Чайка

— О, Степаныч! Закончили? «Ласточка» как самовар сияет, вижу… — грузный, усатый мужчина в самом расцвете сил крутил в пальцах сигарету и внимательно глядел на старичка, только что закончившего намывать задние фары своего автомобиля.

— Сам ты, Валера, «ласточка». А у меня – «Чайка»!.. — гордо сказал Степаныч, забросив грязную тряпку в огромное пластиковое ведро, наполненное водой. Старый механик готовил «Чайку» к завтрашнему променаду до местного зоопарка, на который его так долго упрашивали внуки.

Пенсионер с любовью осмотрел начищенный до блеска раритетный автомобиль, стоящий у его гаража. Солнечный свет игриво переливался на хромированных рамах задних стоп-фонарей, выполненных в стиле «детройтского барокко».

Это была его машина-мечта. В советское время о таком роскошном средстве передвижения даже мечтать было нельзя, не то что купить, но Степаныч по молодости имел невиданную честь прикоснуться к священной колеснице времен Кубинской революции, и даже проехал на ней несколько метров из автомастерской. Поэтому грезить об этом шедевре советского автопрома имел полное право. Сын, ставший крупным бизнесменом, смог подарить отцу раритетный автомобиль на семидесятилетний юбилей, зная, что от этого подарка старик точно не откажется.

— Ох, «Чайка». — Валерий расплылся в улыбке, краем глаза взглянув на шедевр советского автопрома, выглядывающий задним бампером из раскрытых ворот гаража.
— Ты, кстати, куда собрался? Может, правильного адмиральского чая хочешь? — Степаныч поприветствовал соседа по гаражу крепким рукопожатием.

Тот слегка смутился, погладил плечо, на котором был вытатуирован якорь и андреевский флаг, и коротко кивнул. Как и Фрол Степанович, Валерий прошел военную службу во флоте, и потому о существовании «адмиральского чая» знал не понаслышке. Это был напиток, в котором в разных пропорциях совмещались коньяк и чай.

Секрет же «правильного адмиральского чая» от Фрола Степановича заключался в отсутствии чая и присутствии хорошего дагестанского коньяка. Субботний вечер и завершенная мойка автомобиля как ничто другое располагало к распитию данного напитка. На скромном столе, что был любезно оставлен прошлым владельцем помещения, вмиг оказались два стакана с серебряными подстаканниками, бутылка коньяка и нарезанный тонкими ломтиками лимон.

— Ну… за «Чайку»!..
— За встречу, Валерка, за встречу. А за «Чайку» еще успеем…

Чокнулись. Выпили. Закусили. Довольно крякнули.

— Между первой и второй… За “Чайку”, в общем!..
— Опять не угадал. За родителей. Галине Павловне и Володе привет от меня передашь.
— Обижаете, Степаныч, передам конечно!

Чокнулись. Выпили. Закусили. Фрол Степанович в мельчайших подробностях выяснил, как дела у родителей Валеры, которые приходились ему одноклассниками.

Во время третьего тоста Валера о «Чайке» даже не заикался. Третий тост у любого русского человека – он всегда о самом святом после родителей. Выпили не чокаясь. Молча вышли из гаража. Закурили. Терпкий запах «Беломора» бил в ноздри.

Солнце отчаянно пикировало за горизонт, последними лучами цепляясь за железную сетку забора. Каждый думал о своем и курил.

— Ты, знаешь, Валерка… Я вот раньше этого не ценил, не думал. А сейчас вот стою и думаю, что все на свете отдал бы, чтоб сейчас Клава зашла, и начала б меня ругать, а мы с тобой стояли бы, как два истукана перед ней, такой маленькой, но очень смелой. Она ведь меня от мата отучила, знаешь?..

Валера изумленно изогнул бровь, делая очередную затяжку.

— Да, представь себе. Я уже добрый полтинник не матерюсь с тех пор, как Славка родился. Помнится, как-то при них позволил себе лишнего, не помню, когда занозу засадил или об тумбу палец ударил, на меня Клавдия серьезно так посмотрела… – Степаныч тоже затянул сигарету, а затем продолжил. – и говорит мне, значит, ты это Фролуша, прекрати. Еще не хватало, чтобы Славка от тебя нахватался. В ответ ей сказал, что он на улице потом и так нахватается. Знаешь, что она мне на это выдала?

— Что же, Фрол Степанович?..

