Белый

Сергей открыл глаза. Она уже подступала. Мысли парализовал ужас, перехватило дыхание, со лба потекла струйка пота. Серый сел в кровати, пытаясь справиться с паникой, в памяти еще держался вязкий ночной кошмар – казавшийся бесконечным забег по узкому лабиринту с низкими потолками, преследовавшие его обнаженные люди с заросшими темной щетиной кабаньими головами, иссеченные кровоточащими ранами, ухающие и подвывающие, брызжущие слюной, приближавшиеся с каждой секундой все ближе, осколки разбитых бутылок и шприцы на полу…

Трясущимися руками он смахнул пот со лба, непонимающе огляделся – бирюзовые, отливающие перламутром, обои, дорогой паркет на полу, новенькие пластиковые окна, сложная, будто сделанная из переплетенных ветвей дерева, люстра – было очевидно, что отделка комнаты богата, но кроме спального места, в ней не было ничего. На одной из стен выделялся чуть более светлый прямоугольник – телевизор был продан последним. Возле ноги Сереги в беспорядке лежали кусочки целлофана и бумажек, лихорадочно перебрав их, он убедился – ничего не осталось. Баян, валявшийся рядом, тоже был пустым.

Серега уже чувствовал неприятное ощущение, будто кости чуть-чуть выворачивало из суставов. Самое страшное было впереди. Новая волна паники захлестнула его, дыхание сперло, он зашарил по скомканной, мокрой постели и рука нащупала телефон - дешевый, выменянный у барыги вместо Iphone 10, который ушел за десять грамм пару недель назад. Со второго раза он сумел набрать нужный номер:

- Алло, - раздался в трубке хрипловатый женский голос.

- Анжела, это я. У меня… закончилось все! Девочка моя, у тебя осталось чуть-чуть? – запинаясь, с мольбой в голосе, спросил Серый.

- Да… Да, зайка, я уже бегу, секунду, - пробормотала девушка.

- Давай! Давай…

Он положил трубку. Рыжик выручит, все будет хорошо. Сегодня еще будет хорошо…

Наркоман заходил по комнате, приоткрыл окно, взглянув на дорожку далеко внизу. Не находя себе места, сходил в ванную, умылся, поглядел в красивое большое зеркало. Рама представляла собой сатиров и дриад, гоняющихся друг за другом вокруг стекла. Да, его тоже можно загнать…

Изможденное худое лицо с выпирающими скулами, острым подбородком, глубоко запавшими, лихорадочно поблескивающими, слезящимися глазами и тенями под ними отталкивало. Оно принадлежало 25-летнему блондину, чуть отдававшему в рыжину. Вид своей физиономии, того, во что она превратилась, загонял Сергея в тоску. Когда он чувствовал себя нормально. Сейчас же ему были безразличны такие мелочи, нужно было отодвинуть момент начала страданий как можно дальше. Злобно дернув растянутый ворот грязной белой футболки с желтыми пятнами вокруг подмышек, Сергей убежал обратно в комнату и сразу приник к окну. Дорожка была пуста.

- Где ее носит? – сквозь зубы простонал он, чувствуя приближение ломки, - Сука. Тварь. Мразь…

Повторяя ругательства как мантру, Серега проковылял на кухню, подошел к небольшому холодильнику. Когда-то здесь стоял другой, огромный, с встроенным пультом управления…

Распахнув дверцу, он оглядел полки – продуктов было валом, на продукты родители не скупились, несли каждый день. Но барыге они сейчас не нужны – а нужны деньги, которые ему не давали. Суки… Суки!

В бессильной ярости ударив по стенке, наркоман нашарил взглядом бутылку водки, схватил ее. Осталось всего на сантиметр жидкости. Это не поможет, но все же…

Он схватил чашку и, трясущейся рукой вылил в нее весь алкоголь. Отбросив пустую тару, залпом влил пойло в себя. Горло обожгло. Зажмурился. «Где ее черти носят?!» Сергей против воли заскулил от страха, состояние все ухудшалось, воспоминания о предыдущем мучении были слишком свежи. Мелодично прозвучал звонок.

Серый со всех ног кинулся к входной двери и распахнул ее. На пороге стояла тощая девица в короткой юбке и мятой рубашке. На сером лице выделялись глаза – полуприкрытые набухшими веками, светло-голубые, с микроскопическими точками зрачков. Он схватил ее за руку, затащил в квартиру.

- Где? Где?! – встряхнул за плечо.

Девушка медленно, непослушными руками, сняла кроссовки и, вытащив стельку из одного, достала две сложенные бумажки, тут же вырванные из ее рук. Серега метнулся в спальню, поднял матрас, зашарил под ним – шприцы закончились, схватил уже использованный, проковылял на кухню, взял ложку, набрал воды в баян, выцедил в ложку, сунул подошедшей Анжеле:

- Трясутся…Свари…

Она развернула брошенные на стол чеки, высыпала их в весло, поднесла зажигалку…

Сергей жадно, с нетерпением, следил за ее действиями. Когда раствор забурлил, по его телу пробежала дрожь.

- Поставь меня[1]! Поставь! – требовательно, с угрозой, сказал он, вытянув и положив на стол руки.

Мутным взглядом девушка наблюдала, как, используя вместо жгута, что унес отец, ее парень перетянул бицепс ремнем, заработал кулаком… Но, сколько она ни старалась, истыкав ему обе руки, найти вену так и не смогла. Молодой человек зарычал и выхватил шприц, оттолкнул ее.

Спустив джинсы и трусы, он воткнул шприц в пах, ворочая иглой, отыскивая вену. В конце концов в и так уже розовый раствор впрыснулся красный сгусток крови – и Серый стал вводить героин, медленно, ощущая накрывавшую его волну неописуемого, бескрайнего наслаждения, что было в миллион раз приятней оргазма и желанней свободы. Он сполз со стула и растянулся на кафеле, закрыв сгибом руки глаза и полетел…

Шприц, покачиваясь, торчал из внутренней части бедра.

Ножка стола движется, будто пол наклонили, и она соскальзывает, все дальше - куда?

Мажет. Как все плавно, как приятно, тело течет, будто жидкость внутри формы в виде человека. Выгибаясь, ползая по полу, Сергей будто плескал внутри себя эту воду, выжатую из внутренних органов, омывающую череп, ребра, пах и доставляя удовольствие с каждой сменой позы. Сев, прислонившись к стене, он провел рукой по лицу, снимая чесотку, каждое прикосновение порождало волны блаженства, разбегающиеся по телу, заставляя сердце трепетать от наслаждения где-то в глубине. Из-под полуприкрытых, набрякших век на мир безразлично, отстраненно смотрели крошечные зрачки.

Сколько он так сидел? Сколько бы не было – все мало. Притупляясь, эйфория принесла грусть, разочарование и… жажду, все нарастающую. Не хотелось прекращать этот полет. Серый вспомнил прочитанную еще в той, прошлой жизни, антиутопию «Мы» Замятина. Высшее счастье возможно лишь когда нет свободы – как это точно описывает его жизнь. Нужна ли воля, коли тюрьма так сладка? И как страшно, когда эта тюрьма рушится по кирпичику вокруг тебя, обнажая мучения открытия нового мира – так младенец истошно кричит в ужасе, меняя теплую, уютную мать на огромный ужасный мир.

Он встал, поплыл в комнату, гладя, лаская лицо. Там, на кровати, лежала Анжела. Ремень. Шприц. Ноги раскинуты, мятая юбка чуть задралась, маня. Сергей подошел, провел рукой по ее бедру, выше, под ткань… ничего. Никакого отзыва на мягкое, горячее, чуть влажное. Что это по сравнению с тем, обволакивающим его, уносившим в абсолютное счастье. Валгалла, Рай, Седьмое небо – все лишь тлен по сравнению с эффектом героина.

Она приоткрыла глаза. Пальцы по лицу, белки глаз, стон. Вытянулась в струнку, поерзала по кровати. Застывшая, искаженная удовольствием улыбка. Серега обмер, уставился на нее, трущуюся о постель, гладящую себя, мурлыкающую и изгибающуюся, руки под юбкой, волосы рассыпаны, лезут в рот, скрывают лицо…

- Сереженька! Эй!

Он вздрогнул. Воткнул. Сколько прошло времени? Анжела сидит на кровати, он стоит на коленях перед ней. Прислушался к себе. Отпускает. Вернуть. Вернуть!

Провел рукой по ее коленке. Она улыбалась, точки зрачков – утопающие люди в голубых озерах.

- Девочка моя… Хорошая моя… Есть догнаться?

Бирюзовые водоемы плеснули, виновато метнулись влево.

- Сереж, это все. Больше нет… И денег нет…

Нет… Жуткий призрак ломки полоснул сознание неизбежностью. Казалось, суставы опять сковывал дискомфорт – нужно поправиться.

Деньги, всюду нужны эти проклятые бумажки. Говорят, в Чехии легализована метадоновая программа поддержки наркозависимых. Метадон – это целых трое суток непрерывного восторга разума и блаженства плоти. Засыпаешь в радости, а просыпаешься в неге, сон удерживает тебя, меняя реальность на неземное счастье.

Серый торопливо шагал прочь с района – здесь его знали во всех магазинах, и охрана неотступно следовала за ним по торговому залу всякий раз, как он заходил внутрь. В руках у него белели пакеты, доверху набитые продуктами, купленными для него родными. Анжела, тупо глядя перед собой сквозь завесу спутанных волос, ковыляла за ним на негнущихся ногах. Они остановились у большого супермаркета. Охранника на улице нет – это хорошо, не будет гонять и грозиться вызвать ментов. Слева от ступенек, ведущих ко входу, на голом бетоне у чуть приоткрытого люка, из которого неприятно пахло застоявшимся горячим воздухом теплотрассы, сидел оборванный бомж. Одет он был в заляпанную красную футболку с белой облупившейся надписью «Наши» и похожим, из-за облетевшей краски, на демона, изображением Путина, выцветшие камуфляжные штаны, с завязанной на культе левой ноги штаниной, и рваный кроссовок неопределимого цвета. Его опухшее, дряблое лицо отчетливо отливало желтым – таким же, как белок левого глаза, безумно вращавшегося. Вместо второго ока цвела гниловатым темным месивом кожи впадина, отвратительно шевелящаяся оттого, что бездомный постоянно бормотал вполголоса отрывочные, бессмысленные фразы:

- Обнулить Конституцию… да, да… великий, самый богатый русский язык… спирт, да… кораблями, черпайте! Черпайте! Лодка, она утонет… крысы, крысы… зиять метаном каракат…

Наркоман поставил пакеты на ступеньку. Людей было немного, опять накатила паническая атака и, безумно блестящий глазами, обливающийся потом, неопрятный, с всклокоченными волосами, он ловил на себе презрительные и брезгливые взгляды прохожих.

Доставая из пакетов различные продукты, он подбегал к людям и умоляющим, заискивающим голосом, предлагал их за половину и даже треть реальной стоимости. Время шло, но денег, добытых у магазина, хватало лишь на один чек, что, с дозой Сергея, было как мертвому припарки. Его уже начинало ломать по-серьезному.

Скуля, скрючившись, Серый, с искаженным от боли лицом, почувствовал, как по икре, сзади, потекло что-то густое. Пахнуло испражнениями, он в отчаянии подбежал к толстому, с колышущимся при ходьбе, подбородком, азербайджанцу, зачистил:

- Мужик, девка вон… Возьми! Ну возьми, она хорошо все сделает… Блин, много не попрошу…

Складки на лице гостя столицы собрались у рта. Черные, с низко нависающими густыми бровями, глаза оценивающе взглянули на худую рыжую девушку, безучастно смотревшую в пустоту:

- А в рот бэрет? – разлепились жирные, влажные губы, капелька слюны блеснула в углу рта.

Сергея сворачивало, давило, как пружину, суставы отторгали кости, мышцы по всему телу шли судорогами, телесные выделения, создавая невыносимый смрад, текли по нему, пропитывали одежду, стекали в кроссовки.

- Да! Да! Все делает, только дай пятихатку! – простонал Серый.

Гость столицы еще минуту смотрел на наркоманов, переводя взгляд с апатичной рыжей женщины на искореженного муками парня, не торопясь, достал пухлый, блестящий портмоне с позолоченными буквами на коже, выбрал среди множества купюр ту, что с цифрами 500 и протянул Сереге.

Убегая к барыге, тот, обернувшись, увидел, как жирный уводит Анжелу в сторону недостроенного дома неподалеку, и сжал зубы, прикусив щеку до крови, но лишь ускорил шаг.

***

Сергей пришел в себя в подъезде наркоторговца, на лестнице семнадцатиэтажного дома. Миша, так звали дилера, каждый раз предупреждал, чтобы покупатели уходили употреблять подальше от его жилья, но в этот день, увидев состояние Серого, лишь махнул рукой. Да его и, судя по многочисленным шприцам, разбросанным по ступенькам, никто не слушался. Один из баянов парень и схватил – с собой своего не было – и теперь он лениво, умиротворенно раздумывал, не подцепил ли ВИЧ или Гепатит-«С». Тревоги не было – бывший студент третьего курса журфака МГУ был далеко не глупым человеком и понимал, что с тех пор, как была сделана первая инъекция безоблачное будущее заменилось на медленную смерть. Мир дорогих машин, друзей-мажоров, девушек-моделей, белоснежных яхт на лазурных морях куда-то ушел и он, будто в Ад, провалился в спальные районы, исписанные граффити подъезды, порочное совокупление на рваных диванах притонов; и надежда вернуться таяла вместе с венами на руках, пока не исчезла совсем.

Не помогали клиники, вышколенный персонал которых бесплатно даже не улыбается, пресловутые «12 шагов» оказались чушью, беседы с психологами приводили лишь к вспышкам ярости. Отец – человек, после одного лишь движения брови которого сотни людей оставались без средств к существованию, могущественный колосс финансового сектора – мог лишь бессильно сжимать кулаки. Мать – судья Мосгорсуда, ежедневно решавшая судьбы людей, обрекая на страдания и тех, кто оставался взаперти и тех, кто уезжал в слезах в пустые, молчаливые квартиры, беспощадная длань закона – не могла наказать собственного сына.

Вспомнив об Анжеле, ее хрупкую спину рядом с массивным азербайджанцем, он вцепился в лицо, глубоко погружая в кожу неухоженные ногти, завыл, слезы полились, мешаясь с кровью. Это просто было выше его. Как в романе Вербера «Последний Секрет», ради новой дозы он готов был на все, только вместо достижения все новых интеллектуальных высот, он постигал глубины падения. Понимая всю дикость и порочность их отношений с рыжеволосой девушкой, он не мог ничего изменить, как и она. И это молчаливое понимание и принятие подобной жизни лишь подчеркивало безумие происходящего.

Серега поднялся, огляделся и пошел вниз. Она тоже нуждалась, хоть и не так часто и не в таких количествах. Он знал, где взять немного, но что дальше? Его охватила глухая безнадега.

***

- А, Серый, здорово…

Димон. Его нельзя назвать другом – никого им нельзя назвать, если ты наркоман. А уж если торчите вы оба… На Сергея смотрели обычные для Московских окраин глаза – все те же неизменные точки.

Поговорили. У него оставались ватки, пропитанные героином. Конечно, для прихода слишком мало, но Анжелу поправит. А дальше что-нибудь придумают. Он всегда что-то придумывал. Деньги будто брались из воздуха, материализовывать их из квинтэссенции пустых квартир, долгов, нищеты и безработицы – пассивная способность наркоманов и алкоголиков.

Уже сидя с Димой на кухне, на колченогих табуретах за липким, в пятнах кофе и с прожженной сигаретами полировкой столом, ожидая, пока приглашенная девушка поставит себя в соседней комнате, он узнал восхитительную новость:

- Серега, у меня есть тут для тебя, - видно, что нехотя, Дмитрий сунул ему в руку крошечный сверток, - Подогнали, по знакомству. Он чище обычного, намного! Смотри, осторожнее.

Убрал в карман. За это не принято благодарить, тем более что у Димона наверняка осталось много больше. Наркожадность давно уже стала притчей во языцех. Замолчали. Из маленькой колонки, подключенной к телефону, лежащему на подоконнике, играл старый, но все еще актуальный рэп начала нулевых.

«Многоточие из ран, по рукам, татуировками,

Количество отметин зависит от качества, иголками

Сегодня не только шьют обновки,

На этой почве братство превратилось в предательство…»[2]

Сергей тряхнул головой. В суставах начал чувствоваться дискомфорт и какое-то неприятное шевеление. Подумав, он молча взял со стола ложку, зажигалку и шприц, набрал им воды и ушел в ванную. Вслед не раздалось ни одного слова. Присев на унитаз, достал сверток. Дима говорил, сильный. Высыпал немного в ложку, уставился. А вдруг мало? Такого желанного, бескрайнего удовольствия можно не достичь, а позже не получится, надо сразу… Можно добавить, совсем чуть-чуть, ну не три же это девятки?

Игла кольнула в пах, попав в вену с первого раза, поршень начал движение.

Сергей взлетел над районом, над грязью и людской ненавистью, злобой, предательством, над пораженными язвами жестокости улицами, над тонувшей в насилии Москвой, над бедной, спившейся и сколовшейся Россией, покорной року в виде захлестнувшего ее зелья из Афганистана и Таджикистана, умиравшей с одобрения властей, растаскивавших по углам последние куски мяса из ее гниющего тела.

Сергей летел в эйфории навстречу свету, где будет добро, любовь и счастье, обещанное религией мученикам. Разве не страдал он телом и душой, рыдая ночами от осознания своих поступков? Сколько раз он молился, просив забыть об этом наркотике? Заслужил, раскаявшись – искренне, как немногие лишь.

Сергей летел от грешной земли к праведному небу. Но впереди была лишь тьма, молчаливая и бесконечная. Поняв это, он закричал. Но некому было услышать его крик.

…А в Московской хрущевке, упав с унитаза, на бурой, местами расколотой, плитке, бездыханно лежало меченое точками, измученное тело…

[1] Сделай мне инъекцию

[2] Многоточие – Кто не бахался