«Черный вторник» Тевтонского ордена или Брошенные при Дурбе

В процессе завоевания Пруссии рыцари Тевтонского ордена, отодвигавшие фронтир (то бишь, границу) все дальше на восток, неизбежно должны были столкнуться с Великим княжеством Литовским, у которого в этих местах имелись свои интересы. Войдя, что называется, в непосредственное соприкосновение, ВКЛ и ТО принялись обмениваться набегами, которые оба гособразования отправляли на вражеские земли с завидной регулярностью.

Очередной налет литвинов летом 1260 года объяснялся еще и желанием поддержать восставших против орденского владычества жителей Жемайтии - есть такой регион на северо-западе современной Литвы. В результате оказался осажден замок Георгенбург. А вот какой именно - у литовского города Юрбаркас или в поселке Маевка Черняховского района Калининградской области - историки не сошлись во мнениях до сих пор. Ну да, в конце-концов, это не так уж важно, главное, что немецкому гарнизону пришлось туго. Особенно страдали братья-рыцари от голода, и тогда Тевтонский орден и его филиал - Ливонский орден сколотили войско, чтобы пробиться через осаждающих и доставить в Георгенбург провизию.

Нужно заметить, что ливонцы притащили с собой не только датских и шведских рыцарей, но еще и пехоту, набранную из числа покоренных (во всяком случае, та считалось) прибалтийских народов - эстов и куршей. Последнее обстоятельство в итоге и сыграло для «крестоносцев» роковую роль.

В общем, когда на горизонте уже замаячили башни Георгенбурга (какой бы он ни был), вдруг прискакал гонец, который сообщил, что четыре тысячи литвинов вторглись в Куронию (это уже на западе Латвии).

- Жгут все подряд и никого не щадят, - живописал посланник ужасы вторжения. - Христианские головы так и летят направо и налево! Поспешайте, а то из наших вообще никого в живых там не останется.

Делать нечего, объединенным силам пришлось разворачиваться и переться на север, настегивая коней. К 12 июля тевтонцы, ливонцы и иже с ними достигли небольшой речушки, вытекающей из озера Дурбе, и принялись искать брод для переправы. Быстро выяснилось, что тем же самым занимались и литвины, которые посему-то вовсе не поспешили обратиться в бегство при известии об идущих на них рыцарях. Возможно, надеялись на свой численный перевес (как-никак, имели на тысячу воинов больше, чем противник), а может, им было известно что-то, о чем маршал Генрих Ботель не подозревал - как знать. Короче, враждующие стороны договорились цокнуться на ближайшем удобном поле.

Однако Генрих накануне сражения все же призадумался - как-то уж больно дерзко на сей раз вели себя литвины. И на оперативном совещании обратился к одному из нобилей (так именовали представителей прусской знати, перешедших на службу к ордену):

- Скажи-ка, Матто, сын Пиппина, ведь ты лучше нас повадки этих языческих сволочей знаешь, как нам лучше изготовиться для предстоящей битвы? Поколотить-то мы их, конечно, поколотим, но желательно, чтобы и нам самим при этом поменьше наваляли. 

Сын Пиппина за словом в карман не полез. Ответил в том смысле, что, дескать, всем надо спешиться. Дабы не было ни у кого соблазна драпануть, ежели вдруг запахнет жареным - на своих-то двоих далеко не убежишь, это тебе не четыре быстрых конских копыта, поэтому хочешь - не хочешь, придется драться не на жизнь, а на смерть.

- Мы, пруссы, в подобных случаях так и делаем, - скромно добавил Матто.

Датчанам и шведам речь нобиля не понравилась.

- Это что же, мы презренным смердам уподобиться должны?! - возмущались жлобы-скандинавы. - Да мы от мужичьей вони раньше сдохнем, чем до рубки дело дойдет! Да и как по кочкам будем ковылять в своих тяжелых доспехах? Не-ет, только конная атака - потопчем этих сиволапых дикарей к едрене фене!     

Тут в шатер вошел офицер охраны:

- Херр маршал, там к вам делегация от куршей. 

Действительно, снаружи стояли несколько предводителей туземной пехоты. 

- Ну, что вам еще? - недовольно спросил Генрих.

- Дык, это самое, - заволновались курши. - Сделай такую божескую милость, коли победим, пусть нам наших баб и детишков, которых твои головорезы в плен захватили, вернут. Другой награды не желаем!  

Генрих задумался. В принципе, предложение-то выгодное: можно сэкономить на раздаче призовых, а вместо отпущенных пленников новых потом набрать - уж такого добра в случае успеха много будет.      

Но тут вмешались прусские и ливонские кнехты, ставшие свидетелями этого разговора.

- Законы войны священны и неприкосновенны! - орали они. - Никто у нас законную добычу отнять не может, и поступим мы с нею так, как сами захотим. 

Открытого конфликта Генрих не желал и ему оставалось лишь развести руками. «Вот черт! - думал он, глядя вслед понуро уходившим туземцам. - И своих толком не удовлетворил, и с куршами как-то неловко получилось...» 

Во вторник, 13 июля, построившись, как водится, «свиньей», рыцари пошли в атаку на литвинов. Клин и в самом деле легко расколол порядки противника, но едва орденские братья принялись деловито работать мечами, случилось страшное. «Курши... словно вероотступники, обрушились на христиан с тыла, и поскольку литвины сражались впереди, курши сзади, то почти весь народ обеих земель, бросив там братьев и верных им людей, ушел», - свидетельствует знаменитый хронист Петр из Дусбурга. (Надо заметить, немецкая логика в данной ситуации сродни укрозападенской - «А нас-то за що?!») 

Наверняка больше всех в орденском войске досадовали на рыцарскую спесь и жадность кнехтов прусские нобили, смекнувшие, что теперь дело швах. Кто-то из них предоставил немцам, датчанам и прочим шведам спасаться самостоятельно, раз уж те сами влопались. Однако нашлись такие, кто, будучи ранее обласкан орденом, и горечь неизбежного поражения решили разделить с тевтонцами.

- Помните, братцы, как рыцари дарили нам красивые пурпурные плащи? - обратился к своим сородичам и друзьям самб Склодо из Кведенова. - Так пусть в память об их цвете тела ваши обагрятся ныне кровью ран! Не забыли вы, какие сладкие мед и брагу хлестали за одним столом с рыцарями? Что ж, не все коту масленица - пришел вот и постный день, когда придется нам вместе с ними испить горечь зловещей смерти!

Описывавший эту сцену тот же Петр из Дусбурга ввернул пассаж насчет «истинной веры вечной Троицы», но почему-то думается, что пруссы, бросаясь в последний бой, поминали, все-таки, своих древних богов. Как бы то ни было, «после этого они мужественно вышли на битву и сражались, словно новые Маккавеи, и свершилась там великая битва, и многие пали с каждой стороны».        

Оставшись без поддержки пехоты и в подавляющем меньшинстве, рыцари были обречены на поражение, хотя сражались умело и упорно. Литвины навалились всем скопом и изрубили в капусту 150 орденских братьев - число для ордена просто огромное. Среди погибших оказались и магистр Ливонии, и маршал Пруссии. Уничтожив цвет рыцарского войска, литвины принялись за избиение простых воинов, которые в панике стали разбегаться. «...враги погнались за людьми, ставшими настолько трусливыми, что три или четыре неприятеля убивали сто христиан» - сетует Петр из Дусбурга.

Полтора десятка рыцарей попали в плен и, в принципе, могли бы надеяться на то, что в дальнейшем их выкупят свои. Но и победители понесли такие потери, что рассвирепели донельзя. А потому решили наплевать на деньги и сжечь пленников живьем, чтобы страшные вопли несчастных умилостивили слух павших в сражении литовских воинов.

Пожалуй, единственным положительным во всей этой истории моментом для Тевтонского и Ливонского орденов было то, что сильно уменьшившиеся в количестве литвины не решились продолжить разорение Курляндии и отступили в свои леса, удовольствовавшись захваченной добычей - тем паче, она и впрямь была немалой.