Без названия

Она носила по-дибильному короткие волосы. Отец был водитель такси. Устроил ей даже работу на какое-то время –передавать адреса клиентов по рации. Диспетчером она работала долго, в основном ночью. Тогда в городе заняться было особенно нечем и ночами она сидела на кресле, нередко в компании, в маленькой,  тесной комнате, которую таксопарк устроил специально в углу парковки. Это был портóвый контейнер, зимой жутко холодный из-за металических стенок. Обогреватель во время морозов работал паршиво, даже задвинутый под самое кресло почти не грел. Перебои в сети случались чаще чем звонили клиенты. Рация вместе с обогревателем не могли долго работать в паре, поэтому она чаще выдергивала из розетки рацию, стараясь держать обогрев включенным как можно дольше. Ночью в контейнер заходили ее друзьяшки. Пересидеть непогоду или бессонницу.  Дважды, во время пьяного секса, нога ее двух любовников (одинаково) задевала радиатор под креслом. А летом вышло неловко, когда они встретили друг друга на озере, дивясь идентичности своих шрамов. Я тогда работал на овощебазе. В огромном сарае с жестяной крышей, куда на запахи свежих консервов стаями слетались голодные птицы. От их посадки легкая крыша завода тряслась, и вниз на конвейеры падали прилипшие к потолку потроха и очистки. Она громко смеялась, когда вечером я заходил в контейнер с головой, полной съедобных обрезков. И ржала еще громче на озере, когда я в недоумении сравнивал наши с ним ноги. 

Было жутко, но почему-то не грустно, встретиться с ней после долгого разрыва в подвале морга. Нам сказали, что её раздетое тело подобрали с обочины «смелые дачники». С Вассаловым мы сдружились как раз тем летом, на обратной дороге с купаний, где мое решение с ней расстаться было закреплено Вассаловым как свидетелем. В морге нас заставили расписаться за опознание тела. Вассалов сначала отказывался, переживая потом тратить время на хождения в суд. В итоге подпись поставили только я и чуть позже ее отец, который приехал по моему вызову. За ним пришлось позвонить в диспетчерскую  такси. Тогда, кстати, мы встретились с ним впервые: я и Вассалов ни разу не видели ее папу. Павел Тихонович даже не прослезился и во весь процесс опознания только поднимал кожаные перчатки к бровям. Еще перед входом в подвал он пожал нам обоим руки, а меня озадачил вопросом: почему мы первые приехали в морг. Я ответил, что мне позвонили, наверно по первому рабочему номеру в ее телефоне. Стоя на морозе глаза его были мокрые и слезы стекали к губам, которыми он шевелил быстро, стараясь как можно меньше раскрывать рот. В помещении все сразу высохло, а на вопросы следователя он отвечал резко и громко, артикулируя широко. Единственная эмоция развивалась в нем весь тот вечер — ... непоследовательное ... раздражение. Действительно, вел он себя слишком странно, и когда нас с Вассаловым вывели из подвала на другую сторону улицы, то провожающий помощник следствия тихо сказал «А Папаша ее чего-то скрывает». 

Он раскололся через три месяца, в начале апреля, с поличным пришел в полицейский участок, сел на колени и начал рыдать. Следствие устроило суд без какой-либо задержки, 12-го апреля я сидел в комнатке для свидетелей и готовился пересказывать свой единственный спуск в подвал. В тот роковой вечер она выехала за город в шумной компании. Кто-то поссорился, случилась крутая драка, от страха девчонки собрáлись звонить в полицию, а она вообще убежала, как свидетельствуют другие, от того что сама развязала всю потасовку. Где-то на дороге додумалась вызвать отца. Он приехал к ней уже ночью, и нашел голую на обочине. Тут показания отца расходились, против него выступил парень, который видел как она убегала с сумочкой и одетая. Но Павел Тихонович до слез клялся, что «нашел голой». Выяснилось уже после, (на суде посчитали момент незначительным), а по прошествии другой свидетель сознался, что в угаре пошел догонять и повалил ее где-то в деревьях около трассы. Говорил, что дальше не помнит, потому что уснул. Следователь тогда в коридоре отвесил ему подзатыльник. Убийство Павел Тихонович взял на себя. Оправдаться он не пытался, и заявлял прямо, что отцовская ярость его в тот момент захлестнула. Задушил ее просто, руками, потом сел, развернулся, уехал.

Присяжные вынесли приговор после первого перерыва: 7 лет колонии, со смягчающим «в состоянии аффекта». 

Он вышел совсем недавно. Я с ним виделся. Теперь работает на овощебазе.