— Вот где и от кого нахватается, там и с теми будет ругаться. А дома и в других приличных местах – не будет, мол, личный пример отца не позволит. Ну… это было тяжело, но ты, Валерка, знаешь же, я если за что взялся, то уже не отпущу. За эти пятьдесят лет – ни-ни. Даже на производстве. У начальства глаза на лоб лезли, они еще не матерящихся механиков не видали.

Старик затушил сигарету об кирпичную стену гаража и закинул в мусорную урну, которой служила обрезанная кега для пива.

— И знаешь что, дорогой? Меня недавно невестка спросила: Степаныч, а вы это что, Славку за маты били сильно? Ни разу от него не слышала. Даже когда сильно ругалися, представь себе. Вот он, личный пример-то, представляешь!..
— Сильный вы человек, Степаныч. И Клавдия Васильевна. Гвозди бы делать из таких людей…
— Да что я, Валерка. Вот Клава – да. Как она одна со Славкой и Томой управлялася, когда меня по командировкам мотало…
— Кстати, Фрол Степаныч, как там Тома-то ваша? Славка недавно-то хоть в гости заезжал, а про Тому не слыхать…
— Фифа столишная. Не звонит, не пишет. Да ее понять можно. Когда Клава ушла… в общем, тяжко девочке сюда возвращаться. Не хочет. И правильно, я считаю. Пущай там вон со своими. И на том спасибо, что хоть с Новым Годом да с Днем Рождения поздравляет.

В кармане Валерия зажжужало.

— Это да. Ой, Степаныч, извините, Маня телефон обрывает, щас наругает, — мужчина нажал на кнопку вызова и пулей вылетел из гаража.

Старик тихо усмехнулся, что-то вспомнил и заглянул в собственный смартфон, подаренный сыном.

А потом расстроенно вздохнул и слил остатки коньяка в стакан, да махнул его не глядя, как родниковую воду, лишь замотав головой после грубого послевкусия. Степаныч знал, чем заканчиваются подобные разговоры Валерки с женой, потому не стал дожидаться собеседника, да убрал со стола.

Пустая бутылка из-под коньяка, утратившая всякую ценность в результате ликвидации напитка страждущими, отправилась в наполненную стеклянной тарой и окурками «мусорную кегу».

Закончив с уборкой, Фрол Степанович любовно провел ладонью по капоту “Чайки”, выключил свет, да и закрыл гараж.

В этот момент к нему подошел Валера, и будто не заметив, что Степаныч и сам уже собирается уходить, начал извиняться.

— Беги к родным, дорогой. Привет от меня передай. А родителям и Калерии Никитишне – пламенный поцелуй. Ну беги, беги, Валерка. Спасибо, что заскочил.

Грузный, усатый мужчина пожал протянутую ладонь и поспешил к семье.

К тому времени, как Степаныч достиг своей квартиры, луна уже забралась на самую верхушку ночного неба. Старик вышел на балкон, достал припятанную за ухом сигаретку и поджег ее, несколько раз чиркнув трофейной австрийской «Вдовушкой». Эта зажигалка досталась ему от отца, забравшего ее у пленного немца на Зееловских высотах в апреле 1945 года.

Он курил вплоть до последнего своего дня. Незадолго до семнадцатилетия Фрола, уже на смертном одре, подозвал к себе сына и вручил ему зажигалку со словами:

«Будешь курять – будешь меня вспоминать. Да не дрожи ты как осиновый лист, знаю я, что ты куряешь, я можжа и контуженой, но цигарки щитать не разучилси. Держи вот. Потом моим внукам и правнукам передашь – пусть тоже деда чи прадеда вспомнят. А мне она ни к чему больше, Сева сказал – там не курят».

Его старый фронтовой товарищ, Сева, погиб в мае 44-го, ровно за год до взятия Рейхстага.

Докурив, Фрол Степанович пошел спать, поставив зажигалку на полку в гостиной и мимоходом взглянув на старую черно-белую фотографию. С нее смотрели стоявшие в обнимку и такие молодые его жена, он, и еще десятилетний Славка, что держал на руках беззаботно хохочущую Тому. На момент снимка ей исполнилось три года.

Старик вздохнул и взглянул на телефон. Пропущенных не было. Позвонить самому? Нет, время позднее, не стоит. Конечно, Славка поднял бы трубку в любое время дня и ночи, но… Сам он беспокоил отца редко, где-то раз в неделю. Впрочем, Фрол Степанович и этому был рад, а еще больше радовался, когда сын приводил к нему внуков-близнецов Степу и Матвея.

По иронии судьбы, Матвей характером был больше похож на своего прадеда, более подвижным и веселым, а вот Степка - тихий и задумчивый, но всегда с большой охотой участвовал в авантюрах и шалостях, на которые его постоянно сподвигал беспокойный братишка.

«Ладно. Завтра утром позвоню, утро вечера мудреннее..», – подумал старик.

Пустая заправленная постель обдала Степаныча приятной прохладой. Вот только из-за этой самой пустоты уже давно пошаливал «мотор» старого механика. Будто чья-то тяжелая лапа сжимала его сердце, впиваясь в его душу острыми когтями – воспоминаниями.

Оно билось все тише и тише.

Пока не стихло. Совсем.

— Фролушка, проснись.

Голос мягкий и тихий, как журчание родника. Очень знакомый, давно забытый голос.

«Мама?..»

— Сынок...
— Мама!..

Фрол распахнул глаза, а замолчавшее было сердце вновь забилось да с невиданной силою. Разгоняя белый туман вокруг себя, он бросился вперед и оказался в объятиях матери. Обняв ее покрепче, забыл совершенно обо всем, что могло бы заботить человека.

— Мама… но как… — взглянув на мать, Фрол слегка оторопел. Она выглядела молодой и такой же белокурой красавицей, какой была, когда он был десятилетним мальчиком. Степаныч помнил маму именно такой.
— Чи не признал мамку, сынку?.. — хитро прищурившись, женщина погладила морщинистую щеку Фрола. — Вот уж не думала, что когда-то увижу тебя таким. Но хорошо, что ты здесь. Батька ждет, Клавочка ждет. Друзья тоже пришли на тебя глянуть…
— Мама… а я что же это, умер?..

Женщина не ответила. Туман слегка рассеялся, и из него вышел статный мужчина с густой бородой и в солдатской форме. Таким Фрол Степаныч помнил отца. Он подал руку сыну, крепко ее пожал, а потом прижал к себе.

— Хвалю, сынку, хвалю. Молодец. За каждый день – хвалю, за каждый вздох. За то, что мамку берег, как меня не стало. За то, как сына воспитал. За внучат. Молодцом, Фролка. Спасибо.

Фрол Степаныч растерялся, как никогда в жизни. С одной стороны, он был счастлив увидеть отца и мать, которых потерял десятки лет назад. С другой, не понимал, что происходит. Вернее, не хотел понимать. Но выяснить все равно попытался.

— Бать… Бать... ну хоть ты скажи…

— Да погоди, баламут. Чего дрожишь, как осиновый лист?.. Смотри кого привел. — из-за могучей спины отца появилась Она.

Миниатюрная, хрупкая фигурка. Если человека могли изваять из горного хрусталя, то именно из него и создали его возлюбленную, Клаву. Ее молодое, свежее лицо светилось счастливой улыбкой, не скрывшей выступивших слез.

Фрол упал перед женой на колени, а она опустилась вслед за ним. Уткнувшись друг в друга, плакали они навзрыд, не промолвив и слова.

— Я… — начал было Степаныч, но не смог продолжить.
— Знаю все, Фролушка, все знаю. Тише, родной. Все хорошо. Теперь я рядом. Теперь ты рядом.

Фрол наконец поднял голову и увидел, что вокруг них стояло довольно большое количество людей. Его одноклассники, сослуживцы, коллеги по работе и наставники стояли вокруг. И с каждым было о чем поговорить, было что вспомнить. Смеялись, плакали, обнимались. А потом растворялись в тумане, один за другим. Каждого из них ждала семья или другие родные сердцу люди.

Тем временем, белый туман сменился мглою, в которой будто костры горели теплые, светлые огоньки, вокруг которых и собирались люди. Фрол увидел бесконечное множество таких огней. А потом понял, что это звезды.

— Славка серьёзный такой стал. Бизнесмен. Важный весь. Кто бы мог подумать, а… До сих пор вспоминаю, как он на твоем тридцатилетии тогда сказал, что хочет стать крокодилом, ой умора была. Ну фантазер был, а… — смеялась мама Степаныча.

— Ну кстати, коллеги по бизнесу говорят, что у него хватка крокодилья, за что взялся – того не отдаст, — будто бы защищая сына, парировал старый механик.

— О, вот это я понимаю. Наша порода, — довольно почесывая бороду, произнес отец Фрола. Ему не довелось познакомиться с внуком. — Кстати. Сынку. А ну отойдем в сторонку.
— Ну куда, Стёпа?! Зачем?.. — встрепенулась мать.
— Степан Андреевич, ну только ведь пришел, зачем?.. — будто маленький котенок, вцепившись в мужа, спросила Клавдия.
— Бать. Ну чего такое?
— Пойдем, говорю, сына. Разговор есть. Мужской.
— Сынку, не ходи. Не надо. Останься. Батьке взбрело что-то.
— Фролушка, останься, пожалуйста…
— Пойдём, сынку! Надо так!
— Бать! Клава! Мама! Да погодите вы! Не терзайте меня так! Что случилось то?.. Чего вы все вспенились-то!?..

Отец грозно посмотрел на женщин, а затем тяжело вздохнул. Мать и жена Степаныча вмиг успокоились, и лица их наполнились печалью.

— Дело есть. Они все понимают, но не хотят тебя отпускать. А у нас мало времени. — хлопнув сына по плечу, сказал Степан. — Идем. Клава, отпусти его.
— Поцелуй от меня Тому и Славу. И карапузов. — Клава до последнего держала ладонь мужа, пока тот уходил вслед за отцом, но затем вернулась к огоньку. Женщины обнялись, единые в своей общей печали.
— Они уже пошли в школу… — сказал Фрол в ответ, но слова ушли куда-то в пустоту.

Фрол шел за отцом, и с каждым шагом застывшие было огни собирались в переливающийся калейдоскоп. А потом отец с сыном остановились и Фрол заметил, что теперь лишь редкие проблески звездных огней пробивались сквозь белую толщу тумана...

— Зачем, бать?
— А ты б меня простил?..
— За что?
— Если б я ушел. Вот так, не прощаясь. А я ведь мог, Фролка. Но Севка тогда сказал – нельзя так, Степа. С сыном хоть попрощайся да с женой. Так надо. И я, сынок, вернулся. С того света вернулся.
— Но как же…
— Мы, сынок, никуда не денемся. И кстати. Обещания держать надо. Как соскучишься за нами, зажигалку передай Славке своему. А я за тобой и приду в тот же день.
— Хорошо, бать. Но..
— Да прекрати ты... Столько лет жда...

Зазвенел будильник.

Фрол Степанович открыл глаза и с ненавистью посмотрел на гулко звенящий предмет обихода. Кипящая злоба к старому товарищу, благодаря которому старый механик ни разу не опоздал на работу, проснулась в груди старика. Он смахнул будильник с прикроватной тумбы, разбив его об стену. А тот, повинуясь механизму, еще недолгое время поскрежетал, затем умолк.

Сон. Это был всего лишь сон. Принять это было тяжелее всего.

Старый механик сел на край кровати, и оценивающим взглядом окинул разбитый будильник.

— Так тебе и надо.

Раздался дверной звонок. Славка опять привел внуков раньше положенного, небось опаздывает на какую-нибудь встречу.

— Уже иду!.. — Фрол Степанович накинул на себя халат и подошел к входной двери.

Замок приветливо щелкнул, дверь отворилась, и Славка, как обычно, извиняющимся тоном пытался объяснить, что ему пора ехать на встречу с партнером.

— Деда-а! — радостно завопили близнецы и уткнулись лбами в живот Степанычу.
— Ты, Славка, кушал хоть?..
— Да я хотел позвонить, но… чего? А, бать, конечно, кушал. Ну ладно, мне пора, вечером заеду, чаю попьем, и заберу гавриков, хорошо?.. — гаврики, тем временем, уже самостоятельно избавились от обуви и верхней одежды и вертелись вокруг деда, играя в подобие догонялок.
— А, Славка! Тебе там привет передавали...
— Кто, бать?..

Старик осекся.

Фрол Степаныч вдруг вздрогнул от сквозняка, пронзившего пронзившего его старые кости. Он хотел передать привет сыну от Клавдии, да только вот все никак не мог понять, сон это был или же наяву.

— Да так… Лети уже, голубь.

Дверь закрылась. Матвей и Степка смотрели на своего дедушку, сверкая белокурыми макушками и немигающими глазами. У обоих на щеках и носу выступали веснушки.

— Дедушка! А ты чего дрожишь, как осиновый лист?.. — будто бы невзначай спросил Матвей.

— Дедуль! А когда в зоопарк на твоей "Чайке" поедем? Ты нам обещал! А обещания держать нужно! — тут же напомнил о себе и Степка.

Старик молча прижал внучат к себе, сдержав скупую мужскую слезу. Плакать было нельзя. Маленькие, не поймут.