Человек

Этот человек находится в весьма благоприятном положении. В его небольшой комнатке сухо и тепло. Ему не приходится платить за жилье. Его кормят три раза в день, и ему не приходится покупать и готовить еду. Обо всех его существенных потребностях будут заботиться до конца его жизни.

Но этот человек — узник, а тюремное заключение — один из самых суровых видов наказания, налагаемых обществом. Почему? Потому что человека не устраивает просто выживание. Самые большие радости и удовольствия ждут нас, когда мы не ограничиваемся выживанием.

Иногда Десмонда Морриса обвиняют в том, что он подчеркивает в человеке зверя — поскольку он, как зоолог, сосредоточился на том, что роднит нас с другими животными: потребности есть, сражаться, размножаться. Он сделал это, потому что чувствовал: мы слишком часто игнорировали свое биологическое начало и подчеркивали только то, что отделяет нас от других видов. Но эти особые качества нельзя игнорировать, и в этой статье мы попытаемся пристально вглядеться в них и попытаться выявить биологические корни.

Но как объяснить с помощью зоологических терминов такое странное поведение, как представление в опере или танец почти голых мускулистых мужчин? Эти представления, будь они музыкальные или религиозные, мало похожи на церемонии и ритуалы, присущие миру животных. Тут не увидишь претензий на территорию, угрозу или ухаживание. Тогда, что это?

Даже в представлении, где отчетливо присутствует секс, наибольший интерес вызывает элемент игры. Это необычное поведение можно обнаружить во всех концах света, повсюду, где у человека есть время, свободное от повседневных обязанностей.

Потребность чувствовать себя чем-то особенным

Человеку издавна присущи воображение и изобретательность. Человек биологически — творческий, созидательный вид. Возможно, наиболее древняя и распространенная форма творческого проявления в человеке — украшение своего тела. Этим славится племя папуа в Новой Гвинее. С помощью разных материалов, таких, как птичьи перья, глина, масло, краски создается совершенно поразительный образ, равного которому не найти нигде. Эти люди говорят о сиянии, блеске, горении своих лучших творений, в противовес чему-то серому и пресному. Их цель — достичь максимального визуального эффекта.

На западе украшение тела не носит столь крайнего характера, но оно в равной степени важно. Оно гораздо более сдержанно, но, для того достичь желаемого эффекта, девушкам требуется огромное количество времени и усилий. Необходимо сделать ярче губы, выразительнее глаза, более гладкой кожу, а волосы свежее и пышнее.

Одежда — один из наиболее важных элементов показа. В отличие от языка тела или речи — это нечто долговременное, то, что будет при нас весь день. Кулак привлекает внимание, пока движется рука, а наше одеяние, пока мы его носим. Вот почему повсюду мы находим это желание украсить себя тысячами разных способов.

Кто-то выбирает для себя более длительную форму украшения тела. Татуировки на коже выражают желание человека, превозмогая боль, украсить свое тело чем-то особенно тщательным и изысканным. Дискомфорт, связанный с этим видом украшения компенсируется тем, что его уже не придется возобновлять. Это делается на всю жизнь. Эту рубашку уже не снимешь. И никакая стирка не избавит от этого узора.

Даже в обществах, где принято полностью прикрывать себя одеждой, желание украсить тело принимает необычные формы. Тут налицо не только мужество, позволяющее переносить боль, но верность определенной группе. Эти телесные пытки до сих пор существуют даже в современном западном обществе.

Каждый раз, собираясь в город, мы тщательно принаряжаемся. Но почему? Почему мы идем на такие хлопоты ради того, чтобы украсить свое тело? Потому что в нас укоренилась потребность чувствовать себя чем-то особенным. Но как еще она выражается?

В Африке народ Ндебеле славится своими раскрашенными домами. Вместо того, чтобы дремать на солнце, они занимаются самым настоящим творчеством. Не один час они тратят на то, чтобы тщательно покрыть свои дома абстрактными узорами. Они не просто заняли свою территорию, они ее преобразили. Эти расписанные поверхности — что-то вроде щитов с объявлениями такого рода: «Мы поселились на этом месте, мы установили здесь порядок, укротили среду, и мы сделали это, не жалея труда и с великим мастерством». Это утверждение статуса не только отдельного художника, но человека в целом.

Подчас и в современных городах можно увидеть признаки бунта против мертвечины городской планировки, борьбы творческого начала с блеклым урбанизмом. В Вене, австрийский художник попытался превратить скучный уголок города в произведение искусства. У дома «Хундертвассер» каждое окно отличается от соседнего. Повсюду, вопреки традиции, неправильные линии. Дом "Хундертвассер" в Вене привносит в искусственный мир города естественные изгибы, в которых случаях творческий поиск контрастирует со средой. Повсюду бросается вызов правилам.

Переходя из культуры в культуру, вы видите, как фокус творческого начала то и дело меняет место. Если не на теле и не на доме, тогда где же еще? Во многих обществах на средствах передвижения. На Сицилии с телегами обращаются, как с драгоценными иконами. Каждый сантиметр тщательно расписан, и на это уходит не один час напряженного труда.

На маленьких островах с давней рыбацкой традицией произведениями искусства становятся лодки. На Мальте рыбаки тщательно перекрашивают лодки каждый год. Традиции вынуждают рыбаков делать лодки похожими друг на друга, однако каждый из них привносит свою индивидуальность. Если изучить узоры на четырехстах лодках, то можно обнаружить, что среди них нет ни одной в точности похожей на другую. Принцип «вариаций на тему» — одно из основных свойств произведений искусства.

Иногда «вариации на тему» становятся навязчивой идеей. Насколько преувеличенными могут быть ваши вариации? Скажем, если украшают автомобиль? Машина, стилизованная под акулу - крайнее выражение желания превратить обыкновенное в нечто экстраординарное. А как насчет более сдержанных обществ?

В Великобритании живая форма визуального искусства по-прежнему существует, но она нашла новое место в садах. Возможно, садовники не считают себя серьезными художниками, но они ими являются, дизайн их клумб, помимо основной функции, несет и эстетическую.

То есть, хотя большая часть нашего времени однообразна, в жизни каждого человека, как правило, есть уголок, где мы устраиваем некий красочный бунт. Павлин подчиняется тому, что можно было бы назвать «принципом помехи». Огромный хвост делает птицу уязвимой, слишком заметной и неуклюжей. Самец, который выживает, несмотря на хвост, несомненно, обладает мощной индивидуальностью, что, конечно же, по сердцу самкам.

Так же обстоит дело и у нас. Уделяя большое внимание своей внешности, мы как бы говорим: мы можем себе это позволить. Эффектная одежда, прическа, машина или дом — все это подчеркивает то, что мы поднялись над уровнем обыденного выживания. Когда мы тратим энергию на то, чтобы выделиться, мы бросаем вызов ординарному.

Тяга к творчеству и искусству

Каждому человеку приходится принимать эстетические решения. К примеру, самый бесцветный мужчина иногда сталкивается с проблемой выбора нового галстука. Галстук — вещь, не имеющая никакой практической функции. Разница между галстуками чисто эстетическая. Не он выдумал эти галстуки, ему придется выбрать один из них. И в этом акте выбора на какое-то мгновение он становится художником.

В нашем мчащемся вперед мире мы часто предоставляем другим людям решать за нас и ограничиваем нашу роль в деле разного рода выбора. В более примитивной культуре, если «примитивный» уместное слово, мы бы делали все дизайны сами. Но сегодня мы чаще становимся художниками, оценивая работу других.

Массовая продукция, возможно, притупила наш эстетический нюх, но не уничтожила его совсем. Когда мы выбираем машину, мы знаем все о ее технических характеристиках. Но для нас все же очень важны едва заметные отличия — в форме машины, ее цвете и эстетическом стиле дизайна. Наша забота об этих отличиях часто приводит к бесконечным колебаниям.

Опять же, когда мы немыслимо долго изучаем меню, мы, в сущности, принимаем эстетические решения, касающиеся аромата, вкуса и фактуры.

