Будущее

— Молодчага! Такой упертый! — хвалит меня она. — И отлично выглядишь для своего возраста. Ну-ну, что ты покраснел?
— А тебе сколько… Лиз? Она картинно отмахивается.
— Что за вопросы? Важно только то, на сколько я выгляжу, разве нет? Ну, допустим, пятьдесят. Но мне ведь столько не дашь?
Глаза ее набрали полный сок, заблестели, щеки порозовели.
— А ты помнишь еще свою мать?
— Что?

— Ты говоришь, что тебе пятьдесят и у тебя есть отец. Значит, Выбор сделала твоя мать, так? Ведь пятьдесят лет назад Закон о Выборе уже действовал. Получается, если о тебе решил заботиться твой отец, то мать получила укол и умерла где-то сорок лет назад, так? Тебе было десять. Вот я и спрашиваю: ты еще ее помнишь?
— А ты свою?

— Я, Патрик Дюбуа Двадцать Пять Е, отлично помню, как выглядит моя мать. Она до сих пор жива, у нее милая квартирка над Гамбургом с видом на рыбный завод, и я навещаю ее по выходным. Выглядит она не хуже тебя. Деталь: из-за чертова завода у нее всегда стоит такая вонь, что в глазах темнеет, но мама ее даже не слышит. Зато везде, где пахнет рыбой, для меня дом.
— Ну вот видишь? Молодчага! — хвалит меня Аннели. — Заработала фантазия!

Она проводит по лбу тыльной стороной ладони, сбивая волосы набок, потом сцепляет руки на животе. Вдыхает глубоко, не выпускает воздух долго, ее глаза стекленеют.
— Все в порядке? — спрашиваю я.
— Кофе… Сандвичи… Горячий обед… — долетает из коридора.
— Все супер! — улыбается Аннели. — Просто живот скрутило. От голода, наверное. — Она выглядывает в коридор и испускает радостный клич: — Ахой! Там едет робот с жратвой!
— Теперь твоя очередь, — напоминаю ей я.
— Ты как, все еще не созрел перекусить?

— Что там с твоей матерью, Лиз?
— Не могу сказать! — Она жмет плечами. — Потому что я больше не Лиз. Я теперь Сьюзан Штром Тринадцать Бэ. Также известная как Сюзи-Шторм, налетчица и гроза железных дорог!
Она нацепляет маску Микки Мауса, делает из пальца пистолет и босая выбегает в коридор.
— Стоять! Это ограбление! — вопит она в коридоре.

Кидаюсь за ней; но уже слишком поздно. Сюзи-Шторм тащит упаковку горячего обеда, перехватывая его из руки в руку и дуя на обожженные пальцы, робот растерянно и уныло взывает к ее благоразумию, Микки Маус смеется в голос — озорно и счастливо.

С роботом я все же расплачиваюсь — несмотря на ее протесты. Она поручает мне стеречь добычу («Тут есть твоя законная доля, Патрик!») и отправляется в туалет. Я остаюсь один, прислушиваюсь к себе: слышу стук — тюк-тюк-тюк. У меня внутри яйцо, и что-то скребется в его скорлупе.

Сотни башен за стеной-окном на такой скорости становятся одной неохватной темной башней, и огромные экраны с рекламой сотен товаров, без которых невозможно человеческое счастье, сливаются в одно стремительное радужное течение, в великую реку мерцающих огней, в Амазонку пиксельных фантазий, которая и есть это придуманное счастье. Я вхожу в эту реку, завороженный, и плыву в ней, не думая о том, что когда поезд остановится, она пересохнет и снова превратится в рекламные супербилборды таблеток, одежды, квартир и отпусков в других небоскребах.

Никогда не надо думать о том, что будет, когда поезд остановится.
— Уважаемые пассажиры. Приготовьте, пожалуйста, ваши билеты и удостоверения личности для контроля, — раздается в коридоре мелодичный женский голос.

