ну-ка дай, - Шумов протянул руку к Коле. Коля послушно отдал рейки Шумову. Шумов осмотрел их и вынес вердикт — Для дела пригодятся. В деле все пригодится!  –  с этими словами Василий унес рейки с собой.

Смена заканчивалась. Станки один за одним замирали, издавая последний протяжный стон, чтобы в следующую смену, снова ожить, наполнив огромное помещение цеха своими монотонным ревом. Цех пустел, люди уходили один за другим, в той же последовательности как замолкали станки. Василий выключил станок и направив лампу на себя, взял в руки рейки, снова внимательно осмотрел, затем достал инструмент и начал что-то примерять и отмерять на рейках. Со спины, к Шумову подошли Игорь Михайлович и Мишка, а с ними сухой как тростник Серега и вертлявый Колька: — Вася, мы в пивную, идешь? – окликнул усатый седой Игорь Михайлович. Не отрывая взгляда от реек Василий прохрипел — Вы идите… Я позже. Дело есть. — и чуть махнул рукой в никуда.

 Стояло начало осени, осень выдалась прохладной, начинало темнеть, Вася не торопясь шел к большому сталинскому пятиэтажному дому. В руке сжимал завернутые в тряпку рейки, уже пиленые до нужного размера и целиком подготовленные «для дела». Фасад дома был выкрашен в желтый, а все архитектурные элементы, на вроде, арок и звезд в круглых розетках - побелены. На первом этаже желтого здания была пивная. Еще подходя, в больших окнах Вася видел спины людей в заливавшем пивную оранжевом свете ламп. Вася зашел в высокие двери, в нос ударил запах знакомый , кто бывал в пивной хоть однажды. Этакая смесь паров этила, соленой воблы и стареньких пальто. В пивной было шумно, у всех столов стояли люди, в пальто, куртках, почти все в кепках, некоторые в шляпах. Почти все люди в пивной были заводчане, это была самая первая пивная на пути от завода. Тут были инженеры и просто рабочие, бригадиры и мастера, жители дома, но были и случайные люди. Интеллигентов конечно выдавали коверкотовые пальто, шарфы и шляпы. Кто-то о чем-то спорил, кто-то что-то рассказывал. То и дело раздавался зычный хоровой смех, звон кружек, обрывки споров, которые невозможно было разобрать, что-то о футболе, что-то о ситуации в мире, что-то о том, что завод перевыполнит план. Если идти и слушать, все это сливалось в один причудливый рассказ абсурда: о том, что на фоне арабо-израильского кризиса «Киевское Динамо» выполнит план по лещам на Волге еще до конца месяца. Вася шел к стойке, за которой стояла пышногрудая буфетчица Зина. По пути здороваясь с кем за руку, а с кем кивком головы. Зине было немного за тридцать, чуть полная, со светлыми волосами, убранными за белый чепчик, с большой грудью натягивавшей белый фартук буфетчицы. Василий вспомнил, как они впервые привели в пивную Мишку, который только-только пришел на завод. Первое что сказал Мишка, увидев Зину за стойкой буфета, было: «Вот это тииитьки!», за что тут же легонько получил от Шумова в бок. Вася вспомнил и лицо его расплылось в улыбке.

— Зина, налей кружку – тихо отозвался Василий на взгляд буфетчицы, не переставая улыбаться. Вася оставил на прилавке 22 копейки и взяв кружку пива пошел к столу. У стола, опершись, стояли высокий Мишка и низенький, но широкий Игорь Михайлович. Миша рассказывал анекдоты про Штирлица и сам громко смеялся. Игорь Михайлович только улыбался и щурился, но если уж анекдот был действительно хорошим, глухо посмеивался, щурясь еще сильнее. Перед ними на столе стояли уже несколько пустых пузатых кружек из толстого стекла, перед каждым по полной, вобла, три целых и две уже распотрошенных и две рюмки водки. Вася поставил свою кружку на стол и положил рядом реечки, завернутые в тряпку.

—Василий Петрович, вот тебя ждем – обратился Мишка — вот скажи ты ему, ну не возьмет «Динамо Киев» в этом году! На них Спартак жмет только так! И нажмут, еще как нажмут!

