Бабушка

- Юрка, привет, а ты где?

- Выхожу из офиса, это на Петровке, а что?

- А можешь к нам приехать? Бабушке плохо. И… и я думаю, что это конец.

Я сглотнул слюну.

- Да, еду.

Ехать было недолго, три станции, шесть минут. Еще семь минут дворами - и вот я уже под подъездом, поднимаюсь в лифте, папа меня встречает в коридоре.

- Мне жаль, - качает головой - уже все.

Я обнял отца и прошел в квартиру. Первое, что бросалось в глаза - красные куртки врачей скорой помощи, уложенные горкой на стуле. Они заполняли собой все пространство, как будто в квартире ничего кроме них не было. В комнате бабушки было людно: мама сидела у изголовья дивана, двое врачей на тоненьких табуреточках перед ней заполняли какие-то бумаги. Между ними стояла стремянка с примотанными скотчем бутылочками. Из бутылочек тянулись вниз пластиковые трубочи – ага, это делали капельницу. За этим всем я даже не сразу разглядел бабушку. Она лежала на диване, как будто ее все происходящее совсем не касалось. Казалось, она просто смотрит в потолок, как делала каждый раз, когда уставала от нашей суеты или хотела закончить неприятный разговор.

Я встретился взглядом с матерью, кивнул ей, но не подошел –- проход перекрывали капельница и врачи. Честно говоря, я готовился к этому моменту последние несколько лет. И хотя по дороге я мысленно просил бабушку дождаться моего прихода, глядя на нее сейчас, чувствовал странное облегчение. Бабушку пытались откачать часа два. Она теряла сознание, дышала с трудом, иногда рвала и я малодушным образом был рад, что не застал это.

Я вспомнил, когда видел ее последний раз. Неделю назад мы сидели на кухне, пили чай с бубликами, препирались о том, собачник ли ведет собаку на поводке или собака собачника. Хороший был вечер.

Следующие несколько часов прошли будто в параллельной реальности. Теперь я знаю, как государство фиксирует смерть своих граждан.

- Сейчас мы вам выдадим два заключения. Одно для полиции, второе для загса. Полицию мы уже вызвали, они приедут и зафиксируют все, что нужно, со своей стороны.

- Завтра с карточкой и паспортом идете к врачу, он выдаст медицинское заключение о смерти. С ним идете в ЗАГС, там вам выдадут окончательное свидетельство о смерти. Через несколько дней вам позвонит участковый, ему нужно будет отдать свидетельство о смерти.

- Еще вам, вероятно, понадобится ритуальная служба. Есть ли у нас контакты? Да, были где-то. Записываете?

Интересно, что говорить при звонке в ритуальную службу? "Здравствуйте, у меня умерла бабушка"? Или "Добрый вечер, у меня тут труп"? Минут пять я просто пялится в стену, прокручивая начало разговора в голове и телефон в руках.

- Добрый вечер. Мне ваш телефон дала врач скорой помощи. Тут такое дело, у нас умерла бабушка, я так понимаю, вы можете помочь с организацией.

- Здравствуйте, да. А можно, я вам перезвоню через несколько минут? Я просто сейчас в магазине.

Пока мы ждем агента похоронной службы, приходит полицейский, а с ним – врач-судмедэксперт.

Проходят на кухню, начинают вальсировать с бумагами, просят паспорт бабушки, паспорт кого-то из родственников. Изучают выданные в скорой справки, спрашивают, во что была одета. Судмедэксперт спрашивает, вызывали ли ритуальную службу, и если да, то какую.

- Врач скорой дал нам номер, мы туда и позвонили.

- И вы просто так согласились? На неизвестную ритуальную службу? Ну вы даете - качает головой полицейский.

Родители переглянулись, мама моргнула и потерла лоб. Да, действительно, господин полицейский. Вот дурачки, не провели исследование рынка заранее, не подготовились. Прошу прощения, господин полицейский.

- Название не знаю, а по телефону общались с Ильей Ковалем. А что, не нужно было? Расскажите, мы же не знаем, как это работает.

- А, с Ильей нормально, у него хорошая контора. Ну, просто разные бывают, знаете....

Судмедэксперт, тем временем, начала новый телефонный разговор: "Да, Илья Геннадиевич, это Валентина. Та мы ж пешком шли, пока вот дошли… Да, ну тогда там пополам как-то, разберемся...".

* * * * *

После полицейских пришел агент похоронной службы: коренастый мужчина средних лет представился Петром и сказал, что он работает с Ильёй Ковалем. Первым делом попросил посмотреть на покойницу, после чего предложил пройти на кухню и обсудить организационные вопросы.

Похороны оказались удивительно похожи на свадьбы. Когда пройдет церемония, где и какая она вообще будет. Кого пригласить и какую выбрать одежду. Сколько нужно цветов и какие надписи будут на лентах. Только главный участник куда-то делся, и вам нужно принимать все решения за него. А, ну и на свадьбе не приходится выбирать, какого цвета будет ткань обивки гроба – красная, которую легче всего заказать, или желтая, которая совпадает по цвету с любимыми цветами бабушки.

Петр записывал ответы в блокнот и давал комментарии вышколенно тихим голосом:

- Так точно.

- Никак не возможно.

- Совершенно верно.

Когда все решения были приняты, предоплата перечислена, а договор подписан, пришли ещё трое плотных мужчин, перенесли тело бабушки в черный мешок и унесли из квартиры. Следующий раз мы ее увидели уже через два дня, в церкви.

* * * * *

Последние несколько лет жизни у бабушки был повышенный уровень религиозности: в церковь она ходила каждую неделю, соблюдала посты, исповедовалась, читала молитвы по неизвестному нам графику, обзавелась священником. Кроме нее, никто в семье не придавал значения религиозным ритуалам, но как дань уважения решили позвонить ее батюшке – Александру. От него-то и узнали, что бабушку перед погребением полагается отпеть – прочитать над ее гробом сколько-то молитв, желательно в церкви. Продолжается это действие примерно час, родственники и близкие в это время стоят вокруг гроба со свечами в руках. Так я впервые за лет десять оказался в доме Господнем.

Дом оказался очень компактным. В предбаннике жил киоск со свечами и крестиками, а в главном зале - иконы и алтарь. Ещё было заднее помещение - на его присутствие намекала маленькая дверца в дальней стене.

Всего в церкви нас было шестеро: я с матерью и отцом, бабушкины подруги Виталина Аркадьевна и Зоя Петровна, ну и сам священник. Отец Александр читал молитвы, время от времени ходил вокруг гроба, помахивал кадилом, крестился и поворачивался к нам. Когда он повернулся ко мне лицом третий раз, то показалось, что на его до этого бестрастном лице мелькнуло удивление – не совсем то, что ожидаешь от человека, у которого в одной руке толстый фолиант с молитвами, а в другой – дымящееся кадило. Я пытался уловить это выражение ещё пару раз, но не преуспел и оставил попытки. Только к концу часа до меня дошло, что это были проявления заботы, чтобы и скорбящие не забыли вовремя осенить себя крестом. Надо было предупредить священника, что ему попались недогадливые, и к тому же, религиозно пассивные скорбящие.

Зал богослужений от коридорчика отделяли стеклопластиковые двери. За ними шевелились тени – это прятался от ветра распорядитель со своим похоронным отрядом. После выхода из церкви я смог их рассмотреть внимательнее – трое плотносбитых мужчин неопределенного возраста, одетых в черное. Во мне внезапно зашевелился профессиональный инстинкт: Кто эти люди? Как они пришли в ритуальную службу? Почему? Как им работается? Я почти решился спросить, но мама как раз в этот момент попросила вызвать такси – Виталина Аркадьевна и Зоя Петровна уезжали домой. Пришлось подавить поганца. Хотя я уверен: бабушка бы не возражала, ещё и сама бы пару вопросов подкинула.

С другой стороны, может и хорошо, что мне не удалось задать свои (ну ладно, бабушка, наши!) вопросы похоронщикам. Эти суровые на первый взгляд мужчины оказались на редкость суеверными – оказалось, что выходить из церкви то принято за гробом, а не наоборот. А я предлагал вернуться! Никто почему-то не согласился.

Тем временем, бабушку положили в Мерседес спринтер, переоборудованный под катафалк. Маршрутки ба не любила всю жизнь и всячески их избегала. Если и случалось ими пользоваться, то лицо ее выражало все смирение этого мира и ещё капельку.

- Мало места - как-то пожаловалась она, передавая восьмилетнему мне из маршрутки напакованный картошкой школьный рюкзак, ведра с клубникой и деревце с замотанными в пакет корнями - и как только люди должны в них ездить? Вот пустили бы везде автобусы… И бесплатно!

Ну что ж, ба, этот "спринтер" хоть и родился маршруткой, но видишь, вырос во вполне респектабельный транспорт. Весь в твоём распоряжении, нашлось бы место и для пары десятков вёдер с клубникой.

Впрочем, бабушкины предпочтения, видимо, передались и нам, так как паковаться в этот спринтер особого желания не было. На оперативной летучке родилось волевое решение. которое я и озвучил похоронному распорядителю: родственники умершей поедут на своей машине сразу за катафалком. Распорядитель кивнул: "Как вам удобнее".

Усевшись, мы отбыли в сторону кладбища. Дорога предстояла не самая близкая – в черте города мест захоронения больше не осталось, поэтому ближайшее свободное кладбище находилось за Броварами. Туда то и двинулась наша процессия.

* * * * *

В дороге мы почему-то сделались разговорчивыми. Обсудили, насколько приятный человек бабушкин священник и сошлись на мнении, что очень приятный. Выяснили, что все уже проголодались и решили после похорон поужинать вместе. Каждый предложил свой вариант ужина: мама выступала за овощные салаты из кулинарии, папа захотел готовить отбивные, а я сыпал названиями доставок с пирогами. Кладбище я увидел ровно в тот момент, когда папа тыкал маме пальцем в телефон и просил записать в список покупок яйца – для панировки. Огромная территория посреди нигде. Кованый забор и надпись"Северное" возле входа. За забором виднелся лес разноцветных лент и букетов. Вслед за катафалком мы проехали внутрь и припарковались в десяти метрах от внушительных размеров ямы. "Хорошее место" - сказал распорядитель, - "у дорожки, без деревьев – это вам хорошо повезло. Только в яму не смотрите, вы что. Нельзя смотреть, пока там нет покойника". Я подавил желание спросить, как эту яму копали, в таком случае.

Тем временем, бабушку вынесли из спринтера. Я уверен, ба, ты в это время вздохнула с облегчением. Гроб поставили на специальные треноги рядом с могилой. Мы подошли к бабушке и минут двадцать просто стояли рядом. Не знаю, о чем думала мама в этот момент, о чем молчал папа, а я просто жалел, что не успел приехать, когда ба еще была жива; что редко звонил и еще реже приходил в гости, зато часто ругался с ней и что так и не успел свозить ее в Париж – обещание, данное больше двадцати лет назад. Мне было одинадцать, я только перешел в класс с углубленным изучением французского, на уроках нам показывали картинки Франции, я пересказывал их ба, а она восхищалась. Но карманных денег на билеты до Парижа категорически не хватало, поэтому я пообещал, что обязательно свожу ее туда, когда вырасту и буду сам зарабатывать. Это должен быть мой ей подарок. Потом я вырос, стал сам зарабатывать, но с Парижем как-то не сложилось – сначала одно, потом другое, ну знаете, как это бывает.

- Ну что, наверное пора? - нарушил молчание папа и мы с мамой синхронно покивали

- Мамульчик, мы тебя любим - сказала мама.

- Очень. И ты нас тоже любишь, я знаю - добавил я. Почему-то показалось важным сказать именно так.

Бабушку опустили в яму; буквально пару минут - и яма исчезла, превратившись в небольшой холмик. В этот холмик воткнули крест, рядом поставили венки - куда же без них. Мы положили еще наверх живые цветы, постояли пару минут на прощание и поехали домой.

В дороге я понял, что кроме еды, у моего организма есть еще некие физиологические потребности, так что пришлось остановиться на заправке. Заправка тоже стояла посреди нигде. Запах горячего кофе вскружил голову и я не успел опомниться, как мы с родителями уже сидели в углу заправки, вооруженные до зубов стаканчиками, хотдогами и сладкими слойками. И вот в этот момент я почувствовал невероятное тепло. Вот он я, и вот мои близкие. И пока мы рядом, все хорошо – даже если все рушится и мы посреди нигде.

Правильно, ба?

Этот текст - смесь реальности и вымысла - посвящается бабушке Кате, отдававшей другим так много, что не всегда оставалось на себя

Понравилась история? Подпишитесь на мой канал, поделитесь ссылкой с друзьями или пишите фидбек на Facebook.