Миг — и рюкзак в руках, и шокер ложится в ладонь привычно: тело думает за меня, оно уже знает, как быть дальше. Но использовать шокер против контролеров… К тому же тут и полиция должна быть, на поездах дальнего следования они всегда дежурят… Где Аннели? Главное, чтобы нас сейчас не разлучили… Оглядываюсь на диван, на ее место…
— Предупреждаем: безбилетники будут сняты с поезда и подвергнуты жестокой казни! — объявляет тот же самый голос — совсем рядом.

Коротко, как под огнем, выглядываю в коридор. Аннели стоит там, сразу за окном, прижавшись к стене, прячась от меня. Больше — никого.
— Поверил? — улыбается она.
— Конечно, нет!
Потом мы лопаем этот горячий обед — морепродукты, японский салат из водорослей, маринованная морская капуста — просто молча, сидя друг напротив друга и глядя в окно. Оказывается, я тоже проголодался. Я всем от нее заражаюсь.

Пейзаж не меняется: черно-неоновая туманность пролетающих башен на первом плане, дробное мельтешение мчащихся башен на втором, в редких просветах — проскакивающие силуэты совсем далеких башен на третьем. Вся Европа одинакова — забетонирована и застроена; но я уже начинаю забывать о том, что пункт назначения нашего путешествия наверняка будет похож на точку отправления. Я начинаю забывать о том, куда и зачем мы едем. Хорошо бы это была кругосветка по закольцованному пути. Хорошо бы эта поездка продолжалась всегда.

Перед Римом экспресс делает единственную остановку — в Милане. Прибывая к Милано-Чентрале, поезд теряет скорость, Аннели вжимает в стену, меня чуть не бросает на нее.
— Меня к тебе тянет неизвестная сила, — шучу я.
— Я заметила, — откликается она. — Если бы учился как следует, знал бы, как она называется.
— Я, между прочим…
— Контролеры!
— Что?
— Контролеры! Там, на платформе! Их там целая дивизия, блин!
— Нет уж, хватит, больше ты меня не…

И тут я их вижу: не дивизия, конечно, но не меньше роты. В неприметных серых костюмах и шапочках, цепью растянулись по перрону, заняли позиции точно по разметке — состав остановится дверьми ровно напротив каждого, все выходы будут перекрыты.
— Я же говорил тебе…
— Без паники! — Аннели натягивает маску Микки Мауса. — Мы же в Сопротивлении, нет? Кровавому режиму нас так просто не взять!

Она сует ноги в сандалии, берет меня за руку, и мы бежим к выходу. Но двери открываются, прежде чем мы успеваем до них добраться, — и путь нам перегораживает смуглый толстяк с черными усами щеткой.
— Билеты!
— Билеты! — слышится с другой стороны.
— Нас окружили, — шепчет мне Аннели. — Но живыми мы не сдадимся! Не сдадимся ведь?

Заманить одного из них в пустое купе, оприходовать его там и оставить за затемненным окном, выиграть время — и, пока остальные не успели понять, что происходит, соскочить с поезда.
Но для этого мне нужна помощь Аннели — а она опять играет в какую-то свою игру: открывает все номера-купе подряд, кланяется всполошившимся пассажирам и идет дальше, оглядываясь то и дело на приближающегося контролера. Для пузатого усача ее маневры не остались незамеченными, но он не может пропустить ни одного номера.

— Какого черта ты там делаешь? — шиплю я, но Аннели не обращает внимания. Вдруг она пропадает. Штурмую чужие купе, нахожу ее только в пятом или шестом. Ничего не могу понять: Микки Маус сидит у окна, а в проходе стоит Аннели — раскрасневшаяся, веселая.
— Помаши Патрику рукой, Энрике! — Она треплет человека в маске по плечу.

