Бибихин и Пенелопа

Есть такой анекдот. О Бибихине и Лебедеве (который Андрей Валентинович). Мол, послали их в числе прочих сотрудников Института философии Академии наук СССР на овощебазу сортировать дары полей. Стоят они у конвейера, перебирают картофель (а может, и еще что) и промеж себя разговоры разговаривают. Лингвистические особенности древнегреческого обозначения сущего (или бытия) обсуждают. Причем делают это с полной самоотдачей — до забвения окружающей обстановки. А тем временем близ их рабочего места кружит некая аутентичная совхозница в подпитии средней тяжести. Уже несколько раз обошла, прислушивается к разговору. Бибихин и Лебедев ничего не замечают, продолжают разбирать аспекты: ὄντα, φύσις, ну и прочее сами знаете что. Над картофелем — древнегреческий говор стоит; барии, оксии и аористы дивные всякие так и спархивают с губ паром, так и играют себе в стылом воздухе осени — благодать!.. И вдруг… душа рабочая, душа женская горемычная… прорывается хриплым раскатом с подвзвизгиваньем на цезурах:

Ах вы пидоры ученые, гондоны штопанные, да чтоб вас, мудаков говорливых, гром разъебал <…> ДА Я ЗАБЫЛА БОЛЬШЕ, ЧЕМ ВЫ ВОПЧЕ ЗНАЛИ, ебанаты очкастые! <…>

Этот анекдот (рассказанный мне непосредственным очевидцем) я пересказал в апреле 2001 г. на защите своего диплома «Онтология сознания в свете различения философской классики/неклассики», опустив, конечно, всю обсценную лексику. Я сказал членам комиссии и присутствовавшим товарищам и гостям, что верю в то, что в словах сельчанки есть правда, и правда эта такова, что не отменить ее ничем — ни ссылками на вроде как пьяное непотребство распоясавшейся женщины, ни очевидной неравновесностью интеллектуальной оснастки сторон. И правда эта не её, не затюканной этой совхозницы, а того самого бытия, по поводу которого оставили древние греки нам свой словарь, семантика которого так заботила Владимира Вениаминовича и тогдашнего его собеседника. Фактичность, обыденность, история повседневности — вот что задает пределы, из которых мы можем черпать энергию для философствования, — пределы, о которые мы с завидной регулярностью будем разбивать свои концептуальные лбы, если почему-то решим, что это по нам — жить с Калипсами, а не с Пенелопами.

[оригинал]