Если мы решим вдруг изучить наше поведение, скоро выяснится, что каждый день мы принимаем сотни эстетических решений. На лицах людей, принимающих такие решения заметная сосредоточенность. Может показаться, что все мы больше унаследовали эту тягу к напряженному вглядыванию в мир вокруг нас, чем к простым, практичным вещам. Это свойство так универсально, что кажется частью нашей биологии. Если оно так сильно, резонно предположить, что оно древнее. Но насколько древнее?

Задолго до появления на Земле человека существовал вид человекообразной обезьяны под названием австралопитек. На него часто ссылаются, как на отсутствующее звено между нами и другими приматами.

Когда-то давно в пещере в Трансваале, в Южной Африке, жили австралопитеки. И именно здесь было сделано удивительное открытие. В пещере был найден образец самого древнего искусства на земле. Его назвали Макапан Пебл. Он сделан из камня, найденного в пяти километрах к северу, то есть человекообразной обезьяне пришлось нести его все это расстояние до своего дома в пещере.

Для них этот камень явно был очень ценен. Вот он. На первый взгляд ничего особенного. Чтобы понять, почему они им так дорожили, повернем его. Появляется лицо. Поразительно то, что было это не несколько сотен или тысяч лет, а 3 миллиона лет тому назад.

Севернее, на Среднем Востоке, на Голанских высотах, о которых так много говорят, некоторое время назад было сделано потрясающее открытие, которое переиначивает всю историю искусства. Здесь был найден самый древний образец искусства человека. Макапан Пебл был найденным предметом искусства. А Голан Венус, которому 300 тысяч лет, был сделан рукой человека. Для этого ему понадобилось кремневое орудие труда. Несмотря на грубую обработку, видно, что это фигурка женщины. Она на четверть миллиона лет старше, чем ее ближайший конкурент.

Чтобы найти что-то более впечатляющее, нам придется совершить прыжок вперед, к наскальному искусству, образцы которого разбросаны по всему земному шару. На протяжении почти 50-ти тысяч лет австралийские племена создавали на скалах символические изображения. Каждый год они писали все заново, чтобы черпать силы в возобновленном могуществе духов. Считалось, что эта традиция умерла, однако она живет, хотя этот процесс не снимали много лет.

Насколько нам известно, искусство всегда было частью жизни человека, как еда, сон и общение. Даже наши древние предки, которые, по нашим меркам, жили крайне примитивно, не жалели времени, создавая удивительные картины. Тяга к творчеству всегда была существенной частью нашего «я». Но откуда возник в человеке этот древний художественный импульс? Может, мы — единственный вид, наделенный творческим порывом?

Эту странную скульптуру создал не человек, а птица-садовник. Во время брачного периода самец расчищает участок и строит чудесную хижину из палочек и травы. Внизу он устраивает сад, выложив лужайку из мха и разместив на ней сотни тщательно подобранных семян, луковиц, плодов и цветов. Все они сгруппированы в зависимости от формы и цвета. Зрелище должно привлечь самку, но есть ли в этом творчество? Самец создает контраст между аккуратностью своего сада и лесной неразберихой. Но он никогда не экспериментирует, не развивает тему своего показа. То, что он делает, необычно, но здесь нет изобретательности человеческого искусства.

Чтобы выяснить его биологическое происхождение, необходимо обратиться к нашим родственникам, обезьянам. Когда-то, в 50-х годах Десмонд Моррис начал изучать способности к рисованию молодого шимпанзе по имени Конго. Получив нужные материалы, он заполнил все имеющееся пространство, но не вышел за его пределы. Больше всего ему нравилось рисовать расходящиеся веером лучи. Придумав это, он приступил к вариантам. Он демонстрировал один из самых важных элементов искусства — тематическое варьирование. Если посередине был квадрат, Конго, вместо того, чтобы вести от него линии, концентрировал их в этом месте. И это был не единичный случай. Это периодически повторялось. Примечательным было вот что: если квадрат был смещен в одну сторону, Конго уравновешивал его более тяжелыми штрихами по другую сторону. Если квадрат помещали вверху, его уравновешивали штрихами внизу. То есть, у шимпанзе были зачатки эстетического чувства. 