Микки послушно поднимает руку и машет мне. Аннели посылает ему воздушный поцелуй и стучит по запястью, где у всех нормальных людей коммуникатор, левой руки указательным пальцем правой: «Позвони мне».
— Теперь спокойно… — Она чинно берет меня под локоть, выводит в коридор — и тут же тянет за собой в соседнее купе, по счастью, пустое.
— Кто это? Кому ты отдала мою маску?

— Тсс… — Она прижимает палец к губам. — Твой Маус пожертвовал собой ради нашего спасения. Подыщешь что-нибудь более подходящее для своих ролевых игр!
— Уважаемые гости! «Римский экспресс» отправляется через одну минуту. Следующая станция — Рим, — приятным баритоном извещает нас старший стюард.
— Если мы сейчас не сойдем, они нас загонят!
Я выхватываю шокер, делаю шаг в коридор — но Аннели вдергивает меня обратно.
— Да потерпи ты! Пушку бы достал еще!

— Я так и знал! — гремит из соседнего номера. — Думали, спрячетесь от нас? Ну-ка снимите маску!
— Ни за что! Да, билета у меня нет, но маска тут при чем?
— Снимайте живо эту мерзость, а то я вызову полицию! Это незаконно!
— Я протестую! Я могу наряжаться в кого угодно, это мое конституционное право! Это я сейчас вызову полицию!

— Бежим! — дергает меня Аннели, и мы проносимся мимо купе, где тщедушный человек-мышь отчаянно борется с толстяком контролером, и успеваем выскочить на платформу за секунду до того, как поезд отправляется в Рим.
— Кто это? — допрашиваю я ее, когда мы уже смешались с толпой. — Как ты его завербовала?
— Тот паренек в очках, который провел меня в поезд. — Она смеется. — Такой милый, настоящий рыцарь.
— Да что ты вообще… И ты ему сказала свой ай-ди?
— Ага.

— Он же может заложить нас полиции! — А сам думаю совсем о другом: с какой это стати она раздает свой ай-ди направо и налево?
— Я так и думала, что ты будешь ревновать, поэтому дала ему ай-ди Сьюзан Штром, — хлопает меня по плечу Аннели.
Я собираюсь заспорить: какая еще, к черту, ревность? — но мне на самом деле приятно это слышать, приятно этакой глупой мягкой приятностью, и я забываю свои возражения.
— О! Да ты, никак, улыбаться хочешь научиться?

— Я умею улыбаться, — размеренно произношу я. — Я нормально улыбаюсь.
— Ты в зеркале себя видел?
— Я перед ним и учился!
— О! Да ты и шутить умеешь?
— Да пошла ты!
Она показывает мне средний палец, я показываю средний палец ей.
— Что-то ты себя не ведешь на триста лет. Прибавил немного, чтобы казаться солиднее? — смеется она.

Тубу до Флоренции приходится ждать, и мы коротаем время в вокзальной кафешке, где нет ничего, кроме кофе и мороженого. Аннели, прячась за журналом, наворачивает джелато, я ищу в трейдоматах темные очки побольше: надо снова спрятать ее от системы наблюдения. Благо на региональных маршрутах можно покупать анонимные билеты.

Во флорентийском хабе нужно сделать еще одну пересадку — и опять ждать: какие-то сбои на трассе. Состав прибывает в конце концов — но почему-то совсем крошечный и изношенный, по хромированным бортам надпись «Резервный», сиденья — пухлые, обитые красным плюшем, рукоятки металлические и все исцарапанные, окошки круглые и подслеповатые, половина ламп не работает. Откуда-то из прошлого его достали, этот маленький поезд, и подали нам с Аннели, потому что новые тубы, отлитые из стеклокомпозита, сверхскоростные, не ходят туда, куда мы пытаемся попасть.

— Трамвай! — уверенно говорит Аннели, хотя это никакой, конечно же, не трамвай.