— Да какой Спартак… – отозвался Игорь Михайлович, - Где Динамо и где Спартак…

Василий отхлебнул из кружки, расслабился, расстегнул еще одну пуговицу на рубашке и сказал:

—Нет, Миша, до конца чемпионата осталось полтора месяца, не возьмет Спартак, не успеет. Даже если основательно играть начнут, не успеют.

—Еще увидите, они еще дадут жару, возьмет Спартак! – протестовал Мишка, но ни Шумов, ни Игорь Михайлович, никакой поддержи не высказали.

—Вася, - сказал Игорь Михайлович,  — приходи в воскресенье в гаражи, надо карбюратор посмотреть и коробку. – У Игоря Михайловича был старенький Москвич, которой то и дело глох по разным причинам, в основном эти причины были связаны либо с карбюратором, либо с коробкой передач. Вася утвердительно кивнул.

Миша взял рюмку водки и опрокинул ее в кружку с пивом. Призывно посмотрел на Шумова:

—Василь Петрович? – Мишка обратил его внимание взглядом на рюмку.

—Нет, Миша, на завтра дело есть. Надо свежим быть.

 После этих слов Шумова, Игорь Михайлович выпил свою рюмку и запил пивом, а Миша сделал большой глоток ерша. Если Шумов говорил, что у него есть дело, то никто с ним не спорил и не уговаривал, потому что знали, для Шумова сначала дело, а все остальное потом и важнее дела для него нет. А уговаривать, только обидеть. Допив пиво до половины, Шумов пошел к Зинаиде.

 —Зин. –  окрикнул буфетчицу Вася.

— Что тебе Вася, доливать не буду. -  на эти слова Вася даже немного обиделся, за все время, долива он просил всего пару раз, но обиды своей не показал и виду не подал.

—Нет Зин, скажи, у тебя бечевка есть? – Шумов вопросительно смотрел в Зинины глаза.

—Есть, а тебе зачем? – бойко ответила Зина.

— Да мне для дела надо, можешь отмотать немного.

— Да хоть весь маток бери Вася, сейчас. – с этими словами Зина полезла куда-то под прилавок.

— Да мне весь не надо. Мне так… Просто для дела…  – как-то скомкано ответил Василий. Зина давно его знала и несколько раз Вася помогал ей с разными делами, знал он, что она не откажет ему в этом, но все равно, просить было для Василия неудобно. И чувствовал он себя при этом растеряно и даже неуверенно. Но дело было важнее и если бы не для дела, Василий бы конечно не просил, а так надо. Вася взял моток коричневой веревки, намотал на руку столько, сколько ему было нужно и резко дернув, оборвал моток.

— Спасибо Зина. – Вася вернул моток коричневой бечевки.

— Да было бы за что – махнула рукой буфетчица.

— Зин, налей еще кружку – Вася спрятал бечевку в карман и вытащил из него россыпь монет.

До того как выйти из пивной Вася успел выпить еще две кружки пива, осудить чью-то военщину, нового главного инженера завода, еще раз отругать Мишку за станок. Когда Шумов вышел из пивной, уже было темно, желтый свет от фонарей разливался по асфальту, прохладный ветер обдувал лицо, а в окнах шла своя жизнь. Вася тихонько пошел по отблескам на асфальте к остановке троллейбуса. Покурил на остановке, время от времени проверяя рейки и трогая в кармане бечевку. Вроде все в порядке, все есть, все готово, остальное дома. В троллейбусе кроме Васи, кондуктора и водителя никого больше не было. Вася смотрел в окно, мысли его захватывало завтрашнее дело, он проезжал дома, гор.больницу №3, сквер Победы. Так и ехал, пока случайно не глянул на спинку сиденья перед ним, из нее торчал болтик, все болтики были закручены до конца, по самые шляпки, а этот только на треть, Вася достал из кармана складной ножичек, открыл и аккуратно подкрутил болтик. «Вот теперь порядок» - подумал он.

Утро Шумова было бодрым. Он проснулся в девять и быстро пошел на кухню. В коридоре, на полу стоял зеленый туристический рюкзак, его Шумов собрал еще вечером, из рюкзака торчали рейки. Василий зашел на кухню, включил радио, зажег газ, поставил чайник, оторвал лист отрывного календаря на стене и закурил.  В окне была осень, людей на улице практически не было. Утро выходного дня. Василий глубоко затянулся папиросой, чайник уже кипел, распространяя свист по всей комнате. Шумов заварил крепкий чай, сел на табурет и стал вслушиваться в радио. Голос из радио что-то бубнил о том, как сильно изменилась техника обработки пшеницы за последние тридцать лет, судя по всему, голос из радио вспоминал и рассказывал о том, что помнит и как дело обстоит сейчас. Как Шумов не старался сконцентрироваться на голосе, понять о чем все таки речь - у него не получалось. Он торопился. Внутри торопился. Он знал электричка ровно в десять двадцать, надо успеть на платформу, быстро собраться и выходить, иначе сгорит дело. Не хотел Василий опаздывать, никак не мог. И хоть внутри него все горело, хоть в мыслях он уже стоял на платформе, ожидая пригородной электрички. Внешне, ничем это утро не отличалось от любого другого, все точно и размерено. Василий точно знал сколько у него времени, сколько минут на что ему понадобиться, и не смотря на волнение, знал что успеет. Потому что точно знал, что успевает: выпить чай, собраться и если на улице не случится ничего непредвиденного, точно успеет на электричку. Шумов затушил папиросу, открыл холодильник, достал оттуда собранный еще вчера газетный сверток, положил его в рюкзак и ушел в комнату. Василий быстро надел брюки, застегнул ремень, как вдруг взгляд его упал на письменный стол. Василий на момент замер. На столе лежали паяльник, какие-то радиодетали и разобранный транзистор. «Вторая неделя пошла, - расстроился Шумов, - но что поделать, деталей нет, во вторник снова пойду в радиодетали». Очень переживал Вася, что никак не удается закончить ремонт транзистора, всякий раз это его терзало и беспокоило, но ничего сделать он не мог. К тому времени как Вася разобрался, в чем причина поломки, оказалось, что нет ему необходимых деталей.

На улице ничего непредвиденного с Шумовым не произошло. В десять часов десять минут он уже стоял на платформе в ожидании электрички. На плече Василия был зеленый туристический рюкзак, на голове кепка, а в руке дымилась папироса. Из рюкзака торчали рейки. В электричке было почти пусто. Дачный сезон шел к своему завершению, все урожаи собраны и оставались мелкие дачные дела, вроде перекопать на зиму грядки или подправить теплицу, да и все дачники и грибники разъехались утренними электричками. Шумов специально подгадал время на эту электричку, чтобы спокойно ехать до своей станции, глядя в окошко и думая о своем деле. В дальнем от Шумова конце вагона сидела немолодая женщина в берете и читала книгу. Почти у дверей вагона, справа от Шумова и в противоположном конце вагона от женщины в берете, сидели двое усатых мужчин. Ближе к середине вагона сидела компания из молодого мужчины и двух девушек, они говорили, о чем-то смеялись, но никому не мешали. Шумов сел в середине вагона, и стал смотреть в окно. Через две станции, двое усатых мужчин достали бутылку водки и разлили по стаканам. Это отвлекло Васю от пейзажей в окне, ему тоже захотелось выпить и расслабиться, почувствовать жжение в горле, вытянуть ноги и в полудреме ехать до своей станции, но Вася сам себя окликнул, в голове. Поправил кепку на голове и скрестив руки стал еще усерднее смотреть в окно. «Не сейчас, сначала дело, потом все остальное, сначала дело, потом уже расслабимся» – сказал Вася сам себе. Тем более что в рюкзаке у него булькал «шкалик» на всякий случай. В голове Васи уже разливались совсем другие мысли и грели и обжигали его разум не хуже водки, Вася думал о деле, в голове он последовательно делал дело, представлял как делает каждый свой шаг, каждое действие, смакуя эти представления, наслаждаясь каждым своим воображаемым движением и от мыслей этих Васе Шумову становилось хорошо и очень тепло в груди, он даже начал улыбаться. Он смотрел как то ли мимо него проносятся желтеющие деревья, то ли он проносится мимо них. Как мелькают столбы линий электропередач, поля, как тянутся нитями дороги, как он проезжает над речками, смотрел на болота, на маленькие домики…

Так Шумов доехал до станции платформа 96 километр. На ней он сошел. Одинокая бетонная постройка платформы, за платформой тянулась тропинка, которая уводила в лесопосадку. Ни единой души на платформе, и казалось, совсем никого вовсе нет. Шумов шел по тропинке сквозь лесопосадку, эта тропинка шла к дачам. Там была и дача Василия. Только сейчас там Васе делать  было нечего и шел он не туда. Вообще, Вася отдал дачу жене, и появлялся на ней только когда, ей нужна была помощь. А за дачным кооперативом, в котором состоял Шумов была деревня, километрах в трех, может пяти, там когда-то жил Шумов, там жила его мама, там он провел детство, но и не туда шел Василий, мама давно умерла, а дома в котором она жила уже и не осталось,  у Васи была другая цель и другое место к которому он уверено шел, свернув с основной, хорошо протоптанной дачниками тропинки, на еле заметную, тоненькую тропку куда-то в сторону. По этой тропке Шумов вышел на луг. Когда Василий вышел из лесопосадки он посмотрел на луг, радостно вздохнул и пошел к холму. На холме этом было одинокое дерево, Вася помнил это дерево еще молодым деревцем совсем не высоким. Таким когда-то был и он сам. Шумов снял рюкзак с плеча, сел на траву у самого холма, достал из рюкзака газету «Правда», расстелил ее перед собой и выложил на ее рейки, молоток, маленькие гвоздики, клей, бечевку и принялся за дело. Вскоре у Васи в руках была рамка из реек в форме ромба с крестом в центре, Вася достал из рюкзака плотную ткань, то ли брезентовую, то ли парусину, ткань была раскрашена вручную гуашью, Шумов аккуратно, не торопясь приклеил ткань к раме. Привязал бечевку куда следовало, а к одной из вершин ромба прикрепил яркие ленты. Шумов посмотрел на получившегося воздушного змея, осмотрел его со всех сторон, улыбнулся и достал папиросу. Василий был доволен своей работой, все получилось ладно, так как он и планировал, никаких нареканий к себе у Васи не было, он гордился с собой и своей работой. Докурив Вася положил змея на землю, размотал бечевку, накинул рюкзак и побежал вверх по холму как ребенок, постоянно оборачиваясь, улыбаясь широко, дыхание его перехватывало, а он бежал, быстрее и быстрее, смотря на то как его воздушный змей сначала неуверенно, но все таки отрывается от земли, пока не взлетает и не уходит высоко, высоко вверх. Шумов стоял на вершине холма, держал в руках бечевку-поводок и наблюдал, как по ветру гуляет его реечный воздушный зверь. Кто знает, сколько он так стоял с открытым ртом и застывшей улыбкой на лице? Чуть позже Вася подошел к дереву, привязал бечевку к ветке, чтобы «зверь» никуда не убежал, а сам достал из рюкзака газетный сверток, собранный еще вчера вечером, внутри оказались черный хлеб и краковская колбаса. Вася достал карманный ножик, нарезал сначала хлеб, а потом колбасу, сложил все в бутерброды и ударил ладонями одной об другую. Василий Шумов, крепкий мужчина за сорок, с грубыми чертами лица и глубокими морщинами лежал на пока еще зеленой траве, одну руку заложив за голову, а в другую взяв бутерброд и смотрел на парящего в небе воздушного змея. И как над ним летят неизвестно куда белые большие облака. Вася откусил бутерброд, прожевал, взгляд его не сходил с яркого змея, с того как трепыхаются его яркие ленточки, как порывы ветра ведут его ромбовое тело то вправо, то влево, чуть выше чуть ниже… Невероятное спокойствие разливалось по телу Васи, мощными волнами расходясь от груди до кончиков пальцев и макушки головы. Василию было хорошо, тело было расслабленно, даже если бы он очень захотел, сейчас он не смог бы встать, даже если в небе друг появились вражеские самолеты, а земля под ним начала трястись и разламываться, Вася не свел бы взгляд со змея, не обратил бы никакого внимания на это. Вася смотрел на змея и хотя змей был надежно привязан, ему казалось что он летит куда-то далеко-далеко, что под змеем пролетают города, леса, горы, широкие реки, маленькие деревни, луга и Вася летит вместе с ним. Внутри Шумов радовался, и радость эта превосходила все, эта радость была, награни с благодатью, она расходилась от Василия, казалось по всему миру во все стороны, огибая весь земной шар и возвращаясь к нему, наполняя его снова и снова. Заполняя все в душе собой до самых краев. Василий снова откусил от бутерброда, убрал крошки с лица. Он улыбался, глаза его сверкали ясным пламенем, лицо лучилось добротой и блаженством.

«Вот это, Дело!» - тихо с восхищением сказал сам себе Василий Шумов.