Черновик

5

Окна в моей квартире не светились. Вряд ли девица Наталья Иванова ложилась спать в восемь часов вечера.
Я поднялся на свой шестой этаж, позвонил в дверь. Гавкнул и настороженно затих Кешью. Я постоял несколько минут, потом пожал плечами и вошел в лифт. Если кто-то за мной следил через глазок, то этот кто-то сейчас зашаркает своей старческой походкой обратно к телевизору, отметив в памяти, что к соседке приходил кавалер. В том, что стерва Галина Романовна меня уже начисто забыла, я не сомневался.

Интересно, как вообще эти бабки, не отрывающиеся от бесконечных «мыльных опер» и утепляющие двери дерматином на синтепоне, ухитряются слышать звонок в соседские двери? А еще имеют обыкновение шастать по поликлиникам и жаловаться врачам на плохой слух!

В лифте я нажал кнопку девятого этажа. Ждать Наталью на площадке рядом с мусоропроводом было опасно, обязательно кто-нибудь выйдет с ведром или покурить. А вот девятый этаж меня вполне устраивал — в одной квартире жил старенький дедушка, никуда самостоятельно не выходивший, две другие снимали многочисленные семейства восточных гастарбайтеров, которые никогда в милицию не позвонят. Раньше меня раздражали эти тихие восточные люди, то ли таджики, то ли узбеки, жившие по десять человек в квартире. Нет, ничего личного, они старались проскочить к себе незаметно, по углам, будто тараканы на свету. Обычный бытовой шовинизм.

Теперь я был рад тихим соседям с последнего этажа. Сидел у мусоропровода, курил, глядел в окно вниз, на подступы к подъезду. Темнело, но лампа над подъездом была яркая, Наталью я успею увидеть загодя.
Несколько таджиков поднялись вверх и юркнули в свои квартиры, сделав вид, что не видят меня. Я потихоньку добивал пачку сигарет.
Пошел дождь — мелкий, тихий, я такие даже люблю осенью. Они как напоминание, что лето кончилось. И почти сразу же внизу мелькнул цветастый кружок зонта.

Может быть, я видел его вчера в своей квартире, среди прочих чужих вещей. А может быть, и не видел. Но я сразу почувствовал — это Наталья.
Живот свело холодом, ноги будто отнялись. Я с трудом заставил себя дойти до лифта и нажать вызов. Где-то внизу хлопнула дверь, но лифт уже подъехал к девятому этажу. Я вошел, но нажимать кнопку первого не стал.
За меня это сделала Наталья — и лифт послушно пошел вниз.
Трудно становиться бандитом, четверть века прожив вполне честно и порядочно.

И очень не хочется в тюрьму за бандитизм.
Из внутреннего кармана куртки я достал нож, купленный два часа назад в ларьке у метро. Дешевая китайская подделка под какую-то знаменитую марку. Плевать. Мне важен был его устрашающий вид — узкое длинное лезвие с хищными зазубринами и кровостоком. Если бы в ларьке продавались убедительно выглядящие муляжи пистолетов — я купил бы муляж пистолета.
В тюрьму не хотелось ужасно.

Дверь лифта с шипением открылась, и некрасивая девушка Наталья шагнула в лифт. Даже не шагнула — качнулась, занося ногу, но тут же увидела меня, глаза ее округлились, она попыталась отпрянуть.
Схватив девушку за плечо, я втолкнул ее в лифт. Прижал нож к горлу — движение оказалось таким естественным, будто я всю жизнь подрабатывал маньяком-насильником, промышляющим по лифтам.
— Я буду кричать, — сказала Наталья, косясь на нож.

— Почему же не кричишь? — спросил я. Сложенный зонт упирался мне в ногу, Наталья его упорно не выпускала. В другой руке у нее был пакет с какими-то продуктами.
— Отпустите, я вас не знаю! — громко сказала девушка. — Отпустите меня!
Я нажал кнопку шестого этажа.
— Врешь. Ты меня помнишь. А это значит…
Ее глаза забегали по моему лицу. Она облизнула губы. Осторожно покачала головой:
— Вы с ума сошли. Вас посадят. Знаете, как в зоне с насильниками поступают?

— Наталья, вы слишком спокойны, — сказал я. И только сказав, понял — попал в точку. Она слишком спокойна для женщины, на которую с ножом напал… да не важно кто — маньяк или облапошенный накануне лох.
— Вы не убийца. Вы меня не тронете.
— Проверим? — спросил я. — Вы лишили меня всего. Квартиры, работы, документов. Мне терять нечего!
— Жизнь, — коротко ответила она.
— Это не так уж и важно. — Я перехватил нож поудобнее, так, чтобы острие покалывало шею в районе артерии. — Только пикни — я ударю.

Лифт остановился. Открылись двери.
— Рекомендую вести себя так, словно мы старые хорошие друзья, — сказал я, обнимая Наталью за плечи. — Спокойно откроешь дверь, и мы войдем в квартиру. Договорились?
Если я все рассчитал правильно и если Наталья не станет дергаться и кричать, то нож через соседский глазок не увидишь. Идут в обнимку парень и девушка, не терпится добраться до постели, чего тут необычного? Именно такую картину и желает увидеть старая климактеричная стерва-соседка.

Наталья дергаться не стала.
Щелкнули замки, мы вошли в квартиру. Ногой захлопнув за собой дверь, я зашарил по стене, нащупывая выключатель. Прямоугольник кухонного окна сочился умирающими сумерками. В комнате тревожно тявкнул Кешью. Было холодно — неужели до сих пор не топят…
— Выключатель ниже, — презрительно сказала Наталья. — На уровне опущенной руки.
— Ну да, ну да, как же я мог забыть, — пробормотал я.
Вспыхнул свет. Я заглянул в комнату — собака лежит на диване, больше никого.

— Что дальше? — спросила Наталья. Она слегка наклонила голову, подальше от лезвия ножа. — Сразу убьешь или вначале помучаешь?
Кешью соскочил с дивана. Выметнулся в коридор, завилял было хвостом — и замер где-то на грани между бегством и лаем.
— Ты слишком спокойна, — повторил я как заклинание. Это было единственное, что я мог предъявить в качестве улики, стоя в этой чужой, незнакомой квартире. — Наталья, я ничего не смогу доказать. Но я уверен, что ты в этом замешана с головой.
Девушка фыркнула.

— Так и будем стоять?
— На кухню, — велел я.
Мы прошли на кухню, я задернул шторы. Кешью следовал за нами — все такой же настороженный, но пока тихий.
— Садись! — Я толкнул Наталью на табуретку. Достал из кармана скотч.
— Боевиков насмотрелся, — презрительно сказала Наталья.

Она не сопротивлялась, даже сама протянула руки — и я скрутил их скотчем. Потом прикрутил ее к табуретке. Тишина была мертвящая, страшная — даже на улице ни гула проезжающей машины, ни пьяных гуляк, ни хлопающих дверей подъезда.
— Успокоился? — холодно спросила Наталья, когда я отложил рулончик скотча и сел на другую табуретку. — Ну объясняй теперь, чего хочешь? Квартиру на тебя переписать? Трудновато будет…

Я ее не слушал. Я внимательно изучал кухню. Восемь квадратных метров, да комната — двадцать, да еще десять на ванну, туалет, коридор… невелики хоромы. Если затратить очень много сил и средств, то все можно замаскировать до неузнаваемости даже за восемь часов.
Замаскировать — но не переделать.
Чудес не бывает.
И мне надо найти следы моей квартиры в этом чужом жилье.
Что первое?
Кафель.

Я ковырнул ножом кафельную плитку. Все в порядке, кафель, а не наклеенная поверх цветная пленка. Поддел затирку между плитками — тоже ничего не понять. Сухая. Может быть, старая. Может быть, быстросохнущая.
Наталья засмеялась.
— Рот заклеить? — спросил я. — Могу.
— Ты ковыряй, ковыряй, — добродушно сказала девушка. — Потом заставлю ремонт сделать.
Обои.

У самого пола, в незаметном месте, я надрезал кусочек обоев и оторвал. Под ними была стена. Следов прежних обоев не наблюдалось. Содрали? Могли, конечно…
— Дурак ты, — сказала Наталья.
Я сел на пол, крест-накрест вспорол линолеум — грубо, посередине кухни. Подошел Кешью, обнюхал дыру в полу — старого линолеума там не было. Зарычал на меня и отступил.

— Ну сам посуди — если документы действительно каким-то волшебством поменялись, если все друзья тебя забыли, то что ты собираешься здесь найти? — Наталья хихикнула. — Следы ремонта?
Я протянул руку к Кешью — пес увернулся. Ответил:
— И сам не знаю. Но про друзей я тебе ничего не говорил.
Наталья замолчала.
Я посмотрел ей в глаза, покачал головой:
— Это ты зря сказала. Теперь я на сто процентов уверен, что ты в этом замешана. Только не знаю как.

