Чехов

Все чаше разные люди пишут мне: "Мы не верим в народ". "Я потерял веру в народ". "Я не могу верить в народ, не верю партиям и вождям".

  Все это искренние вопли людей, ошеломленных тяжкими ударами фантастической и мрачной русской жизни, это крики сердца людей, которые хотят любить и верить.

  Но - да простят мне уважаемые корреспонденты! - их голоса не кажутся мне голосами людей, желающих знать и работать. Это вздыхает тот самый русский народ, в способность которого к духовному возрождению, к творческой работе отказываются верить мои корреспонденты. Уважаемые мои корреспонденты должны признать, что они плоть того самого народа, который всегда, а ныне особенно убедительно, обнаруживал - и обнаруживает - полное отсутствие веры в самого себя. Это народ, вся жизнь которого строилась на "авось" и на мечтах о помощи откуда-то извне, со стороны - от Бога и Николая Угодника, от "иностранных королей и государей", от какого-то "барина", который откуда-то "приедет" и "нас рассудит". Даже теперь, когда народ является физическим "хозяином жизни", он, все-таки, продолжает надеяться на "барина"; для одной части его этот барин - "европейский пролетариат", для другой - немец, устроитель железного порядка; некоторым кажется, что их спасет Япония, и ни у кого нет веры в свои собственные силы.

  Вера - это всегда хорошо для удобств души, для спокойствия ее, она несколько ослепляет человека, позволяя ему не замечать мучительных противоречий жизни, - естественно, что все мы стремимся поскорее уверовать во что-нибудь, в какого-нибудь "барина", способного "рассудить" и устроить добрый порядок внутри и вне нас. Мы очень легко веруем: народники расписали нам деревенского мужика, точно пряник, и мы охотно поверили - хорош у нас мужик, настоящий китаец, куда до него европейскому мужику.

  Было очень удобно верить в исключительные качества души наших Каратаевых - не просто мужики, а всечеловеки! Глеб Успенский "Властью земли" нанес этой вере серьезный удар, но верующие не заметили его. Чехов, столь нежно любимый нами, показал нам "Мужиков" в освещении еще более мрачном, - его поругали за неверие в народ. Иван Бунин мужественно сгустил темные краски - Бунину сказали, что он помещик и ослеплен классовой враждой к мужику. И, конечно, не заметили, что писатели-крестьяне - Ив. Вольный, Семен Подъячев и др. - изображают мужика мрачнее Чехова, Бунина и даже мрачнее таких уже явных и действительных врагов народа, как, напр., Родионов, автор нашумевшей книги "Наше преступление".

  У нас верят не потому, что знают и любят, а именно - для спокойствия души, - это вера созерцателей. бесплодная и бессильная, она - "мертва есть". Верой, единственно способной горы сдвигать, мы не обладаем. Теперь, когда наш народ свободно развернул пред миром все богатства своей психики, воспитанной веками дикой тьмы, отвратительного рабства, звериной жестокости, мы начинаем кричать:

  - Не верим в народ! Уместно спросить Неверов:

  - А во что же и почему вы раньше верили? Ведь все то, что теперь отталкивает вас от народа, было в нем и при Степане Разине, и Емельяне Пугачеве, в годы картофельных бунтов и холерных, в годы еврейских погромов и во время реакции 907 - 8 гг. Во что верили вы?

  Хороший честный мастер, прежде чем сделать ту или иную вещь, изучает, знает материал, с которым он хочет работать.

  Наши социальных дел мастера затеяли построение храма новой жизни, имея, может быть, довольно точное представление о материальных условиях бытия народа, но совершенно не обладая знанием духовной среды, духовных свойств материала.

  Нам необходимо учиться и особенно нужно выучиться любви к труду, пониманию его спасительности.

  Вера - это очень приятно, но необходимо знание. Политика - неизбежна, как дурная погода, но, чтобы облагородить политику, необходима культурная работа, и давно пора внести в область злых политических эмоций - эмоции доброты и добра. Верить нужно в самого себя, в свою способность к творческой работе, остальное приложится.

  "Мы в мир пришли, чтобы не соглашаться", чтобы спорить с мерзостями жизни и преодолеть их.

  Верить - это удобно, но гораздо лучше иметь хорошо развитое чувство собственного достоинства и не стонать по поводу того, в чем все мы одинаково виноваты.

  На днях какие-то окаянные мудрецы осудили семнадцатилетнего юношу на семнадцать лет общественных работ за то, что этот юноша откровенно и честно заявил: "Я не признаю Советской власти!"

  Не говоря о том, что людей, которые не признают авторитета власти комиссаров, найдется в России десятки миллионов и что всех этих людей невозможно истребить, я нахожу полезным напомнить строгим, но не умным судьям о том, откуда явился этот честный юноша, столь нелепо - сурово осужденный ими.

  Этот юноша - плоть от плоти тех прямодушных и бесстрашных людей, которые на протяжении десятилетий, живя в атмосфере полицейского надзора, шпионства и предательства, неустанно разрушали свинцовую тюрьму монархии, внося, с опасностью для свободы и жизни своей, в темные массы рабочих и крестьян идеи свободы, права, социализма. Этот юноша - духовный потомок людей, которые, будучи схвачены врагами и изнывая в тюрьмах, отказывались на допросах разговаривать с жандармами из презрения к победившему врагу.

  Этот юноша воспитан высоким примером тех лучших русских людей, которые сотнями и тысячами погибали в ссылке, в тюрьмах, в каторге и на костях которых мы ныне собираемся строить новую Россию.

  Это - романтик, идеалист, которому органически противна "реальная политика" насилия и обмана, политика фанатиков догмы, окруженных - по их же сознанию - жуликами и шарлатанами.

  Чтоб воспитать мужественного и честного юношу в подлых условиях русской жизни, требовалась огромная затрата духовных сил, почти целый век напряженной работы.

  И вот теперь те люди, ради свободы которых совершалась эта работа, не понимая, что честный враг лучше подлого друга, осудили мужественного юношу за то, что он, - как это и следует, - не может и не хочет признавать власть, попирающую свободу. Есть очень умная басня о свинье под дубом вековым, - может быть, премудрые судьи найдут время прочитать ее? Им необходимо ознакомиться с моралью этой басни.

  В Москве арестован И.Д. Сытин, человек недавно отпраздновавший пятидесятилетний юбилей книгоиздательской деятельности. Он был министром народного просвещения гораздо более действительным и полезным для русской деревни, чем граф Дм. Толстой и другие министры царя. Несомненно, что сотни миллионов сытинских календарей и листовок по крайней мере наполовину сокращали рецидивы безграмотности. Он всю жизнь стремился привлечь к своей работе лучшие силы русской интеллигенции, и не его вина, что он был плохо понят ею в своем искреннем желании "облагородить" сытинскую книгу. Все-таки он сумел привлечь к своему делу внимание и помощь таких людей, как Л.Н. Толстой, А.П. Чехов, Н.А. Рубакин, Вахтеров, Клюжев, А.М. Калмыкова и десятки других. Им основано книгоиздательство "Посредник", он дал Харьковскому Комитету грамотности мысль издать многотомную и полезную "Сельско-Хозяйственную Энциклопедию". За пятьдесят лет Иван Сытин, самоучка, совершил огромную работу неоспоримого культурного значения. Во Франции, в Англии, странах "буржуазных", как это известно, Сытин был бы признан гениальным человеком и по смерти ему поставили бы памятник, как другу и просветителю народа.

  В "социалистической" России, "самой свободной стране мира", Сытина посадили в тюрьму, предварительно разрушив его огромное, превосходно налаженное технически дело и разорив старика. Конечно, было бы умнее и полезнее для Советской власти привлечь Сытина, как лучшего организатора книгоиздательской деятельности, к работе по реставрации развалившегося книжного дела, но - об этом не догадались, а сочли нужным наградить редкого работника за труд его жизни - тюрьмой. Так матерая русская глупость заваливает затеями и нелепостями пути и тропы к возрождению страны, так Советская власть расходует свою энергию на бессмысленное и пагубное и для нее самой, и для всей страны возбуждение злобы, ненависти и злорадства, с которым органические враги социализма отмечают каждый ложный шаг, каждую ошибку, все вольные и невольные грехи ее.

  Исходя из этих соображений, схематичность которых не мешает, надеюсь, их ясности, я позволю себе сказать несколько слов о практике культурно-просветительной деятельности, которую ныне развивают различные организации и группы. Начну с факта.

  Один из рабочих районов Петрограда устроил театр, обрамление для сцены было написано весьма даровитым художником и изображало мускулистых рабочих, с засученными рукавами, фабрики, фабричные трубы, - все это сделано в стиле кубизма.

  Рабочие, посмотрев на это искусство, решительно заявили:

  - "Уберите это, этого нам не нужно! Нам нужно, чтобы в нас поддержали и развили любовь к природе, к полю, лесу, к широким пространствам, наполненным живой игрою красок и солнца. Поддержите в нас любовь к красоте, нам не нужно скуки, ежедневности!"

  Это буквально так было сказано, и это сказано рабочими. В этих словах определенно звучит законное и естественное требование здорового человека, который ищет в искусстве контраста той действительности, которая утомляет и истязует душу. Отвратительные явления буден он знает лучше художника, и если художник не лирик, умеющий осветить серые сумерки жизни рабочего ласковым и ярким огнем своей души, если он не сатирик, имеющий силу изобразить грязный ад буден так, чтобы его картина, стихотворение или рассказ возбудили активное отвращение к будничной жизни, органическое стремление к празднику, если он не в состоянии вскрыть в обычном и привычном героическое и значительное, - если художник не может этого дать, - его искусство не нужно рабочему, человеку, который привык создавать из бесформенных масс сырого материала тончайшие вещи, сложные аппараты, мощные машины. Рабочий - тоже художник, ибо он дает бесформенному законченные формы.

  Ему не может нравиться и ничего нового ему не скажет кубизм и вся так называемая "линейная живопись ". Очень вероятно, что у новых течений живописи есть будущее, но пока они представляют собою кухню техники, которая может быть интересна только людям изощренного вкуса, художественным критикам и историкам искусства. Показывать же всю эту кухонную работу людям, жаждущим совершенной красоты, значит - давать им читать "Войну и Мир" Л. Толстого по его стократно перечеркнутым черновым корректурам.

  Переходя от живописи к сценическому зрелищу, я ставлю парадоксальный - с виду - вопрос: что полезнее для социально-эстетического воспитания масс - "Дядя Ваня" Чехова или - "Сирано де Бержерак" Ростана, "Сверчок на печи" Диккенса или любая из пьес Островского?

  Я стою за Ростана, Диккенса, за Шекспира, греческих трагиков и остроумные, веселые комедии французского театра. Я стою за этот репертуар потому, что - смею сказать - я знаю запросы духа рабочей массы. В ней достаточно глубоко развито сознание классовой вражды и социальных различий, она хочет видеть и понять явления общечеловечности и единства, она уже чувствует, что сознание единства, чувств, мыслей, - основа культуры человека, признак общечеловеческого стремления к радости, счастью - к созданию на земле праздника.

  Она хочет, чтобы души ее коснулось самое лучшее, что создано чувством и мыслью человека, хочет изумиться гению человека, понять и полюбить его.