И вот этот разболтанный скрипучий поезд тащится по чужому маршруту и фонит чужими душами, но Аннели спит у меня на плече и ничего не чувствует, а мне даже нравится его излучение — мне кажется, оно меня согревает. И я сам незаметно для себя начинаю верить, что наш «трамвай» сумеет выбраться за частокол башен до небес, найти тайную тропу из этого гигаполиса — за город, туда, где будет виден горизонт и где на горизонте я не увижу ничего, кроме нежно-зеленых холмов, оранжевых коробок виноделен и часовен, кроме неба, залитого градиентом от темно-синего к теплому желтому. Наверное, он сделает остановку прямо у дома, сложенного из кубиков, высадит нас и почухает себе дальше.

Я чуть не засыпаю, убаюканный ровным дыханием Аннели, но вот коммуникатор сигналит мне, что мы прибываем в пункт назначения, — и я выглядываю из круглого иллюминатора. Хочу убедиться окончательно: резервный поезд привез меня в другое измерение — туда, где все осталось нетронутым с того самого дня, как я покинул отчий дом.

Но ровно в том месте, где, по нашим расчетам, должен располагаться дом с развевающимися на ветру занавесками, шелковистая лужайка с креслами-коконами, откуда должна начинаться уходящая в ночную дымку увенчанная часовенками холмистая гряда, — раздавив все это своей чугунной жопой, сидит самая огромная и самая уродливая башня из всех, что мне когда-либо приходилось видеть. Она так велика, что под ней погибла разом вся округа, и нет ни малейшей надежды, копая совочком грунт у ее подножия, обмахивая его археологической кисточкой, найти хотя бы осколок моих воспоминаний и снов.

— Башня «Ла Беллецца», — бухтит в микрофон машинист. — Конечная.
Глава XIV

Рай

— Здесь ничего нет! Я же говорил — ничего не осталось. Поехали обратно!
За иллюминатором — станция «Ла Беллецца». Неожиданный пафос: черный гранит, золотые буквы в каком-то ископаемом шрифте, огромные портреты полузабытых кинозвезд — тех самых гаитянских зомби, которых наследнички поднимают из могил, чтобы сдать их в аренду видеостудиям.

— Вот уж дудки! — Аннели вскакивает с сиденья и выбегает наружу. — Мы не за тем тащились две тыщи километров, чтобы вот так взять и уехать!
— Куда ты?..

К противоположной платформе подлетает сверхсовременная туба, из распахнувшихся дверей на станцию хлещут люди в пестрых костюмах; в глазах от них рябит. Аннели лавирует между ними, разноцветными фишками на расчерченном на квадраты поле, я должен нагнать ее, остановить — но мне в руки попадаются только посторонние, не имеющие ко мне отношения люди: брюнеты с лоснящимися волосами, по моде забранными в хвосты, глаза за очками-каплями, поджарые южанки в майках с капюшонами, а Аннели все ускользает — и ловлю я ее только у самых лифтов.

— Вот! — торжествующе восклицает она, указывая пальцем куда-то вверх. — Я тебе говорила?
Поднимаю голову — и вижу здоровый, в три человеческих роста высотой рекламный баннер: «Парк и заповедник «Фьорентина». Нулевой уровень башни «Ла Беллецца»». Снизу приписано: «Тут снимались видео, ставшие легендой».
— Послушай…
— Погнали!
Я не хочу в этот парк. Мне нельзя туда. Подожди, пожалуйста…

Но уже пришел лифт — большой, под старину, с круглыми кнопками-лампочками для каждого из пятисот этажей и с затуманенными зеркалами в стенах. Напротив нулевого уровня действительно маленькая латунная табличка — «Парк Фьорентина». Шипящий тугоухий динамик перевирает какой-то древний блюз. В углу целуется парочка — две девушки; одна из них белокурая — во фраке и в ботфортах, другая — стриженная под мальчика, в бальном платье. В руке у нее пузырится трехлитровый магнум шампанского.

Аннели сразу жмет нулевой, кнопка проваливается, но лифт не движется с места.
— Почему в парк не едет? — Аннели рушит идиллию этим двоим.
— Сейчас закрыто. На ночь. — Отрываясь от своей раскрасневшейся подруги, та, что во фраке, оценивающе оглядывает Аннели.
— Это почему?
— Потому что это собственность медиагруппы. Все нижние уровни — съемочные павильоны. А парк — там же все живое. Им спать надо.

— Все живое хочет спать! — пьяно смеется из-за ее спины девчонка в бальном платье. — Аж зубы сводит! Шампанское будете?
— Конечно! — отвечает Аннели.
— Нет! — одергиваю ее я. — Мы узнали что хотели. Парк закрыт. Поехали домой!
— Ну-у… — тянет белокурая, накручивая локон. — Мы знаем тайные тропы, которые в него ведут. Вам туда очень надо?
— Очень! — заверяет ее Аннели.

— Видишь, Сильви, зубы сводит не только у тебя! — хохочет та. — Парк… Чертовски романтично. Спуститесь до второго, оттуда по пожарной лестнице. На входе код — четыре нуля. Для климат-контроля и освещения код тот же.
Лифт уже падает вниз.
— Вы просто добрая волшебница! — Аннели целует белокурой руку. — Чувствую себя Золушкой…
— Ты даже не представляешь, что чувствуют ее Золушки… — хихикает та, что в бальном платье.

— Только принцы все повывелись, — сетует волшебница во фраке, бросая на меня единственный скептический взгляд. — Вот тебе мое прощальное напутствие: переходи на принцесс.
И уже второй уровень.
Белокурая жмет самую высокую кнопку, коленом в ботфорте врезается своей подруге-мальчику между ног, и они уносятся в вышину, а мы остаемся одни. Аннели держит в руках трофей — огромную бутыль с шампанским.
— Ты ее стянула?
— У них и без вина все в норме! — заявляет она. — На, понеси, она тяжеленная!

— Я вообще-то не пью шампанское…
— Вон пожарный ход! Кто быстрей добежит?
Она рвет с места — и налегке достигает финиша первой. И по лестнице я ее тоже должен догонять с этой бутылищей; считаю пролеты: пять, десять, двадцать, двадцать пять… Между вторым и нулевым уровнями — метров сто. Я уже выдыхаюсь, но в Аннели вселился веселый бес, и она не чувствует усталости.
Наконец мы у заветной двери; все так, как сказала нам добрая волшебница. Четыре нуля открывают портал.

И мы оказываемся внутри чьего-то дома. На оштукатуренных стенах развешаны загадочные инструменты — все явно музейное; я узнаю грабли и, кажется, мотыгу. Большой деревянный стол, сколоченный из досок. Притрагиваюсь к нему. Посуда, расписанная наивным рисунком: тарелки, кружки… Бутылка красного вина в пыли. Красные яблоки в плетеной корзине. Горит живым огнем маленькая лампа. Все накрыто для трапезы восковых манекенов, но хозяев нет дома.
— Смотри, как в кино! — Аннели тянется к яблоку.

— Не надо. Не трогай тут ничего.
— Эй! К шампанскому нужно что-то!
Она делает обманный ход и все-таки заарканивает яблоко. Пока я выставляю ее вон из дома через крашенную в синий дверь, она успевает прихватить еще и скатерть.
— Для пикника! — поясняет она. — Ну и где тут все?

Мы выходим под черно-звездное небо, в беззвучие глубокой ночи. Я вспоминаю слова белокурой: тут все спит. Планета людей живет в три смены: нам было бы слишком тесно, если бы мы все синхронно засыпали вечером и просыпались утром. Поэтому треть из нас живет утром, треть вечером и треть ночью. Европа никогда не смыкает глаз. Но в этом парке, похоже, действует искусственный режим. Коммуникатор показывает три ночи.
— Код доступа: ноль-ноль-ноль-ноль! — кричит Аннели. — Освещение!
Утро!

И, подчиняясь ей, небо досрочно алеет, звезды преждевременно меркнут, и солнечный ореол обозначает границу между небом и землей; а потом из-за самого ее края медленно поднимается светило.
Я смотрю вокруг — и не узнаю ничего. Где мое детство?
Где наше общее детство с Девятьсот Шестым, моим названым братом?

Нет изумрудных холмов, нет часовен и виноградников; далеко передо мной расстилается дол, разлинованный на прямоугольники и трапеции частных владений. Течет, сквозь него петляя, зеленая речушка. И под моими ногами вместо травы — песчаная площадка.
— Супер! — Аннели трет руки. — У тебя губа не дура. Где будем базироваться? Я не отзываюсь.

Меня поманили в мое детство, и я поверил, что могу вернуться в него туристом. И вот — похоже, но… Но не мое. Гулко в голове, пусто в груди. Я обманут и хочу раскрыть обман.
— Ну? — пихает меня в бок Аннели. — Выбирай! Твоя заставка, тебе и решать!
Моя заставка. Заповедные места, в которые я не мог поехать столько лет. Проворачиваю голову справа налево, выбирая из того, что мне не хочется и не нравится…
— Мне все равно.

— Тогда давай там! — Она указывает место под раскидистым деревцем с серебристыми листьями.
Расправляет на траве скатерть, садится на нее по-турецки.
— Давай сюда шампанское!
Механически подаю ей бутыль. Она берет ее наперевес, прижимает к груди.
— Баю-баюшки-баю… — Она качает ее, как запеленатого ребенка, и прыскает со смеху.
Проглядывает сквозь ее веселье какая-то жуть.
— Зачем ты, Аннели, не надо так…

Солнце уже взошло; поверив ему, раскрываются цветы и принимаются щебетать птицы. Земля и правда живая, и все, что на ней.
— Мы тут целый мир, кажется, по тревоге подняли, — рассеянно говорю я.
— Зато еще четыре часа он весь наш! Помоги открыть, тут пробка тугая… Откупориваю магнум, делаю глоток из горла, передаю ей. Она хлещет его так, будто я ее трое суток морил жаждой. Достает из-за пазухи сворованное яблоко, трет его о майку, передает мне.

— Закуси, веселей пойдет! Беру, взвешиваю в руке, кусаю…
— Это муляж, Аннели. Это композит. Оно несъедобное.
— Правда? Вот черт! Значит, придется пить всухомятку! — Она прикладывается снова.
Солнце пригревает все жарче. Чувствую, как мне печет макушку.
— Ты не против, если я позагораю, раз случай выдался? — Аннели берется крест-накрест руками за подол и стягивает с себя футболку.

Мельком вижу ее маленькие крепкие груди, ее острые соски… Ложится на живот, подставляет спину искусственному солнцу. Обращает ко мне лицо, улыбается краешком губ. Спина у нее вся исполосована кошмарными царапинами, будто на нее псов спустили; но она об этом словно и не помнит.
Нежный ветер гладит мои волосы.

На меня вдруг наваливается чудовищная усталость — за все сутки, которые я провел на ногах, за мой поход на старичье и за уничтожение их секретного оружия, за мой акт ненависти с Эллен, который ни на секунду не заставил меня забыть об Аннели, за сорванную казнь Рокаморы, за тысячу рейдов, в которых я делал все как надо, за всю мою жизнь.
Мне положен отдых, я его заслужил.

На распустившийся одуванчик прямо передо мной опускается бабочка с лимонно-желтыми крыльями; я слежу за ней завороженно. Бабочка машет крыльями, с них сыплется мне в глаза сонная пыльца, все плывет, звуки гаснут; бабочка перепархивает с цветка на цветок и нежданно садится мне на руку.
В этот самый миг свет меркнет. Я засыпаю.
Первая моя мысль: я ослеп!

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь