Бойцовский клуб

Глава 19

ВЕЧЕРОМ В ТУ ПЯТНИЦУ Я ЗАСНУЛ НА РАБОТЕ ЗА СТОЛОМ. Я проснулся, сидя за столом, лицом на сложенных руках. Звонил телефон. Все уже ушли. Мне снилось, что звонит телефон, так что не было понятно, то ли реальность просочилась в мой сон, то ли сон в реальность.
Я отвечаю по телефону: обязательства и ответственность. Это мой отдел. «Обязательства и ответственность».

Солнце садится. Облака размером с Вайоминг или Японию направляются в нашу сторону. Не то, чтобы у меня на работе было окно. Все наружные стены — это стекло от пола до потолка. Где бы я ни работал — везде стекло от пола до потолка. Везде вертикальные жалюзи. Везде промышленные ковры с коротким ворсом с небольшими надгробиями там, где компьютеры включаются в локальную сеть. Лабиринт рабочих закутков с перегородками, обитыми фанерой.
Где-то гудит пылесос.

Мой босс ушёл в отпуск. Он послал мне E-mail и исчез. Я должен подготовиться к формальному отчету через две недели. Зарезервировать конференц-зал. Расставить игрушки по полкам. Обновить свое резюме. Всё в таком духе. Они готовят процесс против меня.
Я — Полнейшее Отсутствие Удивления Джека.
Я достоин жалости.
Я поднимаю трубку. Это Тайлер. Он говорит: выходи, на стоянке тебя ждут люди.
Я спрашиваю,
кто
они.
Они ждут тебя, говорит Тайлер.
Я чувствую запах бензина на руках.

Тайлер продолжает: иди на дорогу. У них машина. У них «Cadillac».
Я всё ещё сплю.
Я даже не уверен, что Тайлер — не мой сон.
Или что я не сон Тайлера.
Я нюхаю пахнущие бензином руки. Никого нет рядом. Я встаю и выхожу на стоянку.

Парень из бойцовского клуба занимается машинами. Он припарковался у обочины в роскошном чёрном «Corniche». Всё, что я могу — это смотреть на него, весь чёрный и золотой, сигарета автомобиля, готовая увезти меня неизвестно куда. Механик, вылезший из машины, говорит мне не волноваться, он поменял номера с другой машиной с долговременной парковки в аэропорту.

Наш механик из бойцовского клуба утверждает, что может завести что угодно. Два провода, выдранных из рулевой колонки. Прикоснись одним проводом к другому — ты замкнёшь контакт с соленоидом стартера и получишь машину, готовую к поездке.
Или так, или подбери код ключа через дилера.
Три космических мартышки на заднем сидении в чёрных рубашках и чёрных брюках. Не видь зла. Не слышь зла. Не говори зла.
[78]
Я спрашиваю, так где Тайлер?

Механик из бойцовского клуба открывает мне дверцу «Cadillac» как настоящий шофёр. Механик высокий и худой, с плечами как перекладина телеграфного столба.
Я спрашиваю, мы собираемся встретиться с Тайлером?
На переднем сиденье меня ждёт праздничный торт со свечами, которые вот-вот зажгут. Я залезаю внутрь. Мы стартуем.

Даже спустя неделю после бойцовского клуба у тебя не вызывает трудностей ехать на пределе скорости. Может быть, уже два дня у тебя кал чёрного цвета от внутренних кровотечений, но ты
такой крутой.
Все остальные машины едут
вокруг

тебя. Машины выстраиваются следом. Озлобленные водители показывают тебе средний палец. Незнакомцы ненавидят тебя. Совершенно ничего личного. После бойцовского клуба ты так расслаблен, что тебе просто всё равно. Ты даже не включаешь радио. Может быть, у тебя трещина в рёбрах, расходящаяся при каждом вдохе. Машины сзади мигают фарами. Солнце садится, золотое и оранжевое.
Механик внутри, за рулем. Праздничный торт на сиденье между нами.

На парней вроде нашего механика страшно смотреть в бойцовском клубе. Эти костлявые парни, они никогда не сдаются. Они сражаются, пока не превратятся в сплошную рану. Белые парни, похожие на скелеты в жёлтом воске, с татуировками. Чёрные парни, как вяленое мясо. Эти парни обычно ходят вместе, как ты можешь их представить в «Narcotics Anonymous»
[79]

. Они никогда не останавливают бой. Как будто он весь — энергия, двигающийся так быстро, что фигура смазывается по краям. Эти парни спасаются от чего-то. Как будто у них остался только один выбор: каким образом умереть. И они хотят умереть
в бою.
Им приходится сражаться друг с другом, этим парням. Никто больше не вызовет их на бой. Они не могут сражаться ни с кем, кроме другого такого же дёрганого и костлявого парня из костей и энергии. Потому что никто больше не согласится сражаться с ними.

