Часть 3

По­яви­лись плас­тмас­со­вые ста­каны, вод­ка за­буль­ка­ла, и ко­ман­дир при­казал:

– Ну, взя­ли!

Мат­вей ма­ял­ся, мор­щился и от­во­рачи­вал­ся, Илье бы­ло ин­те­рес­но и ве­село, а Ни­колай Ива­нович де­лал де­ло.

– За что пь­ём? А! За зна­комс­тво и за то, чтоб в дру­гой раз без пос­ледс­твий!..

И оп­ро­кинул вод­ку в се­бя. Илья то­же оп­ро­кинул, а Мат­вей глот­нул, за­дышал ртом и при­пал к ми­нераль­ной во­де.

– Что та­кое?! – то­ном вра­ча, рас­пе­ка­юще­го па­ци­ен­та, вос­клик­нул Ни­колай Ива­нович. – До дна, до дна!

– Не мо­гу я, про­тив­но мне!

– А вче­ра бы­ло не про­тив­но?! Да­вай, да­вай, как ле­карс­тво!

Мат­вей с уси­ли­ем прог­ло­тил вод­ку и за­шарил в уже раз­вя­зан­ном па­кете.

– Огур­цы на са­мом де­ле пер­вый сорт, – хрус­тя, ска­зал Ни­колай Ива­нович. – Ин­те­рес­но, что та­кое они в ма­ринад кла­дут?..

Илья то­же взял хо­лод­ный и плот­ный огу­рец в на­лип­ших ук­ропных се­меч­ках, от­ку­сил и стал же­вать.

От вод­ки в жи­воте мо­мен­таль­но сде­лалось го­рячо и прос­торно, а от огур­ца со­лоно и тер­пко – хо­рошо!

– Ну, ещё по од­ной и впе­рёд! К ис­кусс­тву!

– Вод­ку пь­ёте? – спро­сили ря­дом, и все трое ог­ля­нулись. – А Зоя Се­мён­на че­го? Бро­сили?

Ут­ренняя со­бесед­ни­ца Ильи Суб­бо­тина, глу­боко за­сунув ру­ки в кар­ма­ны ко­жано­го «бом­бе­ра», с ин­те­ресом взи­рала на вод­ку и па­кет с огур­ца­ми.

– Мне наль­ёте?

Ни­колай Ива­нович за­сом­не­вал­ся, и вид­но бы­ло, что он сом­не­ва­ет­ся.

– Де­вуш­кам по ут­рам пить не по­лага­ет­ся, – на­конец ска­зал он.

– Да лад­но! У нас уже сто лет рав­нопра­вие!

– У вас, мо­жет быть, и рав­нопра­вие, – от­че­канил Ни­колай Ива­нович, – а у нас нет.

– Да я вод­ки вы­пила боль­ше, чем вы за всю жизнь!

– Ни­колай Ива­нович, – вме­шал­ся Илья. – Вы за­тяги­ва­ете эпи­зод. На­лей­те ей, и де­ло с кон­цом.

– А я боль­ше не бу­ду, – ис­пу­ган­но ска­зал Мат­вей, сде­лал шаг на­зад, нас­ту­пил Илье на но­гу и не за­метил. Илья по­мор­щился и пос­мотрел. На мок­ром ке­де от­пе­чатал­ся след чу­жой риф­лё­ной по­дош­вы. – Я вот луч­ше огур­чи­ка!..

Джентль­мен по­жал пле­чами – не­доволь­но – и раз­лил по ста­канам ос­тавшу­юся вод­ку.

Илья до­жевал свой огу­рец и вы­тащил из па­кета ещё один.

– Как вас зо­вут?

– Ан­гел, – от­ве­тила де­ваха.

– Так я и знал, – ска­зал про­фес­сор Суб­бо­тин. – Тост, Ни­колай Ива­нович!

– Всем здо­ровья до ста лет, – чет­ко объ­явил джентль­мен.

Де­ваха фыр­кну­ла, ши­роко ра­зину­ла бе­лозу­бую пасть и ли­хо вып­лесну­ла ту­да вод­ку. Илья наб­лю­дал с ин­те­ресом. Вып­леснув, де­ваха, яс­ное де­ло, на­чала над­садно каш­лять, мо­тать го­ловой и вы­пучи­вать гла­за. Сва­ляв­ши­еся, как вой­лок, хвос­ты её при­чёс­ки мо­тались по сто­ронам.

Ни­колай Ива­нович по­качал го­ловой с осуж­де­ни­ем, от­вернул­ся и зах­рустел огур­цом. Илья ак­ку­рат­но пос­та­вил пус­той ста­кан на ла­воч­ку, по­думал – де­ваха за­дыха­лась и хри­пела – и с си­лой пос­ту­чал её по спи­не. Она сдав­ленно всхрюк­ну­ла и кач­ну­лась впе­рёд.

– Вы ес­ли че­го-то не уме­ете, – по­учи­тель­ным то­ном про­из­нёс про­фес­сор Суб­бо­тин, – так не де­лай­те или сна­чала на­учи­тесь!

– По… шёл… ты! – про­ла­яла стра­дали­ца.

Она всё про­дол­жа­ла каш­лять, про­фес­сор опять уч­ти­во пос­ту­чал. Из-за во­рот­ни­ка её нег­ну­щей­ся и гро­моз­дкой, как стог, кур­тки вы­лез­ла на­ив­ная бе­лая ма­газин­ная бир­ка. Илья зап­ра­вил бир­ку – про­фес­сор тер­петь не мог не­ак­ку­рат­ности!..

Поб­ро­сав в ур­ну плас­тмас­со­вые ста­кан­чи­ки и пус­тую пол­литров­ку, они ус­тре­мились за эк­скур­си­ей и наг­на­ли её в ниж­нем эта­же крас­но­го кир­пично­го до­ма, на ко­тором зна­чилась вы­вес­ка, что это – му­зей.

– Ну, взгля­нем, что тут за фе­номе­ны, – под нос се­бе го­ворил Ни­колай Ива­нович, стя­гивая паль­то, – в зна­мени­том се­ле Со­коль­ничь­ем!..

Не­боль­шая за­ла бы­ла ус­тавле­на раз­но­об­разны­ми му­зыкаль­ны­ми ящи­ками, фис­гармо­ни­ями, ме­хани­чес­ки­ми пи­ани­но, ка­бинет­ны­ми ор­га́на­ми с пу­пыр­ча­тыми ла­тун­ны­ми ва­лика­ми – по ва­лику дви­галась ме­тал­ли­чес­кая плас­ти­на, и ор­га́н иг­рал му­зыку, – а так­же грам­мо­фона­ми, па­тефо­нами и фо­ног­ра­фами. Бы­ли ещё му­зыкаль­ные шка­тул­ки и ка­кие-то гро­моз­дкие ма­шины по из­вле­чению зву­ка из че­го угод­но – из струн, де­ревян­ных и же­лез­ных шту­ковин, с пе­даля­ми и кол­ка­ми, вой­лоч­ны­ми мо­лоточ­ка­ми и ру­ко­ят­ка­ми, по­хожи­ми на ко­лодез­ный во­рот.

– В этом по­меще­нии, – го­вори­ла не ви­димая за спи­нами Зоя Се­мёнов­на, – у нас соб­ра­ны мно­гочис­ленные уве­сели­тель­ные ус­трой­ства, быв­шие в хо­ду у жи­телей Ярос­лав­ской гу­бер­нии в кон­це де­вят­надца­того и в на­чале двад­ца­того ве­ка. В те вре­мена, пред­ставь­те се­бе, не бы­ло те­леви­зоров и мо­биль­ных те­лефо­нов, и лю­ди раз­вле­кались со­вер­шенно не так, как сей­час.

Ва­неч­ка об­нял свою спут­ни­цу, они оба, как по ко­ман­де, сос­тро­или оди­нако­вые улыб­ки, и де­вуш­ка сде­лала сел­фи на фо­не ме­хани­чес­ко­го пи­ани­но. По­том они пе­ребе­жали к сто­лу с му­зыкаль­ны­ми шка­тул­ка­ми и там сде­лали сел­фи то­же. За­тем пе­ремес­ти­лись к ок­ну и ещё нес­коль­ко раз за­печат­ле­лись.

– А где же Мат­вей Алек­сан­дро­вич? – вдруг спро­сила Зоя Се­мёнов­на со­вер­шенно дру­гим, не эк­скур­си­он­ным го­лосом. – По­терял­ся?

Илья ог­ля­нул­ся – и вправ­ду ни­како­го Мат­вея сре­ди соб­равших­ся в за­ле не бы­ло. Стран­ное де­ло. Ког­да же он от­стал?

– Про­дол­жай­те, Зо­еч­ка Се­мёнов­на, – лас­ко­во ска­зал Ни­колай Ива­нович. – Он, дол­жно быть, по­гулять ре­шил!.. За­то мы вот… де­вуш­ку к вам дос­та­вили.

Се­тевая по­этес­са по име­ни Ан­гел смот­ре­ла злы­ми гла­зами. Кур­тку она так и не сня­ла.

Илья го­лову мог дать на от­се­чение, что при из­вестии о том, что Мат­вей «ре­шил по­гулять», Зоя Се­мёнов­на огор­чи­лась и ут­ра­тила ин­те­рес к эк­скур­сии.

Вы­ходит, она ра­ди не­го ста­ралась?! Или де­ло в чём-то дру­гом? Мо­жет, она… сле­дит за Мат­ве­ем? Бо­ит­ся упус­тить его из ви­ду?

– Здесь всё мож­но тро­гать ру­ками, – про­дол­жа­ла увяд­шая Зоя Се­мёнов­на. – И фо­тог­ра­фиро­вать мож­но…

Ви­димо, это бы­ло ска­зано спе­ци­аль­но для па­роч­ки, ко­торая толь­ко и де­лала, что фо­тог­ра­фиро­валась.

– Вот та­кой му­зыкаль­ный ящик мож­но бы­ло уви­деть в гос­ти­ной за­житоч­но­го кресть­яни­на или сред­ней ру­ки куп­чи­ка. А та­кое раз­вле­чение мог­ли поз­во­лить се­бе толь­ко лю­ди по­бога­че. Инс­тру­мен­ты по­купа­лись для жён и до­чек, ко­торые це­лыми дня­ми си­дели до­ма, и единс­твен­ной от­ра­дой для них бы­ли мод­ные му­зыкаль­ные пь­ес­ки и гу­ляние по глав­ным ули­цам. Та­ких в Со­коль­ничь­ем бы­ло три – Ярос­лав­ская, Се­ред­ская и Да­выд­ков­ская.

Силь­ные паль­цы впи­лись Илье в за­пястье.

– Я вод­ку пить умею, – про­шипе­ла по­этес­са. – Я по­пер­хну­лась прос­то!

Он ско­сил на неё гла­за. Ру­кав кур­тки зад­рался, об­на­жив не­чис­тую, как буд­то сма­зан­ную си­неву та­ту­иро­вок.

– А ты пош­ляк! Во­доч­ка под огур­чик, му­зыкаль­ные фе­номе­ны! Паль­цем по­манил и ду­ма­ешь – ум­нее всех, да?

Про­фес­сор Суб­бо­тин ак­ку­рат­но вы­тащил ру­ку из по­этес­си­ных ког­тей. Та­кой бур­ной ре­ак­ции он не ожи­дал. Нуж­но быть вни­матель­нее, ска­зал он се­бе. Ссо­рить­ся с ни­ми и во­об­ще как-то вы­делять­ся не сто­ит. Он ни­чего о них не зна­ет, – нас­коль­ко про­ще бы­ло бы, ес­ли б ди­рек­тор имел при­выч­ку при­ез­жать на ра­боту вов­ре­мя, а не пос­ле две­над­ца­ти! Сей­час мож­но толь­ко наб­лю­дать и за­давать ни­чего не зна­чащие воп­ро­сы.

– Вы Мат­вея не ви­дели? – при­мири­тель­ным ше­потом спро­сил Илья у по­этес­сы. – Ку­да он дел­ся, не­понят­но.

– Ни­кого я не ви­дела!..

– Да, нас­коль­ко по-дру­гому лю­ди жи­ли, – нег­ромко ска­зала ря­дом Ка­тя. – А вре­мени-то прош­ло все­го ни­чего.

Она по­дош­ла к ок­ну, при­под­ня­ла за­навес­ку и пос­мотре­ла на ули­цу. Зою Се­мёнов­ну ник­то не слу­шал.

– Скуч­но жи­ли! – из­да­лека под­держал Ка­тю Ва­неч­ка. – Ведь на этой му­зыке да­леко не у­едешь! И улиц все­го три! Ли­леч­ка, ты бы сог­ла­силась гу­лять взад-впе­рёд по трём ули­цам?

– Я?! По ули­цам гу­лять?!

– А что? Куп­чи­хи же гу­ляли!

– Я те­бе не куп­чи­ха, – оби­делась де­вуш­ка.

– Нет, но ес­ли бы!..

– Я бы от­сю­да у­еха­ла в Па­риж, – объ­яви­ла де­вуш­ка. – В Па­риж ведь всег­да мож­но у­ехать!

– Не всег­да, – по­чему-то от­ве­тила Зоя Се­мёнов­на. – В Па­риж мож­но у­ехать не всег­да. – И встре­пену­лась. – Прой­дём­те в сле­ду­ющий зал, там про­дол­же­ние эк­спо­зиции, и мы поз­на­комим­ся с не­кото­рыми под­робнос­тя­ми бы­та жи­телей Со­коль­ничь­его, а так­же с уни­каль­ной тех­но­логи­ей вы­ращи­вания и хра­нения на­ших зна­мени­тых огур­цов.

– Ли­леч­ка, ты уме­ешь вы­ращи­вать огур­цы?

– Я умею их есть! Би­тые огур­цы, пом­нишь, в ки­тай­ском рес­то­ране? Я за­была, как он на­зыва­ет­ся! Вкус­но бы­ло.

– Слу­шай, да­вай ещё на фо­не вот этой шту­ки щёл­кнем­ся!.. Ты вык­ла­дыва­ешь?

– Да вык­ла­дываю, но здесь вай-фая нет! Толь­ко мо­биль­ный Ин­тернет, и тот еле ше­велит­ся.

По­этес­са боль­ши­ми ша­гами пош­ла к вы­ходу – му­зыкаль­ные фе­номе­ны зад­ро­жали и заб­ренча­ли ей вслед, – хлоп­ну­ла дверь.

– От­ряд не за­метил по­тери бой­ца! – про­воз­гла­сил Ни­колай Ива­нович. – Ека­тери­на, ес­ли же­ла­ете, мо­гу вас сфо­тог­ра­фиро­вать. Воз­ле ок­на ро­ман­тично.

– Нет, спа­сибо, – от­ка­залась Ка­тя. – Пой­дём­те, там Зоя Се­мёнов­на од­на.

Из му­зея Илья вы­ходил са­мым пос­ледним. Он дол­го рас­смат­ри­вал фо­тог­ра­фии, за­печат­левшие бо­рода­тых муж­чин в шап­ках пи­рож­ком, ко­рот­ких паль­то и са­погах и жен­щин в длин­ных юб­ках и блуз­ках с ши­роки­ми ру­кава­ми. Ря­дом с жен­щи­нами, как пра­вило, бы­ло нес­коль­ко пе­репу­ган­ных де­тей в бе­лых ру­бахах и улыб­чи­вая так­са. Даль­ше сле­дова­ли фо­тог­ра­фии во­зов, в ко­торых ле­жали огур­цы – хол­ма­ми, а по­том фо­тог­ра­фия пло­щади, су­дя по ко­локоль­не, той са­мой, на ко­торую вы­ходи­ли ок­на До­ма твор­чес­тва.

Ва­неч­ка и Ли­леч­ка дав­но ум­ча­лись, Ни­колай Ива­нович прос­ле­довал за Ка­тей – на не­кото­ром рас­сто­янии, но всё же не от­да­ля­ясь, а Илья про­дол­жал рас­смат­ри­вать фо­тог­ра­фии. Но­ги в му­зей­ном теп­ле как буд­то раз­мокли, и те­перь в ке­дах хлю­пало по-нас­то­яще­му.

На­конец Зоя Се­мёнов­на выш­ла из две­ри с таб­личкой «Слу­жеб­ная» и ста­ла то­роп­ли­во спус­кать­ся по де­ревян­ной кра­шеной лес­тни­це. Лок­тем она при­жима­ла боль­шую сум­ку, по­хожую на ко­шёл­ку, а дру­гой ру­кой зап­равля­ла под ка­пюшон во­лосы.

– Зоя Се­мён­на!

– А! – Она ис­пу­ган­но ог­ля­нулась.

– Про­шу про­щения. Где здесь «Тор­говля Го­рохо­вых»? Мне бы обувь ка­кую-ни­будь ку­пить.

Она пос­мотре­ла с сом­не­ни­ем:

– Та­мош­няя обувь вам не по­дой­дёт, – ска­зала она. – Ну, сту­пай­те за мной, я по­кажу.

Она при­дер­жа­ла пе­ред ним дверь.

День ра­зошёл­ся, и ту­чи ра­зош­лись, выг­ля­нуло сол­нце, и ста­ло ещё хо­лод­нее. Илья по­жалел, что он без шап­ки.

Всё вок­руг бы­ло за­лито хо­лод­ным яр­ким све­том. Ко­локоль­ня упи­ралась зо­лотым крес­том в оди­нокое об­ла­ко с си­зым наб­рякшим дном. Листья, ус­ти­лав­шие тра­ву, бы­ли ещё цвет­ны­ми, соч­ны­ми. На бе­регу ре­чуш­ки с дру­гой сто­роны пло­тины сто­яла боль­шая за­дум­чи­вая ло­шадь с мох­на­тыми но­гами. Ка­кие-то маль­чиш­ки про­кати­ли на ве­лоси­педах и взви­лись в гор­ку, как стай­ка во­робь­ёв.

Зоя Се­мёнов­на по­кача­ла го­ловой:

– Хо­лод та­кой, а они на ве­лоси­педах. От­ча­ян­ные! Хо­тя им лишь бы в шко­лу не хо­дить.

Илья хо­тел бы­ло спро­сить, есть ли у неё де­ти, но пе­реду­мал и не стал спра­шивать.

– Хо­рошее у вас се­ло.

– Да всё Олег Па­лыч! Ес­ли б не он, ни­чего бы тут не бы­ло. С не­го всё на­чалось. И ра­бота по­яви­лась, и на­род по­ехал!

«…Ну, это я уже слы­шал», – по­думал Илья.

– В До­ме твор­чес­тва на­роду, пря­мо ска­жем, не очень мно­го.

– Так ведь осень, – Зоя Се­мёнов­на на хо­ду по­жала пле­чами. – Сей­час ни ку­пания, ни ягод-гри­бов. И не по­гуля­ешь осо­бен­но.

– А на­ша по­вари­ха Клав­дия за гри­бами хо­дит.

– Так ведь она зна­ет, ку­да ид­ти-то! У неё отец до сне­гов гри­бы но­сил, и она уме­ет. А я да­же ле­том пой­ду, все с пол­ны­ми кор­зи­нами, а у ме­ня три гри­боч­ка. Во-он «Тор­говля Го­рохо­вых», ви­дите? Тут у нас всё на ви­ду, ря­дыш­ком.

– А там что? Ча­сов­ня ка­кая-то?

– Ис­точник, це­леб­ный. Прав­да, прав­да! Спус­ти­тесь, по­пей­те во­дич­ки. Пов­ре­дить точ­но не пов­ре­дит, а то и по­может!..

– Зоя Се­мёнов­на, а прав­ду го­ворят, что у вас тут не­дав­но жен­щи­ну уби­ли?

Она ос­та­нови­лась. Оч­ки спол­зли, и она не­лов­ко поп­ра­вила их паль­цем.

– Да что же это та­кое, а? – спро­сила Зоя и раз­ду­ла ноз­дри. – Сколь­ко ж это бу­дет про­дол­жать­ся?! Что вы все ко мне при­вяза­лись?! Я не ви­нова­та, что он её убил! И не знаю, не ви­дела!

Илья не дрог­нул.

– Из­ви­ните ме­ня, – взмо­лил­ся он и при­жал ру­ку к кур­тке, то есть как бы к сер­дцу. – Я толь­ко что при­ехал, и… ну, мне рас­ска­зали!.. Вы же ин­телли­ген­тный че­ловек и всё по­нима­ете. Для Со­коль­ничь­его это те­ма но­мер один на мно­го лет впе­рёд! Все бу­дут спра­шивать!

Упо­мина­ние об ин­телли­ген­тнос­ти нес­коль­ко смяг­чи­ло Зою Се­мёнов­ну, и про­фес­сор Суб­бо­тин се­бя пох­ва­лил.

– А мне что де­лать? Прис­та­ют и прис­та­ют! Гос­по­ди, у­еду я от­сю­да, толь­ко бы не прис­та­вали! Да ещё Вить­ка! Он му­хи не оби­дит, а тут го­ворят – убил!..

– Так, мо­жет, не он убил? Как вы ду­ма­ете? – ос­то­рож­но спро­сил Илья и ошиб­ся!..

Зоя Се­мёнов­на ста­ла хва­тать ртом воз­дух, за­маха­ла на не­го ко­шёл­кой, за­мота­ла го­ловой и ста­ла от­сту­пать:

– Что те­бе на­до?! Что ты ко мне при­вязал­ся?! Вить­ка убил! Вить­ка убил и си­дит! Он, он убил!.. И пусть си­дит!

И она бро­силась бе­жать, ос­та­вив удив­лённо­го про­фес­со­ра пос­ре­ди за­литой хо­лод­ным сол­нцем пло­щади.

– И эту то­же из се­бя вы­вел? – спро­сили ря­дом. – Или ты прос­то её уку­сил?

– Где вы пря­тались? – ос­ве­домил­ся про­фес­сор Суб­бо­тин. – Под кус­том? Я вас не за­метил.

– Я не пря­талась, – объ­яви­ла по­этес­са. – Я прос­то хо­тела те­бе ска­зать, что всег­да нуж­но точ­но знать, с кем име­ешь де­ло! Ина­че по­падёшь впро­сак, по­нял? Вот ты же ме­ня сов­сем не зна­ешь!

Раз­ду­мывая, что мог­ло так на­пугать Зою Се­мёнов­ну, Илья от­ри­цатель­но по­качал го­ловой.

– Не зна­ешь, – под­твер­ди­ла по­этес­са. – И не уз­на­ешь ни­ког­да! А мне, мо­жет, прос­то скуч­но жить!

…Вить­ка, су­дя по все­му, и есть тот са­мый ал­ко­голик Пет­ро­вич, быв­ший муж эк­скур­со­вод­ши. По­чему она зак­ри­чала – Вить­ка убил и си­дит?.. А до это­го ска­зала – он му­хи не оби­дит? Что из это­го прав­да? И по­чему так важ­но, что си­дит этот са­мый Вить­ка?

– Я ре­шила, что всем и всег­да бу­ду го­ворить прав­ду. Вот ты час­то го­воришь прав­ду? Или те­бе пле­вать?

Зоя Се­мёнов­на скры­лась за уг­лом, про­пала из глаз. Илья пе­ревёл взгляд на по­этес­су, ко­торая топ­та­лась ря­дом.

– По­чему вы на­зыва­ете ме­ня на «ты»? Что за ами­кошонс­тво? – ос­ве­домил­ся про­фес­сор Суб­бо­тин.

Де­ваха фыр­кну­ла, её дре­ды ко­лых­ну­лись. Она су­нула в них па­лец с ро­зовым ног­тем и энер­гично по­чеса­лась.

– Ка­кие он сло­ва зна­ет! Сколь­ко те­бе лет, ум­ник?

– Э-э… трид­цать пять.

– Так ты ещё мо­лодой! – И она с си­лой стук­ну­ла его по пле­чу. – Я ду­мала, ты стар­ше! А я всех мо­лодых на­зываю на «ты». Я тер­петь не мо­гу прит­ворс­тва!.. За­чем лю­ди на­зыва­ют друг дру­га на «вы»? За­тем, что они прит­во­ря­ют­ся веж­ли­выми! На са­мом де­ле всё сво­дит­ся к то­му, что ник­то ни­кого не ува­жа­ет, в грош не ста­вит! А за­чем тог­да вы­кать?! Ты ис­то­рию рус­ско­го кресть­янс­тва чи­тал?

Илья ещё пос­то­ял нем­но­го, раз­ду­мывая, и по­шёл в сто­рону «Тор­говли Го­рохо­вых».

– Так вот там на­писа­но, что на «вы» об­ра­щались толь­ко к ба­рину, да и то к чу­жому! По­нима­ешь? Кресть­яне бы­ли от зем­ли, от са­мого кор­ня жиз­ни, они не уме­ли прит­во­рять­ся!

– А по­чему вы при­вяза­лись имен­но ко мне? – по­ин­те­ресо­вал­ся про­фес­сор Суб­бо­тин. – По­чему не к Мат­вею?

– Я к те­бе не при­вязы­валась! – вспы­лила де­ваха. – Ты прос­то вёл се­бя, как клас­сная да­ма! И я ре­шила с то­бой по­гово­рить. Мо­жет, ты ещё не сов­сем по­терян! Мо­жет, в те­бе есть неч­то че­лове­чес­кое и с то­бой мож­но до­гово­рить­ся!

– До­гово­рить­ся со мной нель­зя, – пе­ребил Илья. – Как вас зо­вут? В пас­порте что на­писа­но?

– Ан­гел, – ска­зала де­ваха, и у неё пок­расне­ла шея. – Те­бе что, пас­порт по­казать?

– Ни в ко­ем слу­чае! – воз­ра­зил про­фес­сор Суб­бо­тин. – Вы раз­ра­зитесь речью о бес­по­лез­ности до­кумен­тов и о том, что у рус­ско­го кресть­янс­тва вов­се не бы­ло пас­портов. Зай­дём?..

Он рас­пахнул и при­дер­жал пе­ред ней кра­шен­ную ко­рич­не­вой крас­кой дверь в «Тор­говлю Го­рохо­вых».

В лав­ке бы­ло по­лутем­но и силь­но пах­ло ук­ро­пом, тми­ном и ещё чем-то, при­над­ле­жав­шим к со­лень­ям и ма­рина­дам. С пра­вой сто­роны тя­нулась длин­ная кон­торка со ста­рин­ны­ми ве­сами – две чаш­ки на длин­ных це­пях, в чаш­ках гирь­ки. Под свод­ча­тым ам­барным по­тол­ком ви­сели не­понят­но­го наз­на­чения тка­ни, а вдоль сте­ны сто­яли сун­ду­ки и боч­ки. В боч­ках гро­моз­ди­лись, при­дав­ленные кам­ня­ми, раз­бухшие де­ревян­ные кру­ги.

За кон­торкой ни­кого не бы­ло.

– И где тут мо­гут быть са­поги? – сам у се­бя спро­сил Илья. – Кир­зо­вые или хо­тя бы ре­зино­вые?

– Ка­кие са­поги? Ты че­го, кол­лекци­они­ру­ешь са­поги? Или ты с ни­ми фо­тог­ра­фиру­ешь­ся?

– Я но­шу их на но­гах, – со­об­щил про­фес­сор Суб­бо­тин. – Как рус­ское кресть­янс­тво. Об этом на­писа­но в кни­ге, ко­торую вы чи­тали?

…Он вов­се не со­бирал­ся её драз­нить! На са­мом де­ле не со­бирал­ся! От­че­го-то ему бы­ло жаль не­лепую де­ваху с её го­лой за­мёр­зшей ше­ей, си­ними ру­ками и слиш­ком ог­ромной и не­удоб­ной кур­ткой с ду­рац­кой ма­газин­ной бир­кой! Нель­зя бы­ло под­да­вать­ся жа­лос­ти, и он ста­ратель­но не под­да­вал­ся.

– Здравс­твуй­те, здравс­твуй­те, про­ходи­те, – на­легая на «о», про­пела тол­стая баб­ка в плат­ке, вы­ныр­нувшая из зад­ней две­ри. – Вам че­го, род­нень­кие? Огур­чи­ков, ка­пус­тки?

– Го­ворят, у вас са­поги бы­ва­ют?

– Са­поги-и? – про­тяну­ла баб­ка то­же как-то ок­ругло. – Есть, как не быть! Ре­зино­вые, есть и ко­жаные. Пог­ля­дите?

Она вы­вали­лась из-за кон­торки, они пос­то­рони­лись, под­ка­тилась к тём­но­му бу­фету, от­кры­ла двер­цу, упо­рис­то ста­ла на ко­лени и за­шари­ла внут­ри.

– Вот од­ни са­пож­ки, ре­зино­вые, а вот ещё… щас… ко­жаные…

Из бу­фета вы­вали­лись ог­ромные урод­ли­вые шту­ки – «са­пож­ки ре­зино­вые», а по­том ещё что-то. По­этес­са ткну­ла паль­цем в ку­чу:

– Ты вот это но­сить со­бира­ешь­ся? Или ты ры­болов-спорт­смен?

– В ре­зино­вых уж хо­лод­но, хо­тя ес­ли но­сок под­на­деть, мо­жет, и ни­чего, – го­вори­ла баб­ка. – А ко­жаные од­ни у ме­ня та­кие, это дя­дя Ва­ся Га­лоч­кин по­шива­ет, он уж ста­рень­кий сов­сем, а са­пож­ник знат­ный. К не­му в се­миде­сятых из Ярос­лавля мод­ни­цы ез­ди­ли обув­ку за­казы­вать. И пред­се­дате­лю рай­ис­полко­ма, и кол­хозно­му на­чаль­ству толь­ко он са­поги и шил. А как на ко­лод­ку са­жал, как боч­ки́ при­лажи­вал, луч­ше всех по­куп­ных и заг­ра­нич­ных! Да го­ворю, ста­рый он стал, нев­мо­готу ра­ботать. Ну че­го? При­кинешь на но­гу-то? Вон са­дись на сун­дук!..

Илья Сер­ге­евич усел­ся на ука­зан­ный сун­дук и с нас­лажде­ни­ем стя­нул мок­рый ре­зино­вый кед.

– Тю! Да у те­бя там бо­лото, гля­ди, ля­гуш­ки за­ведут­ся! По­дож­ди, но­сок дам су­хой, так не лезь!

Баб­ка выд­ви­нула ящик и, по­рыв­шись, дос­та­ла па­ру бу­мазей­ных ар­мей­ских нос­ков, сцеп­ленных бе­лой нит­кой.

Ко­жаный са­пог, сра­ботан­ный зна­мени­тым дя­дей Ва­сей, был ры­жего цве­та, стран­но лёг­кий, но на тол­стой, как буд­то мно­гос­лой­ной, по­дош­ве.

Но­га да­же в су­хом нос­ке в уз­кое го­лени­ще лез­ла с тру­дом. Баб­ка сто­яла над Иль­ёй и ру­ково­дила:

– Ты шта­нину-то, шта­нину под­ма­тывай, как пор­тянку! Вот мо­лодёжь, ни­чего не уме­ете! А ес­ли вдруг в оте­чес­тве вой­на, в чём по до­рогам пой­дё­те, в шлё­пан­цах этих, что ли? Вто­рой ру­кой-то по­могай! Пус­ти, я са­ма, бес­толко­вый!..

Но Илья уже втис­нулся в са­пог.

…Собс­твен­но, вы­бор был не­велик. Или са­поги, или бе­лень­кие гос­ти­нич­ные та­поч­ки. В Ярос­лавль он за баш­ма­ками не по­едет, а Ни­колай Ива­нович вряд ли одол­жит ему свои.

– Ну че­го? Удоб­но но­ге-то?

Илья наг­нулся, на­шарил вто­рой са­пог и стал на­тяги­вать.

– Ты ещё ме­ня вспом­нишь, – при­гова­рива­ла баб­ка. – И дя­дю Ва­сю!.. Им сно­су нет, са­погам этим, внук твой бу­дет но­сить! И в ле­су – са­мое ми­лое де­ло, но­га не уп­ре­ет, с коч­ки не сос­коль­знёт! Ре­зино­вые пе­ред эти­ми са­пож­ка­ми – ть­фу!

– За­то ре­зино­вые в мо­де, – под­ли­ла мас­ла в огонь по­этес­са. Она наб­лю­дала всю сце­ну с жи­вей­шим ин­те­ресом. – И не про­мока­ют.

– Тю! Не про­мока­ют!.. – Баб­ка през­ри­тель­но мах­ну­ла ру­кой на гро­моз­дившу­юся воз­ле бу­фета ре­зино­вую го­ру. – И хде они не про­мока­ют-то, у них в Ки­тае, что ль?! Весь то­вар ки­тай­ский! По­ди-ка де­нёк по­ходи в ре­зине, не про­мока­ют! А в дя­ди-Ва­синых нож­ки как но­вень­кие бу­дут!.. Слышь, па­рень, ес­ли в бо­лото по­лезешь, сна­чала дёг­тем са­поги на­мажь как сле­ду­ет, а су­шить ни на печ­ке, ни на ба­тарее нель­зя, всю ко­жу по­пор­тишь. Луч­ше все­го на чер­да­ке за стре­хой по­весить. В каж­дый са­пожок ов­са на­сыпать, овёс всю вла­гу вы­тянет, да и за­цепить, чтоб ма­ленеч­ко ве­терок об­ду­вал.

– За­чем те­бе та­кие са­поги? – спро­сила по­этес­са у Ильи. – Всё рав­но выб­ро­сишь. Ос­тавь для тех, ко­му они на са­мом де­ле по­надо­бят­ся!

– Сколь­ко? – спро­сил Илья у баб­ки. Но­гам бы­ло неп­ри­выч­но и не­удоб­но.

Баб­ка вздох­ну­ла и от­ве­ла гла­за.

– Дя­дя Ва­ся пять тыщ про­сит. Да ты гля­ди, ка­кая ра­бота, сте­жок к стеж­ку! А под­мётка! И воз­ни с ни­ми мно­го, от­то­го до­рого.

Илья дос­тал из зад­не­го кар­ма­на ко­шелёк.

– Возь­мёшь? – про­си­яла хо­зяй­ка. – Бе­ри, сы­нок, не про­гада­ешь, вспом­нишь ещё ме­ня и дя­дю Ва­сю-то! А я вам за прос­то так ка­пус­тки по­ложу и вон огур­чи­ков! А шлё­пан­цы твои в га­зет­ку за­вер­ну.

– Го­ворят, у вас тут убий­ство бы­ло, – ска­зал Илья, гля­дя, как об­ветрен­ные, буд­то за­нозис­тые баб­ки­ны паль­цы лов­ко за­вора­чива­ют в га­зету его ке­ды.

– Бы­ло, бы­ло, сро­ду ни­чего та­кого не зна­ли, а тут на те­бе – слу­чилось! И жен­щи­на она хо­рошая, поч­тенная та­кая, при­ез­жа­ла час­то. Од­ним ра­зом под Но­вый год или под Рож­дес­тво, что ли, у ме­ня ка­пус­ты всю боч­ку взя­ла. Там у ней ка­кой-то бан­кет или праз­дник в Мос­кве-то на­мечал­ся, она и взя­ла. Шо­фёр ей­ный прям боч­ку в ма­шину и бух­нул! А по­том вер­ну­ла та­ру-то. У нас боч­ки все счи­таны, их то­же, хо­роших, не дос­тать.

– А по­чему её уби­ли, ес­ли она… поч­тенная?

– Дак не зна­ет ник­то! – Баб­ка ак­ку­рат­но по­ложи­ла свёр­ток и поб­ря­кала штырь­ком ру­комой­ни­ка – опо­лос­ну­ла ру­ки. – И вот что я те­бе ска­жу – не на­ши это, не со­коль­ничьи! При­ез­жие её уби­ли.

– Как – не ва­ши? Арес­то­вали же ка­кого-то ва­шего ал­ко­голи­ка!

– Вить­ку-то? – И баб­ка мах­ну­ла ру­кой. – Да ну его! Он не­бось шлял­ся воз­ле Зой­ки­ного ма­гази­на, хо­тел со­тен­ную на пол­литру стрель­нуть, а по­кой­ни­ца-то там где-то пла­ток об­ро­нила, или из кар­ма­на он у ней вы­валил­ся. Его ведь по­чему арес­то­вали? По­тому что пла­ток у не­го наш­ли, а пла­ток с по­кой­ни­цы, и вся не­дол­га.

…Слу­чай­ный де­док в элек­трич­ке то­же ут­вер­ждал, что арес­то­вали ни в чём не по­вин­но­го че­лове­ка. А Зоя Се­мёнов­на – Зой­ка! – кри­чала, что он убил. Он убил и си­дит! И во­дитель, ко­торый вёз Илью со стан­ции, го­ворил, что убил Пет­ро­вич.

…Сплет­ни и слу­хи. Олег Пав­ло­вич, ди­рек­тор, зап­ре­ща­ет сво­им раз­го­вари­вать об убий­стве. Но он за­чем-то ра­зыс­кал Илью Суб­бо­тина и умо­лял при­ехать. Имен­но так – умо­лял.

– Толь­ко Зой­ка че­го-то зна­ет, – за­говор­щицким то­ном про­дол­жа­ла баб­ка, – и мол­чит. Мо­жет, она са­ма Вить­ку и ого­вори­ла, и пла­ток ему под­ки­нула, чтоб его под за­мок зам­кну­ли.

– За­чем это ей?

– А чу­жая ду­ша по­тём­ки. Она от не­го то­же, зна­ешь, на­тер­пе­лась! Как аборт в Ярос­лавле сде­лала, с той по­ры ведь и нет де­ток. Ре­бёноч­ка Вить­ка не схо­тел. Ку­да нам, го­ворит, мы мо­лодые, для се­бя по­жить дол­жны. Нын­че вся­кий для се­бя жи­вёт, а не для Бо­га и не для об­щес­тва. Вот и Вить­ка так. Че­го по­ложить-то? Ви­лок или кро­шева?

– А? Ви­лок.

Баб­ка от­ва­лила ка­мень, при­жимав­ший де­ревян­ный круг, и за­пус­ти­ла ру­ку в боч­ку.

– Ещё, мо­жет, ка­кой ха­халь у ней за­вёл­ся из при­ез­жих, у Зой­ки-то. Она всё вре­мя с ни­ми кру­тит­ся, с ва­ми, то есть.

По­этес­са по име­ни Ан­гел гром­ко за­хохо­тала. Баб­ка вы­ныр­ну­ла из боч­ки и пос­мотре­ла на неё не­одоб­ри­тель­но.

– Ха­халь! – с на­жимом хо­хота­ла по­этес­са. – У Зои Се­мён­ны!

– Ну, до­под­линно я не знаю, – баб­ка под­жа­ла гу­бы, – а толь­ко жи­вёт у ней кто-то, вот те крест. И ник­то его не ви­дал.

– Се­кун­дочку, – встре­пенул­ся про­фес­сор Суб­бо­тин. – Кто жи­вёт? Где?

– А у Зой­ки в ма­гази­не! На вто­ром эта­же! Са­ма-то она за пло­тин­кой квар­ти­ру­ет, а вто­рой этаж в ма­гази­не у ней под мас­тер­скую прис­по­соб­лен, там вся­кие ре­шёта, кок­люшки, ма­шин­ка швей­ная, ло́скут, стол ог­ро­мен­ный!.. От это я сво­ими гла­зами ви­дала. Она, ког­да от­кры­тие сде­лала, всех од­но­сель­чан зва­ла пос­мотреть, как всё ус­тро­ено. Ну, мы и хо­дили. А нын­че у ней в мас­тер­ской жи­вёт кто-то. И дав­но жи­вёт-то!

– Что вы ви­дели?

– Свет я ви­дала, хоть и заш­то­рено всё, как в бун­ке­ре! – Илье по­каза­лось, что баб­ка сей­час по­кажет по­этес­се уз­ло­ватую фи­гу. – Че­го это Зой­ка прос­то так свет ста­нет жечь, ког­да за не­го та­кие день­ги де­рут! Да и ма­газин на зам­ке был, и ещё на по­пере­чину за­ложен!.. А са­ма она до­ма бы­ла, мне от­сю­да ви­дать, как на­род по пло­тин­ке шас­та­ет, и Зой­ку я ви­дала!..

– Да она ста­рая, Зоя Се­мён­на! Ка­кие у неё ка­вале­ры? – влез­ла де­ваха.

– По-ва­шему, по-го­род­ско­му, мо­жет, и ста­рая, – от­че­кани­ла баб­ка, – а по-на­шему – иш­шо не очень. Ну? Всё? За­гово­рилась я с ва­ми!

На яр­ком сол­нце пос­ле по­луть­мы ла­база да в неп­ри­выч­ной обу­ви Илья ос­ту­пил­ся и чуть не упал с крыль­ца.

– А ты че­го? Тай­ный сле­дова­тель? Че­го ты всё спра­шива­ешь?

– Мне нуж­но, я и спра­шиваю.

– А за­чем те­бе нуж­но?

Он не от­ве­тил.

…Слу­хи, сплет­ни. Кто-то что-то ви­дел. Кто-то что-то со­пос­та­вил, и от­вет в урав­не­нии не со­шёл­ся.

– Ты пи­сатель? – не от­ста­вала Ан­гел. – Ро­ман пи­шешь?

– Я по­эму пи­шу, – рас­се­ян­но ска­зал Илья.

– Ты че­го, по­эт?!

– Я в про­зе.

Они дош­ли до бе­рега ре­чуш­ки, за­рос­ше­го об­ле­тев­ши­ми ива­ми. Ка­кие-то до стран­ности оди­нако­вые до­мики из по­чер­невших брё­вен сто­яли на этом и том бе­регу. И круп­ная мох­на­тая ло­шадь гля­дела се­бе под но­ги.

Илья Суб­бо­тин до­шёл до ла­воч­ки – два пень­ка и дос­ка меж­ду ни­ми, – плюх­нулся и под­тя­нул ры­жее жёс­ткое го­лени­ще. Его не­во­об­ра­зимая спут­ни­ца прис­тро­илась ря­дом.

– За­чем ты врёшь? – спро­сила она, вы­тяну­ла но­ги и ста­ла ка­чать­ся ту­да-сю­да. – Бо­же, ка­кая ску­ка – это пос­то­ян­ное враньё. Все врут. Баб­ка врёт про са­поги, что они хо­рошие, ты де­ла­ешь вид, что ве­ришь, сле­дова­тель­но, то­же врёшь. По­том она врёт про Зою и её ка­вале­ров, а ты врёшь, что по­эт. За­чем всё это? По­чему нель­зя прос­то нор­маль­но го­ворить друг дру­гу прав­ду?

– Хо­чешь огу­рец?

Она взгля­нула на не­го. У неё бы­ли очень свет­лые, как буд­то волчьи, гла­за, гус­то и не­ряш­ли­во под­ве­дён­ные.

Илья по­лез в па­кет и вы­удил чет­вертин­ку ка­пус­тно­го вил­ка, хо­лод­но­го и влаж­но­го, в крош­ках мор­ко­ви и зёр­нышках тми­на. От­де­лил нес­коль­ко плас­ти­нок и стал хрус­тко же­вать.

– Вот эта ло­шадь, – ска­зал он и по­казал ка­пус­той, ка­кая имен­но ло­шадь, – не врёт. Она прос­то сто­ит и от­ды­ха­ет от ра­боты.

– А лю­ди все врут.

– А за­чем те­бе прав­да?

– Как за­чем? Что­бы жить по-че­лове­чес­ки!

– Се­кун­дочку, – ска­зал про­фес­сор Суб­бо­тин и от­де­лил се­бе ещё ку­сок ка­пус­ты. – Здесь ло­гичес­кий сбой. Ес­ли ло­шадь не врёт, а лю­ди по­голов­но врут, зна­чит, мы, до­бива­ясь прав­ды во всём, хо­тим жить по-ло­шади­ному. Вот так ло­гич­но.

Ан­гел рас­серди­лась.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

СОДЕРЖАНИЕ