"Чайка"

На старом полуразрушенном стадионе, на задворках Академии Искусств, пили холодное вино из бутылки-зелёного-стекла. Сводило зубы. В шуме ветра и шумно падающей листвы мы, оглохшие от жизни, стояли молча. 

* 

"Чайка" располагалась в старом подвальном помещении бывшего бильярдного клуба “Як 18” на улице Якуба Коласа. Будучи ещё студентами, мы часто зависали в этой бильярдной - сыграть пару партий в пул и выпить, туда можно было принести свой алкоголь. Денег тогда у нас водилось не особо много, и пить в барах мы себе не могли позволить. 

*

Удивительное сочетание времени, места и названия, ведь то было не столько про самолёт, сколько про наш возраст, про 18-летие, нависшее над бильярдными столами. А может потому, что оно находилось в здании №18 по улице Я.К. Теперь там больше не было бильярдных столов, зато остались с тех времён барная стойка, маленькие крепкосбитые табуретки и крохотные столы из лакированного дерева. За годы лак исцарапался, покрылся трещинами, истёрся. 

* 

Бар с дешёвым алкоголем и вечно живой музыкой. Маленькая сцена в конце зала. Сумрачное освещение. 

*

Осенними и зимними вечерами неизвестные, безымянные джазмены, вносили бурю безумными импровизациями бибопа, кул-джаза и бог его знает чего ещё, медленно накачиваясь к финалу, пошатываясь сходили со сцены. Музыка не стихала до самого утра. Расположенный не в жилом доме, бар мог себе позволить бурлить всю ночь, до рассвета. 

*

Сюда стекались самые разные люди. Они были словно ярко горящие свечи в ночном окне. Безумцы, бодхисаттвы, городские подпольные дзен-монахи достигающие просветление через джаз и вино. Всё это словно жирный городской бульон, варился и бурлил в небольшом подвальном помещении. 

*

Среди сотен людей, с лихо надвинутыми шляпами, в потёртых одеждах, среди небрежно одетых модников, мелькали городские боги, святые трущоб, павшие минских улиц, слоняющиеся в свете дня по городу, с опаленными крыльями, и лишь с наступлением темноты, в неверном свете подвальных ламп оживали.

*

"Кто уезжал в Минск, кто умирал в Минске, кто возвращался в Минск и ждал понапрасну, кто присматривал за Минском и сидел задумчивый и одинокий в Минске и в конце концов уходил, чтобы узнать что такое Время, и сейчас Минск пуст и лишён своих героев"

*

Там всегда было прокурено, всегда много людей, лица и имена которых стирались из памяти в тот момент, когда за спиной закрывалась тяжёлая дверь бара.

*

Живя обычной жизнью четыре дня в неделю, с пятницы по воскресенье все шли туда и проводили время до закрытия. 

*

Выжигали изнутри тела в безумных танцах, опрокидывая рюмку-другую. Иногдаостанавливались, стояли у стены, выкуривали сигарету, смотрели на других, переводили дух и вновь врубались в Тему.

*

Бармен, смуглый, с иссиня-чёрной щетиной, абсолютно-лысый, похожий на цыгана, с серьгой в ухе, не наливал ничего кроме “чистого” алкоголя. Но по дружбе, если ты примелькался, стал “своим”, мог смешать какой-нибудь простенький коктейль. 

*

Вываливались в туманное и хмурое утро. Курили последнюю, перевёрнутую, “счастливую” сигарету. Пар, поднимавшийся от разгорячённых тел, в свете фонарей был похож на расплавленный янтарь. 

* 

Утром, пешком спускаясь вниз по улице, в сторону Победы, разъезжались по домам на утренних трамваях, до следующей ночи. 

*

В мае бар закрылся. Никто не знал из-за чего. Просто в какой-то момент его не стало. Двери закрыты, объявлений никаких нет. 

*

Был ли он на самом деле? А может мы его придумали? 

*

И даже воспоминания подводили нас, выветриваясь и разлагаясь. Исчезая. Сперва они теряли чёткость, будто ты снял очки, и всё становится размытым. Потом, деталь за деталью исчезали, истёртые постоянными упоминаниями, вербальными прикосновениями. Как вещь теряет заостренную чёткость, когда к ней тысячи раз прикасаешься и вертишь в руках.