И в этом нетрудно увидеть начало искусства, то, что мы наблюдаем в наших с вами детях. Повсюду дети, независимо от происхождения, любят чертить одни и те же каракули. На этом этапе почти не ощущается различие между рисунками шимпанзе и ребенка. И те, и другие носят абсолютно абстрактный характер. Но потом в этот хаос привносится порядок. Среди каракуль начинает появляться четкий круг. Его разными способами пересекают и, наконец, возникает кольцо из маленьких, расходящихся в стороны линий. Теперь происходит нечто волшебное, появляется лицо. Это как внезапное узнавание, нечто подобное тому моменту, когда человекообразные обезьяны увидели лицо на Макапан Пебл. Лица превращаются в людей, у них появляются руки, ноги и тело. Добавляются все новые и новые детали.

Преодолен гигантский порог, этого не сделал ни один шимпанзе. Мы уже можем говорить об изобразительности. Открывается целый новый мир экспериментирования, творческого созидания.

Удивительно то, что даже на этом этапе образы еще универсальны. Пока не проявляются культурные различия и местные традиции. Фигуры рождаются внутри воображения ребенка, они еще не подвергаются влиянию извне. Весь наш вид как бы запрограммирован на этот этап, так же как мы запрограммированы на начало развития речи примерно в это же время. Так и хочется сказать, что желание делать все это скорее, часть нашей исконной биологии, чем недавней культуры. Последовательность та же. Линии, каракули превращаются в круги, эти круги становятся четче, и рождается один круг. Потом круг начинает пересекаться линиями до тех по,р пока они не становятся похожими на лучи солнца. Внутри большого круга возникают маленькие круги и линии, похожие на черты лица. От лица начинают расти руки, ноги и тело, рождается фигура человека.

С возрастом у молодых художников появляется желание создавать более жизнеподобные рисунки. Им уже не так хочется пускать в ход свое воображение или привычно все упрощать. Если раньше живопись сама по себе была для них наградой, постепенным раскрытием самих себя, теперь на их плечи легла новая сложная задача — копировать реальную жизнь. Искусство больше не выдумывает, оно воспроизводит. Молодых художников учат как можно более точно копировать натуру. И если нам удается освоить этот новый навык — это наша единственная награда.

На этом этапе большинство отходит от искусства, потому что из него ушла детская радость творчества. Искусство стало рабом исторического фиксирования.

На протяжении веков великое искусство все больше и больше становилось уделом немногих избранных. Обыкновенные люди не могли с ними тягаться. Художник, теперь принимаемый обществом всерьез, стал его визуальным историком.

Но потом на авансцену вышла наука. Изобрели фотографию, за ней кино и видео. С плеч художников было снято бремя визуального фиксирования. В результате, с искусства 20-го века постепенно были сброшены цепи воспроизведения реальности. Понемногу искусство вернулось к радостному восприятию мира маленьким ребенком. Но оно сделало это со зрелой искушенностью взрослого. На смену искусному, но рабскому копированию, пришла ничем не сдерживаемая творческая импульсивность. Кто-то воспринял это, как ошеломляющую смену направления. На самом деле искусство просто вернулось к своим корням, к игре воображения.

Склонность к игре

Но иногда эта игра принимает неожиданный оборот. Почти все млекопитающие в детстве игривы, но с возрастом их игривость исчезает. Взрослые львы, если они все время сыты, никогда не играют. Вместо этого они каждый день по 16 часов спят. В этом их важное отличие от людей. Человеческие детеныши игривы так же, как львята, но их склонность к играм не ослабевает, она присуща и взрослым. Много игравшие в детстве легче переносят тяготы жизни в дальнейшем. Любопытно то, что многие детские игры основаны на схеме хищник-жертва, как если бы в нас по-прежнему жило наше давнее прошлое.

Склонность к играм заставляет детей лучше понимать свои способности как личности и особенности того, что их окружает. Для ребенка бездеятельная жизнь может обернуться катастрофой. Чтобы преуспеть во взрослой жизни, следует быть чрезвычайно активным в детстве. Эта естественная склонность к игре способствует успеху в дальнейшем и при нормальных обстоятельства обеспечивает его.

Невероятно, но эта игривость проявляется уже в чреве матери. Ультразвуковое сканирование показывает, что склонность к игре свойственна уже эмбриону. Ребенок бьет ногами не по какой-то физиологической причине, а просто потому что играет, причем делает это ритмично.

Судя по всему, склонность к игре характерна для нашего вида, поэтому следует кое-что усвоить. К примеру, взрослые, в стимулирующей, настраивающей на игру атмосфере, максимально эффективны. Это может показаться очевидным, но этому не придается значения. Однако в одном рекламном агентстве в Лос-Анджелесе приняли на вооружение эту идею. Молодых сотрудников окружают игрушки и игры всех видов. Тут склонны придерживаться принципа, согласно которому большинство великих идей рождается почти случайно. Клиентов удивляет, что, обсуждая многомиллионную кампанию, сотрудники агентства играют в баскетбол. Но именно это занятие, вроде бы далекое от мыслительного процесса, постегивает их воображение.

Каждая среда диктует свои взрослые игры. В Бельгии из песка и воды возведен один из самых больших песчаных замков на свете — его высота 20 с лишним метров. Взрослые сделали то, чем обычно занимаются дети, превратив их игру в своего рода искусство, требующее огромных усилий и мастерства. То, что получилось — эфемерный символ человеческой изобретательности. Тут важны сами действия, процесс. Цель достигнута, и песок возвращается в свое обычное состояние. Игра возобновится в следующем году. Жаль все это уничтожать, но краткость этого чуда — часть его чар.

Способность человека к игре, его готовность к ней постоянно проверяется всеми возможными способами. Это важно, поскольку мы, люди, по своей природе — не специалисты. То есть, мы должны пользоваться любой, самой малой возможностью, чтобы больше узнать о среде, в которой мы существуем, и о том, на что мы способны. Мы выживаем не благодаря одному большому секрету, нам нужно множество маленьких секретов. К примеру, многие другие виды зависят от одного источника еды. Но мы, в ходе нашей эволюции, никогда не знали, что будет нашей следующей едой. Нам всегда приходилось выискивать новый источник еды. Именно так мы сумели приспособиться почти к любой среде. Но часто нам приходилось при этом рисковать. Для подвергающегося риску вида мы физически неважно экипированы: у нас нет ни твердого панциря, ни толстой шкуры, ни густой шерсти. Наше тело с его нежной кожей и мясистыми ногами слишком уязвимо. Достойно удивления то, что нам удается столько делать.

Тяга к риску

Девочка стоит на игровой площадке, намереваясь прыгнуть с высоты полутора метров на мягкое основание. Стоящая перед ней дилемма суммирует вечное состояние человека. Находясь под зорким оком отца, она пытается принять решение. Часть ее отчаянно хочет прыгнуть с этой высокой платформы, хотя нет никакого повода это делать, а другая ее часть боится. Этот конфликт сопутствует нам всю жизнь. Когда нужно прыгать, а когда не стоит рисковать.

Когда риск невелик, люди сознательно создают дополнительные трудности. Человеку всегда нравится немного поднимать ставки, слегка увеличивать риск.

Некоторые люди, как, например, бразильские парни, катающиеся на крыше поезда, рискуют жизнью только ради того, чтобы испытать трепет игры со смертью. Это смесь озорства, бравады и потребности довести опасность до абсолютного предела. Что может сравниться с ощущением, которое испытывает человек, стоя на крыше поезда, рядом с высоковольтными проводами?

Последнее время стали возникать группы, которые объединяет одна цель — риск.

Для тех, кто побаивается физического риска, всегда найдется альтернатива. Во многих странах есть залы игральных автоматов, где людям доставляет удовольствие рискнуть небольшой суммой. Со стороны это занятие может показаться скучным, монотонным, но тысячи японцев ежедневно идут на такого рода риск.

Тягу к риску не назовешь сугубо современным феноменом. Это было присуще людям на протяжении тысяч лет. Те, кто ходят по огню, сознательно рискуют подвергнуть себя боли. Но на Фиджи это издавна считается религиозной церемонией. Если на эти камни положить носовой платок, он сгорит. По сей день никто не знает, почему подошвы ног этих людей остаются целыми и невредимыми. Это риск в наиболее чистой и магической форме. Человеку всегда нравилось играть с огнем, но, вероятно, никогда в столь буквальном смысле.

Бесспорно, игра огненным шаром это самый странный футбол на свете. Элементов гандбола, как будто, нет, впрочем, не будем забывать про беднягу вратаря.

Элемент воображаемого или опьяняющий мир игр разума

Одна из наиболее важных особенностей игры — наличие элемента воображаемого. Для котенка, играющего с листом, упавший сухой лист — мышь, и котенок воспринимает его, как добычу, хотя совершенно очевидно, что это никакая не мышь.

Когда Рене Магритта спросили, почему он написал под этим изображением «Это не трубка», тот ответил: «Эту трубку не набьешь табаком. Следовательно, это не трубка». Он хотел этим сказать, что образ — не вещь, которую он изображает.

Все мы способны делать так, чтобы одна вещь подменяла другую, реагировать на что-то, как если бы мы в это верили, зная при этом, что это нечто воображаемое. Во многом, это основа не только визуального искусства, но и слов и литературы. К примеру, слово «собака» никогда никого не кусает.

Эта символическая игра широко распространена в мире взрослых. На ней основаны индустрии. Когда мы идем в кино, мы входим в мир воображаемого. Люди знают, что перед ними актеры, но реагируют на то, что видят, так, как если бы все это происходило в действительности.

В прошлом люди иногда планировали свое будущее, исходя из символов. Во времена суеверий считалось, что магические символы наделены огромной силой, вокруг них устраивались замысловатые церемонии. Ритуалы могут длиться до 4 дней.

Индейцы Навахо создают изображения из песка, имеющие сложное значение. Каждая форма, каждый цвет, каждый образ имеют особый символический смысл. Гранулы цветного пигмента бросаются на песчаную основу. Когда работа заканчивается, женщина, являющаяся главной фигурой ритуала, садится в центре картины. Под песни и заклинания эти магические образы должны впитать ее беды и унести их.

Так и хочется сказать: ведь это просто песчаные картины, можно ли представить, что они могут на что-то влиять? Тогда как можно представить, что актера в фильме пытают? Входя в мир символического мышления, мы как бы начинаем играть по его правилам. Целые мифологии создавались на основе нескольких символов. Верны они или ложны, едва ли имеет значение. Их важность в том, что они настраивают нас на какой-то новый опыт, мы попадаем в опьяняющий мир игр разума. Когда наши основные потребности удовлетворены, когда мы уже не ограничиваемся выживанием, в нас пробуждается энергия.

«Нагую обезьяну» следует окрестить Творческой обезьяной. Всю жизнь мы остаемся похожими на детей взрослыми, всегда готовыми вступить в какую-нибудь игру.

Для многих наши величайшие достижения находятся в сфере техники, медицины, политики, экономики. А, может, они сводятся к одной из двух вещей: или к благополучному выживанию, или к удачной взрослой игре.

Если мы откажемся от этого и станем удручающе серьезными набожными взрослыми, мы предадим наше великое наследие, предадим себя, как самое удивительное, самое изобретательное животное на этой планете.

Но, помимо всего прочего, надо усвоить, что мы, люди — часть природы. Мы не стоим над ней, мы — ее неотъемлемая часть. Во многих отношениях, человек, как мы уже не раз видели, очень похож на других животных. Но в некоторых важных отношениях мы очень-очень другие. И именно эти отличия сделали нас главенствующим животным на планете.