Смотрящие на их бой даже не кричат. Всё, что ты слышишь — это дыхание сражающихся, вырывающееся сквозь стиснутые зубы. Шлепки рук в поисках опоры. Свист и звук удара, когда кулак бьёт и бьёт в пустые ребра, зажатые в клинче. Ты видишь сухожилия, мышцы, вены под кожей мечущихся бойцов. Кожа сияет, потеет, вся в рубцах, блестит от влаги под единственной лампой.
Проходит десять минут. Пятнадцать.
Запах пота этих парней напоминает запах жареного цыпленка.

Двадцать минут бойцовского клуба. Наконец, один из них падает.
После боя двое бывших наркоманов повисают друг на друге до конца ночи, опустошённые, улыбающиеся при мысли о том, как они сражались.
После бойцовского клуба механик вечно шатался вокруг дома на Paper Street. Хотел, чтобы я послушал песню, которую он написал. Посмотрел на скворечник, который он сделал. Парень показал мне фотографию какой-то девушки и спросил, достаточно ли она хороша, чтобы на ней жениться.

Сидя на переднем сиденье «Corniche», парень говорит: вы видели пирог, который я для вас испек? Это я сам сделал.
Это
не
мой день рождения.
Немного масла протекало сквозь кольца, говорит механик, я сменил масло и воздушный фильтр. Я проверил клапана и стартёр. Сегодня должен быть дождь, так что я поставил новую резину на дворники.
Я спросил, что планирует Тайлер.
Механик открыл пепельницу и вдавил прикуриватель.
Он говорит: это что, проверка? Вы
проверяете
нас?
Где Тайлер?

Первое правило бойцовского клуба — ты не говоришь о бойцовском клубе, говорит механик. Первое правило проекта «Увечье» — никаких вопросов.
Так что он
может мне
сказать?
Он говорит: ты должен понять, что твой отец — это твоя модель Бога.
Позади нас моя работа и мой офис становятся всё меньше, меньше, и, наконец, исчезают.
Я чувствую запах бензина на своих руках.

Механик говорит: если ты мужчина, христианин, американец, то твой отец — это твоя модель Бога. И если ты никогда не знал своего отца, если твой отец ушёл, умер, или просто его никогда нет дома, то
что
ты должен думать о
Боге?
Это была догма Тайлера Дёрдена. Нацарапанная на клочках бумаги, пока я спал, отданная мне, чтобы распечатать и размножить. Я читал всё это. Даже мой босс, наверное, это читал.
Ты заканчиваешь тем, говорит механик, что проводишь всю жизнь в поисках отца и Бога.

Ты должен признать возможность, что Бог тебя
не любит.
Возможно, Бог
ненавидит нас.
Это не худшее, что могло быть.
Тайлер видел это так: привлечь внимание Бога тем, что ты плох — это лучше, чем не получать его внимания вообще. Может быть, ненависть Бога лучше его безразличия.
Что ты выберешь — быть врагом Бога или
ничем?

По Тайлеру Дёрдену, мы — средние сыновья Бога, без особого места в истории и без особого внимания. Пока мы не завладеем вниманием Бога, у нас нет надежды ни на проклятие, ни на искупление.
Что хуже — Ад или
ничто?
Только будучи пойманными и наказанными, мы можем быть спасены.
Сожги Лувр, говорит механик. Подотрись Моной Лизой. Тогда Бог хотя бы будет знать наши имена.
Чем ниже ты пал, тем выше вознесёшься. Чем дальше ты бежишь, тем больше Бог хочет тебя вернуть.

Если бы блудный сын никогда не покинул дом, говорит механик, откормленный телец был бы всё ещё жив.
Недостаточно быть сосчитанным как песчинки на берегу и звёзды в небе.
Механик направляет чёрный «Corniche» на старый объездной путь, и за нами выстраивается вереница грузовиков, едущих на пределе разрешённой скорости. «Corniche» освещается фарами сзади, и мы, разговаривающие, отражаемся на внутренней стороне ветрового стекла. Едем на пределе скорости. Так быстро, как разрешает закон.

Закон есть закон, говорит Тайлер. Ехать слишком быстро — это то же самое, что устраивать поджоги, то же самое, что взрывать бомбы, то же самое, что убивать людей.
Преступник есть преступник есть преступник.
На прошлой неделе мы заполнили ещё четыре бойцовских клуба, говорит механик. Может быть, Большой Боб сможет возглавить следующий филиал, если мы найдём бар.
Стало быть, на следующей неделе он объяснит Большому Бобу правила и даст ему собственный бойцовский клуб.

Теперь, когда лидер открывает бойцовский клуб, все стоят вокруг лампы в центре подвала в ожидании, а лидер ходит кругами вокруг, за спинами толпы, в темноте.
Я спрашиваю, кто устанавливает новые правила? Это Тайлер?
Механик улыбается и говорит: вы знаете,
кто
устанавливает правила.

Новое правило в том, что никто не должен быть центром бойцовского клуба, говорит он. Никто не является центром клуба, кроме двух сражающихся. Голос лидера будет звучать, перемещаясь вокруг толпы, из темноты. Люди в толпе будут смотреть на других людей через центр помещения.
Так будет во всех бойцовских клубах.

Найти бар или гараж с помещением для бойцовского клуба не трудно. Первый бар, где всё ещё встречается самый первый бойцовский клуб, зарабатывает на месячную аренду за одну субботнюю ночь бойцовского клуба.
Согласно механику, ещё одно новое правило в том, что бойцовский клуб всегда будет свободным. Он никогда не будет ничего стоить.
Механик кричит из открытого окна возле водительского сиденья встречному транспорту, и ночной ветер уносит его слова: нам нужен
ты,
а не твои деньги.

Механик кричит в окно: пока ты в бойцовском клубе, ты — это не твой счет в банке. Ты — это не твоя работа. Ты — не твоя семья. И ты — не тот, кем себя считаешь.
Механик кричит ветру: ты — не твоё имя.
Космическая мартышка на заднем сиденье подхватывает: ты — не твои проблемы.
Механик кричит: ты — не твои проблемы.
Космическая мартышка кричит: ты — не сколько тебе лет.
Механик кричит: ты — не сколько тебе лет.

И тут механик сворачивает на встречную полосу, заполняя салон фарами встречных машин сквозь ветровое стекло, холодными как неожиданный прямой удар в лицо. Одна машина, за ней другая идут нам лоб-в-лоб, сигналя гудками, и механик отворачивает едва-едва, чтобы пропустить каждую.
Фары идут прямо на нас, увеличиваясь и увеличиваясь, сигнал гудит, а механик наклоняется вперёд в сияние и шум, и кричит: ты — не твои надежды.
Никто не подхватывает.
На этот раз
идущая навстречу машина сворачивает

вовремя, спасая нас.
Ещё одна машина приближается, переключая дальний и ближний, дальний, ближний свет, непрестанно сигналя, и механик кричит: ты не будешь спасён.
Механик не сворачивает, но
встречная машина
сворачивает.
Ещё одна машина, и механик кричит: мы все умрём когданибудь.
На этот раз встречная машина сворачивает, но механик
сворачивает за ней,
оставаясь на её пути. Машина сворачивает,
и механик сворачивает снова,
оставаясь лоб-в-лоб.

Ты слабеешь и потеешь в этот момент. В этот момент ничто не имеет значения. Взгляд на звёзды — и тебя уже нет. Ни твой багаж. Ничто не важно. Ни даже запах изо рта. Снаружи темнота. Гудки ревут. Фары светят тебе в лицо — и тебе уже никогда больше не придётся идти на работу. Не нужно больше стричься.
Быстро, говорит механик.
Машина снова сворачивает, и механик сворачивает за ней.
Что, спрашивает он, что ты хотел бы сделать прежде, чем умрёшь?

Встречная машина непрерывно сигналит, а механик так спокоен, что даже поворачивается посмотреть на меня рядом с ним на переднем сиденье. И говорит: десять секунд до столкновения.
Девять.
Восемь.
Семь.
Шесть.
Моя работа, говорю я. Я хотел бы уйти с работы.
Сигнал проносится мимо, когда машина сворачивает, а механик
не сворачивает за
ней.
Ещё огни приближаются к нам, и механик поворачивается к трём мартышкам на заднем сиденье.

Эй вы, мартышки-космонавты, говорит он. Вы видели, как играют в эту игру. Признавайтесь сейчас, или мы все умрём.
Справа от нас проносится машина с наклейкой на бампере: «Я вожу лучше, когда пьян». Газеты пишут, что тысячи этих наклеек просто появились на машинах в одно прекрасное утро. И другие наклейки, например: «Сделай из меня отбивную».
«Пьяные водители против матерей».
«Перерабатывайте своих животных».

Читая газету, я знал, что это Комитет по дезинформации наклеил их. Или Комитет по беспорядкам.
Сидя рядом со мной наш чистый и трезвый механик говорит мне, да, эти наклейки про пьяных — часть Проекта «Увечье».
Три космических мартышки притихли на заднем сиденье.
Комитет по беспорядкам отпечатывает инструкции для самолётных кресел. Инструкции, на которых изображены пассажиры, дерущиеся за кислородные маски, пока их реактивный самолёт падает вниз на скалы со скоростью тысяча миль в час.

Комитет по беспорядкам и Комитет по дезинформации соревнуются, кто быстрее напишет компьютерный вирус, от которого банкоматы стошнит потоками десяти— и двадцатидолларовых банкнот.
Прикуриватель на приборной доске отщёлкивается, раскалённый. Механик говорит мне зажечь свечи на праздничном торте.
Я зажигаю свечи, и торт освещается под маленькими огоньками.

Что вы хотели бы сделать прежде, чем умрёте? — спрашивает механик и сворачивает навстречу приближающемуся грузовику. Грузовик сигналит, издавая один долгий рёв за другим, пока фары грузовика, как рассвет, становятся всё ярче и ярче, освещая улыбку механика.
Загадывайте побыстрее, говорит он в зеркальце заднего вида, где три космических мартышки сидят на заднем сиденье. У нас пять секунд до забвения.
Раз, говорит он.
Два.
Грузовик совсем рядом с нами, ослепительно сияющий и ревущий.
Три.

Научиться ездить верхом, раздается с заднего сиденья.
Построить дом, доносится второй голос.
Сделать татуировку.
Механик говорит: уверуйте в меня, и обретёте смерть вечную.
Слишком поздно: грузовик сворачивает, и механик сворачивает, но задняя часть нашего «Corniche» бьётся о край переднего бампера грузовика.
Всё что я вижу — это огни, фары грузовика уносятся во тьму, меня кидает в сторону двери, потом назад в праздничный торт и в механика за рулем.

Механик хватается за руль, пытаясь выровнять машину, и свечи торта гаснут. В одно совершенное мгновение в тёплом чёрном кожаном салоне машины нет света, и наши крики все звучат на одной глубокой ноте, на одной ноте с низким рёвом гудка грузовика. У нас нет ни контроля, ни выбора, ни направления, ни выхода, и мы
мертвы.
Моим желанием прямо сейчас было бы
умереть.
Я — ничто по сравнению с Тайлером.
Я беспомощен.
Я глуп, и всё что я делаю — это чего-то хочу и желаю.

Моя маленькая жизнь. Моя маленькая дерьмовая работа. Моя шведская мебель. Я никогда,
никогда
не говорил этого никому, но перед тем, как встретил Тайлера, хотел купить собаку и назвать ее Антураж.
Вот, насколько хуже всё может быть.
Убей меня.
Я хватаю руль и поворачиваю — назад, в едущие машины.
Сейчас.
Приготовиться к освобождению души.
Сейчас.
Механик борется, чтобы направить нас в кювет, а я борюсь, чтобы сдохнуть.
Сейчас.

Поразительное чудо смерти. В одно мгновение ты ходишь и говоришь, а в следующее ты — предмет.
Я — ничто. Меньше, чем ничто.
Холодный.
Невидимый.
Я чувствую запах кожи. Мой ремень безопасности окрутился вокруг меня как смирительная рубашка, и когда я пытаюсь сесть, я ударяюсь головой об руль. Это больнее, чем должно бы быть.

Моя голова отдыхает у механика на коленях, и когда я смотрю вверх, мои глаза фокусируются на лице механика высоко надо мной, улыбающемся, ведущем машину. Я могу видеть звёзды снаружи окна водителя.
Мои руки и лицо в чём-то липком.
Кровь?
Крем с торта.
Механик смотрит вниз.
С днем рожденья!
Я чувствую запах дыма и вспоминаю праздничный торт.
Я чуть не сломал рулевое колесо вашей головой, говорит он.

Больше ничего, только ночной воздух и запах дыма, и звё— зды, и механик, который улыбается и ведёт машину, моя голова у него на коленях, и внезапно мне перестает казаться, что мне нужно сесть.
Где торт?
Механик говорит: на полу.
Только ночной воздух, и запах дыма всё ощутимее.
Я загадал желание?
Высоко надо мной, освещенное звёздным светом из окна, лицо улыбается.
Эти свечи с торта, говорит он, никак не хотят гаснуть.

В звездном свете мои глаза адаптируются, и я вижу дым, поднимающийся от маленьких огоньков, как сигареты вокруг нас на ковре.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь