Билет в Утопию и другие повороты курдской саги

Эксперты сейчас утверждают, что ближневосточный конфликт подходит к концу, но что считать ближневосточным конфликтом? Если говорить о его сирийском измерении — скорее да, чем нет. Но другие составляющие конфликта — иракское, палестино-израильское, турецкое, йеменское, саудовское — отнюдь не близки к исчерпанию. Кое-где, скорее всего, все только начинается.

Эта книга в основном посвящена одному из фрагментов многослойной ближневосточной драмы — Сирийскому Курдистану. То, что происходит там, вызывает интерес, смешанный с удивлением, даже если скользить по поверхности событий. По мере погружения в материал ответы на некоторые вопросы вроде бы проясняются. Например, на вопрос о том, почему именно сирийские курды достигли наибольших успехов в борьбе с «Исламским государством» по сравнению со всеми другими участниками противоборства. Но вместе с тем вопросов-то становится все больше и они начинают носить все более фундаментальный характер.

В Рожаве, когда она только возникла, многие увидели прямое продолжение проекта Иракского Курдистана, в котором государственность уже состоялась, хотя и в рамках (пока?) федеративного Ирака. Ну и, соответственно, следующий шаг к созданию единого Курдского государства.

Ан нет. В отличие от Иракского Курдистана, построенного формально по всем лекалам представительной демократии с многопартийностью, президентско-парламентским устройством, за которым фактически скрывается доминирование клана Барзани в центре — Эрбиле и клана Талабани в Сулеймании, в Рожаве мы видим совершенно иной общественно-политический проект. И этот вариант абсолютно несовместим с первым.

Построенная снизу, в соответствии с разработанными лидером Рабочей партии Курдистана (РПК) Оджаланом принципами муниципальной демократии, политическая система Сирийского Курдистана имеет сегодня относительно завершенный вид. Она включает в себя временную конституцию, парламент, Народный совет Западного Курдистана, правительство, многопартийность, в которой доминирующую позицию занимает Демократический союз и, наконец, полностью сформированные вооруженные силы под названием Отряды народной самообороны.

Итак, практически выстроенная государственность, но сами сирийские курды (вслед за Оджаланом) на это отвечают: «Нет, государства нет и не будет вообще». А вместо него будет конфедерация автономий, где вся общественная, политическая и экономическая жизнь строится на принципах прямой демократии. Причем не только для курдов, но и для всех без исключения народов и конфессий, населяющих Ближний Восток.

Стоп. Где-то это мы с вами уже читали. Если об экономике — это описание работы коммуны Роберта Оуэна. Если о политическом устройстве, не вдаваясь в детали, — это «Город Солнца» Томмазо Кампанеллы. А если и о том, и о другом вместе — покупайте билет на остров Утопия в исполнении сэра Томаса Мора.

Но между тем это работает. И работает по крайней мере уже четыре года, с того времени, как начала выстраиваться курдская автономия на севере Сирии. Причем работает не только политическая структура, но и экономика, где не только производство, но и цены регулируются общим собранием членов муниципальной общины. Во всяком случае, работает так, что обеспечивает основными продуктами, пусть и на минимальном уровне, население курдских кантонов. И это в то время, когда во многих частях Ближнего Востока нередки случаи гибели людей от голода.

"Сегодня фактор Рожавы — это не только противопоставление проекту Иракского Курдистана. Это еще и противопоставление существующим национальным государствам, прежде всего сирийскому и турецкому."

С высоты прожитых в СССР лет понимаешь, что нередко на каждую «Утопию» может найтись свой «Чевенгур», а на каждый «Город Солнца» возможен свой «Котлован». И тем не менее сегодня фактор Рожавы — это не только противопоставление проекту Иракского Курдистана. Это еще и противопоставление существующим национальным государствам, прежде всего сирийскому и турецкому. Но опять же не только. Многие исследователи отмечали, что привлекательность «Исламского государства» вовсе не ограничивается аудиторией индоктринированных малообразованных молодых обитателей исламского мира. Фактор североамериканских, европейских и славянских неофитов среди новобранцев ИГИЛ в этом контексте приобретает особое значение. Это обозначает цивилизационную привлекательность этого исламистского проекта как антитезы «гнилой» западной цивилизации.

«Пьем за яростных, за непокорных. За презревших грошевой уют. Вьется по ветру “Веселый Роджер”. Люди Флинта гимн морям поют», — пел бард Юрий Визбор про корсаров. Теперь вместо моря Сирийская пустыня, а флаг такой же черный, что и пиратский «Веселый Роджер». «Исламское государство» — ведь тоже утопия, хоть и больно уж зверская. Но тут, когда пространство ИГИЛ обнаружило свою конечность, ресурсы его понемногу начинают иссякать, а лидеры и полевые командиры нередко обнаруживают вопиющее несоответствие провозглашенным идеалам, начиная от запрета на курение и алкоголь и кончая всем остальным, привлекательность образа начинает понемногу таять. А вместе с тем уменьшается и поток неофитов, особенно из числа той молодежи, чей культурный код не был изначально связан с исламскими традициями.

И как раз в этот момент обнаруживается, что совсем по соседству с «Исламским государством» возник совершенно иной утопический проект. Причем для молодежной контркультуры Запада, да и России тоже (почему бы нет?) гораздо более понятный и привлекательный.

Вновь после 1968 года слышимые по всему Западу призывы к прямой демократии — пожалуйста, вот вам прямая демократия: все решения принимаются большинством на собраниях граждан. Вместо атомизации индивида — групповая солидарность. Вместо угнетающего эпатажа — открытая, пусть чуть наивная, но достигаемая без насилия чистота нравов. Вместо суррогатного мультикультурализма — позабытый, но воскресший интернационализм. Поэтому и письма бойцов, приехавших в Рожаву с разных концов света, от Америки до Китая, и портреты этих ребят, приводимые в книге, — все это столь напоминает и документы интернациональных бригад Гражданской войны в Испании, и почти документальный роман «По ком звонит колокол» Эрнеста Хемингуэя.

Не забыт и женский вопрос. Вместо западного феминизма третьей волны здесь на каждом выборном посту два сопредседателя — мужчина и женщина. И еще — женские отряды самообороны как одна из важнейших частей народной армии, наводящая особый ужас на исламистов в связи с их поверьем, что убитый женщиной не попадет в рай.

Впрочем, там и обостряться уже дальше некуда. Гражданская война в курдских районах, то обостряясь, то затихая или приостанавливаясь, идет в Турецком Курдистане уже на протяжении нескольких десятилетий. Причем в Турции курдам удалось построить систему местного самоуправления еще раньше, чем в Сирии. Именно оттуда, из опыта РПК сирийские курды почерпнули свой опыт муниципального строительства.

В 2016 году, когда турецкие вооруженные силы наносили удары по городам в курдских районах своей страны, полиция арестовала многих глав курдских муниципалитетов. Но саму систему-то разрушить не удалось. Еще один парадокс заключается в том, что после попытки переворота Эрдоган арестовал по обвинению к его причастности армейскую и полицейскую верхушку в Турецком Курдистане, то есть как раз тех, кто и осуществлял репрессии и вооруженные удары по курдским городам. А уже в апреле 2017 года турецкая армия нанесла удар по Сирийскому и Иракскому Курдистану. Однако совершенно очевидно, что все это вряд ли остановит освободительную борьбу турецких курдов.

При этом общественно-политическое устройство и Сирийского, и Турецкого Курдистана осуществляется по одному сценарию, намеченному в свое время руководителем РПК. Последний продолжает находиться в тюрьме на одном из островов в Мраморном море, но его портреты — неизменный атрибут всех общественных и административных учреждений как в Турецком, так и в Сирийском Курдистане.

Таким образом, сегодня в Курдистане наличествуют две противоположные и несовместимые общественно-политические модели, одну их которых можно охарактеризовать как линию Барзани, другую — как линию Оджалана. Сирийский Курдистан выглядит более привлекательным для тех сил и на Западе, и в России, которые ищут альтернативы существующим порядкам.

Модель Иракского Курдистана в этом отношении, конечно, проигрывает. Но не стоит забывать, что и в Ираке курдское движение представляло собой исторически левый проект. Мне довелось встречаться с Барзани в Ливии в 1986 году. Это был самый разгар джамахирийского эксперимента с прямой демократией, тогда ливийцы почему-то решили, что и Горбачев вскоре пойдет по ливийскому пути. В разговоре со мной Барзани с ностальгией вспоминал о днях своего детства в Москве и не скрывал надежды на то, что СССР вновь обратит свои взоры на Иракский Курдистан.

"Если Сирийский Курдистан привлекателен для левой молодежи, то Иракский — для инвесторов из США, Турции, стран Персидского залива." 

История сложилась иначе. Именно на американцев иракские курды смотрят как на освободителей от режима Хусейна. Положение в стране сам Барзани в конце 2016 году характеризовал как экономический и политический кризис. Но кризис кризисом, а многомиллиардные поступления от продажи киркукской нефти — вещь исторически беспрецедентная для Иракского Курдистана. Поэтому если Сирийский Курдистан привлекателен для левой молодежи, то Иракский — для инвесторов из США, Турции, стран Персидского залива. Да и «Роснефть» заключила контракт на покупку киркукской нефти.

Судьба Сирийского Курдистана при всех несомненных военных и политических успехах еще более неопределенна. Учитывать ведь приходится не только враждебность Турции, готовой при случае перешагнуть здесь любые «красные линии», но и неудобство рожавского эксперимента для сирийского режима. Не последнюю очередь играет и тот факт, что этот левый эксперимент находится под тесным приглядом американских друзей, военное присутствие которых также является одним из факторов политической жизни Сирийского Курдистана.