— Что дальше? — Голос у нее оставался совершенно спокойным. — Пытать будешь? Убьешь? Ты не в тайге, родной. Ты теперь для всех — спятивший маньяк. Без документов, без прошлого. Ворвался в чужую квартиру, убил хозяйку. Смертную казнь у нас отменили или как?
— Вроде как отменили.
— Пятнадцать лет в зоне — тоже не сахар. Ну? — Наталья победно улыбнулась. — Развяжи-ка меня, Кирилл. Сядем как люди, чаек поставим, поговорим по душам.

Больше всего на свете мне хотелось залепить ей пощечину. И не надо говорить, что бить женщин нехорошо! Таких — нужно!
Вот только бесполезно. Наталья в истерику не впадет, в коварных планах не сознается.
Можно плюнуть — даже в физиономию. И уйти — пусть сама освобождается, перегрызает скотч и хихикает в свое удовольствие.
А можно попробовать поговорить.
Я встал и подошел к Наталье. Она с улыбкой вытянула руки — я поднес к ним нож, чтобы разрезать скотч.

— Лопух, — с улыбкой сказала Наталья. И пронзительно завопила: — Помогите! Убивают! Убива…
Ничего я не успел сделать! Ни опустить руку с ножом, ни заткнуть ей рот. Продолжая кричать, Наталья приподнялась вместе с примотанной к заднице табуреткой — и рванулась вперед. Прямо на нож.
Лезвие дурацкого китайского ножа вошло ей под левую грудь. Мне на руку толчком выплеснулась кровь. Девушка перестала кричать, будто подавилась собственным голосом. Вскинула голову и прошептала:

— А что теперь придумаешь, Киря?
Я отпрыгнул — невольно выдергивая нож из раны. Наталья, скрючившись, упала на пол. Из-под нее потекла кровь, собираясь в разрезанном линолеуме. Кешью зарычал, прижался к полу и стал подползать к ней.
Никогда в жизни мне не было так страшно.

Я всегда считал, что всякие там «ослабевшие руки», «подкосившиеся ноги», «холодный пот» — это выдумки романистов. Когда мне доводилось попадать в передряги, то я, наоборот, заводился и становился деятельным. Отец по этому поводу одобрительно говорил — «адреналиновая реакция на стресс».
Сейчас я не падал только потому, что привалился к дверному косяку. Ноги дрожали, я весь был мокрый от пота. Нож я держал в вытянутой руке, и пальцы сжались так, что не расцепить.

Хотя — зачем мне его выбрасывать? На радость милиции? Проще всего зарезаться вслед за Натальей. Пусть следователи строят версии о несчастной любви. И одним кинжалом он убил обоих…
В дверь позвонили.
Надо же…
— Эй, соседка! — донесся до меня голос Петра Алексеевича. — Эй, у тебя все в порядке? Наташа?
Когда Наталья упала, у меня на секунду мелькнула надежда, что вместе с ее смертью развеется и морок. Меня вспомнят друзья, соседи, сослуживцы…
Нет, не сработало.

Я все тот же человек без прошлого — да еще с ножом в руках и трупом у ног. И ни одна сволочь не поверит, что Наталья сама наделась на нож.
В дверь постучали.
Кешью завыл, лежа у тела Натальи. Пронзительно, истошно — никогда не думал, что он способен выть, даже оплакивая хозяйку…
Да какую, к чертовой матери, хозяйку! Аферистку-самоубийцу!

Кешью взвыл особенно жалостливо. Я даже дернулся к нему, чтобы взять на руки, успокоить (все собаководы советуют этого не делать — но вы когда-нибудь слышали щенячий плач?). Но Кешью сразу же оскалился на меня.
Собака мне не верит.
И никто не поверит.
Меня посадят. А не надо было приходить в чужой дом с ножом!
— Милицию уже вызвали! — донесся из-за двери визгливый голос соседки. — Щас приедут, разберутся!

Была в этом голосе такая жажда крови — не обязательно моей, чьей угодно, лишь бы случилась эта кровь, нашлось о чем сплетничать с подругами по телефону, — что я взглянул на нож. А не выйти ли, не зарезать ли старую стерву? Сделать напоследок доброе дело для человечества. Тварь ли я дрожащая?
Наверное, тварь. Не зарежу. И Наталью бы не тронул, права она была.
Долго ли наша милиция едет на вызовы?

А какая разница… Через окно я не удеру, шестой этаж. У дверей караулит Петр Алексеевич, мужик при всем его пьянстве и грубости правильный. Влепит в рожу — тут я и лягу…
— Попал я, Кешью, — сказал я. — И даже ты меня предал!
Кешью рычал.
С его точки зрения он никого не предавал, напротив — как мог защищал хозяйку.
Огибая по дуге собаку, я прошел в комнату. Выглянул в окно. Раз уж мир сошел с ума, почему бы у моего окна не возникнуть пожарной лестнице?

Не было никакой лестницы. Зато во двор неторопливо въезжала милицейская машина. Сирена была отключена, но мигалка помаргивала синим.
Вот и все.
Милиция всегда опаздывает к месту настоящих преступлений, зато в моем случае…

В дверь стали звонить непрерывно. Почему-то вспомнилось, как в раннем глупом детстве баловался с друзьями — бегали по подъезду и звонили в чужие двери. Высшим достижением было звонить очень долго, но все-таки успеть убежать до того, как откроется дверь… Потом мы нарвались на мужика вроде Петра Алексеевича, который по квартире ходил очень тихо, по лестнице бегал очень быстро, а пройтись ремнем по жопе малолетнего сорванца считал правильной воспитательной методикой…

Я пошел к двери. Зацепился чем-то за стену, недоуменно глянул на зажатый в кулаке нож. Бросил его на пол. Какой смысл стирать отпечатки пальцев при таком количестве улик?
Звонок надрывался, и самым важным казалось прекратить этот звон.
Как во сне я повернул головку замка и открыл дверь.
На меня уставились Петр Алексеевич и Галина Романовна. Похоже, они уже и не ожидали, что дверь откроется. Наверное, я мог бы сейчас рвануться, проскочить мимо них и броситься вниз… прямо в руки милиции.

Петр Алексеевич все еще держал палец на кнопке звонка.
— А-а-а! — протяжно взвыла соседка, уставившись на мои руки. — Кровь, кровь! Убил!
И — вот чего не ожидал — закатила глаза и грохнулась в обморок.
Зато Петр Алексеевич отреагировал так, как я и ожидал. Навстречу моему лицу вылетел здоровенный кулак, мир завертелся, и я кулем осел рядом с соседкой.

Почему-то даже уложив меня на пол, сосед продолжал звонить. Или это звенело в ушах? Я потряс головой, пытаясь прийти в себя. Перед глазами почему-то оказалось две пары грубых шнурованных ботинок, все остальное плыло и было не в фокусе. Донесся сквозь звон чей-то суровый голос:
— Прекратите звонить! И нечего своевольничать, рукоприкладством заниматься…
Через меня перешагнули, заглянули в квартиру. И тот же голос, чуть изменившись, добавил:
— Для этого в стране милиция есть.

Ботинки вернулись — и один из них со всего маху ударил меня под ребра. С каким-то неожиданным облегчением я закрыл глаза и провалился в беспамятство.

В маленькой зарешеченной клетке милицейского УАЗа воняло хлоркой. Едкая вонь навевала унылые мысли о казенном доме, муниципальных больницах и прочих местах, где требуется перебить запах нечистот и уменьшить число микробов.
Я пришел в себя лежа на железном полу, скорчившись в три погибели. Руки были скованы за спиной.

К моему удивлению, машина стояла. Мне очень смутно вспомнилось, как меня протащили по лестнице, надели наручники и зашвырнули в «клетку». Видимо, собирались везти в отделение. Или куда там везут задержанных с поличным убивцев…
Но машина по-прежнему стояла — я почему-то был в этом уверен — возле моего дома. Моего бывшего дома.

Изгибаясь всем телом, я встал. Заглянул в зарешеченное окошечко двери. Стекла за решеткой не было. Воздух свободы был свежим и чистым после дождя. Поблескивали в свете фонарей мелкие лужи.
Да, все верно. «Уазик» стоял у подъезда. Рядом появилась еще милицейская «волга». Собирают улики?
А меня на время оставили в покое?
Что-то было в этом неправильное. Либо вези в участок, либо допрашивай над свежим трупом, к чему полумеры…

Из подъезда вышли двое. Один, похоже, обычный пэпээсник, возможно, тот самый, что бил меня ногами. А другой в штатском. Следователь, поднятый с постели?
— …бытовуха, — донеслось до меня. — Торговка с рынка, привела хахаля…
— Разберемся, — мрачно сказал человек в штатском. — Ладно, сержант, спасибо за службу. Можете ехать… Да! Кто там у вас сидит?
Он мотнул головой в сторону уазика.
— Там? — Милиционер вроде бы задумался. — Пьянь какая-то.
— Где задержали?

— У метро, — как-то не очень убедительно сказал мент. — Давно уже. Да нет, не ваш клиент.
Человек в штатском вернулся в подъезд. А пэпээсник подошел к «уазику». Я присел на пол. Сердце зачастило. Неужели… Да нет, не может быть!
Где-то рядом щелкнула зажигалка, потянуло сигаретным дымком. Потом хлопнула дверь машины и кто-то сказал:
— Ну что там, старшой? Я прикемарил малость…
— Нож нашли, отпечатки сняли… Собачонку сосед к себе взял… Курить будешь?
— Давай.

Снова щелкнула зажигалка. Дымок стал гуще. Я не выдержал и попросил:
— Мужики, дайте сигарету…
Некоторое время никакой реакции на мои слова не было.
Потом сержант спросил:
— Слушай, а где мы его подобрали? Все из головы вылетело…
— У метро вроде, — подумав, сообщил водитель. — Или во дворах на детской площадке?
— Вроде как воспитывать его пришлось, — продолжил сержант. — Черт, с этой работой…
Дверь с грохотом открылась. Два милиционера неприязненно, но без особой ненависти уставились на меня.

— Мужики, дайте закурить, — попросил я.
— Проспался? — спросил сержант.
Я униженно закивал.
— Кури.
Мне в зубы всунули мятую «мальборину». Поднесли огоньку. Я жадно затянулся и, пьянея от никотина и собственной наглости, спросил:
— Долго ездить-то будем? Меня скоро и в вытрезвитель не примут.
Водитель заржал:
— А что, так рвешься?
— Совсем не рвусь, — признался я. — Жена убьет. И так скандал будет, ревнивая она у меня, а если в вытрезвитель залечу…

— Повернись, — велел сержант, затаптывая окурок.
Я с готовностью повернулся. Получу дубинкой по башке или…
С меня сняли наручники.
— Иди домой, гуляка, — беззлобно сказал сержант. — Девку тут зарезали… не до тебя сейчас. Кому-то горе, а кому-то удача.
Я выпрыгнул из машины. Стал растирать затекшие руки. Заметил пятно крови на рукаве — и спрятал ладони в карманы. Сказал:
— Спасибо большое. Чтоб я еще так нажирался…

— Ну-ну, — скептически произнес сержант. Все-таки в его взгляде оставалась недоверчивость. Его что-то смущало… едва-едва, но смущало. — Где мы тебя подобрали-то, помнишь?
— У метро, во дворах, — с готовностью ответил я. И начал переминаться с ноги на ногу, как человек, мечтающий отлить. Особо притворяться не требовалось.
— Доберешься сам?
— Мы же в Медведково? — Я начал озираться. — Ну да, конечно! Спасибо!

— Ты там не нагадил? — вдруг встрепенулся водитель. Бдительно осмотрел клетку и подобрел. — Ладно, вали к своей ревнивой…
Милиционеры смотрели мне вслед, пока я уходил. Вполне равнодушно смотрели. Не было им больше смысла возиться с подобранным у метро пьяным, везти его, уже пришедшего в себя, в вытрезвитель…
Это что же получается?
Я уже совсем никто?

Я могу убить — и через час… часы остались? Остались и даже не разбились. Через два часа задержавшие меня менты уже не помнят, где и когда меня задержали…
Ноги сами вынесли меня в подворотню. Я подошел к углу, расстегнул ширинку. Что уж теперь, после всего случившегося…
Я стал идеальным преступником. Могу воровать, грабить, убивать. Меня не запомнят никакие свидетели. Если не убьют при задержании — то отпустят.
Ребра, кстати, болели. Переломов, наверное, нет, а вот ушибы или трещины — запросто.

Но в карманах остались деньги и ключи от родительской квартиры, на руке — часы, на поясе — мобильный. Все в порядке. Полпервого ночи. Еще успею доехать к родителям на метро. Вымыться, чего-нибудь съесть и подумать, что делать дальше.
Преступником я быть не хочу. Даже идеальным.
Но что я могу сделать? Наталья мертва — и у меня не осталось ни одной ниточки к прошлому.
Только ключи от родительской квартиры.

Я вертел их в руках, выходя из подворотни на улицу. И когда металлический ключ переломился у меня в пальцах, ничуть не удивился.
Этого следовало ожидать.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь