Бабочки

Дожди обрушились на часть и до самого конца апреля не стихали. Геометрически правильные прямоугольники разметки на плацу стерлись и превратилась в кашицу из белой крупы, которую однажды ночью смыло в канаву , когда подул сильный ветер. Забетонированную площадку оккупировала грязь — и это в самый канун майских праздников! Каждое утро новый наряд мужественно боролся с березовыми бруньками и шелухой от семечек и даже добивался определенных успехов, но с грязными отпечатками берцев и комьями земли сделать ничего не мог, а к вечеру на плац возвращались и бруньки, и шелуха, и сигаретные бычки, которые таинственным образом пролетали мимо урн и ведер, несмотря на категорический запрет полковника мусорить на плацу и курить после отбоя.

Однажды утром, числа тридцатого, начальник штаба майор Петечкин (в миру Василий Иванович) шел по плацу и едва не споткнулся о кусок арматуры. Кусок выронили накануне рабочие, которые устанавливали у казармы новый стенд. Петечкин, человек мнительный и в любой мелочи готовый уличить диверсию, приказал применить дисциплинарное взыскание к военнослужащим, которые допустили, что на плацу лежала арматура. Когда же виновных не нашли — не звонить же в строительную компанию и назначать товарищам молдаванам наряд? — майор выстроил часть на загаженном плацу и скрипучим, высоким голосом сказал:

— От каждой роты чтобы выделили наряд по уборке территории. Чтобы мля не опозорились на День победы. А то, понимаешь, седня у вас всякая хрень под ногами валяется, а завтра мля вы мне натовские самолеты профукаете. Назначить наряды быыыыстро, и чтобы вечером плац блестел, как… как… как река Двина, вот.

Одарив строй неожиданным поэтическим сравнением, майор гордо направился в сторону столовой, не подозревая, что его несомненный литературный талант оценил только Миша.

Работа пошла, но потом опять застопорилась. Все потому, что через час после заступления наряда по уборке территории рядовой Павлюченко увидел бабочку.

Миша как раз возвращался на плац со стороны склада ГСМ. Вообще-то он должен был размечать мелом линии на плацу, чтобы поверх мела потом нанести свежую краску, но мел закончился, а у склада ГСМ валялись горы битого кирпича. Миша нашел парочку белых кирпичей и уже перестуал невидимую черту, отделяющую узкую дорожку от плаца, когда увидел странную картину: ведра с тряпками остались где-то в стороне, а дежурные зависли у края плаца. Приблизившись, Миша разглядел, как Павлюченко из третьей роты наводил на что-то мобилу, высунув язык, пока Митенков и Варюшкевич с жаром спорили.

— Да говорю тебе, капустница это!

— Мать твоя капустница, а это мнемозина.

— Тихо, пацаны, я фильтр не могу выбрать.

— Капустница! У мамки в Больших Соколах такие летом налетают, огород выжирают, что твой Петечкин водяру. — Варюшкевич заглянул в павлюченковский самсунг: — Хера се у тебя тут иконостас.

— Люба волнуется, думает, мы тут в увольнениях по бабам ходим. — Павлюченко все не мог выбрать фильтр. — Ну я и фотаю все, короче. Там на посту, тут у березки, кустики, а тут бабочка.

— Не по бабам, а бабочкам, гы. — Митенков раскашлялся и отхаркался на плац. 

-- Ты смотри куда плюешь, э!

Варюшкевич поднялся и посмотрел на Митенкова — с высоты своих метра девяноста он выглядел особенно внушительно. От резкого движения бабочка вспорхнула, и Павлюченко выдал многословную матерную тираду, смысл которой сводился к тому, что Митенков и Варюшкевич - два слишком много болтающих идиота.

Бабочка мелькнула перед глазами Миши и приземлилась у него на плече. Верхняя сторона ее крыльев была черно-бурой, с переливом цвета индиго. Мише показалось, что он ее уже-то видел, но не сразу вспомнил, где именно.

В это время на плацу со стороны учебки появился лейтенант Романов: ежась от холода и бурча что-то себе под нос, он тащил красный флажок на коротком древке. Увидев четверку дежурных, он остановился и хрипло гаркнул:

— Эй, наряд, вы че там встали?

— Мишаня, не двигайся… — Павлюченко, нацелившись самсунгом, на согнутых коленях приближался к бабочке.

— Павлюченко!

В глазах рядового субтитрами пробежала матерная тирада, которую он ранее выдал вслух.

— Слушаю, товарищ лейтенант!

— Почему не работаете?

— Так это… Это… — Павлюченко вдруг понял, что стоит с «самсунгом» в руках, а ведра остались где-то в стороне. — Так бабочка, товарищ лейтенант!

— Че?

— Бабочка! Вот, посмотрите.

Романов, помахивая красным флажком, прошел мимо троицы, подошел к Мише и уставился на бабочку на его плече. На Мишу он даже не взглянул. От лейтенанта шел резкий спиртовый дух.

— Хороша радужница. — Хрипло выдал он наконец, посмотрев на Мишу. — Не то что вот... ты.

Шмыгнув носом, Романов ушел по дорожке в сторону склада ГСМ. Солдаты глядели ему вслед. А радужница посидела, посидела на Мишином плече, да оседлала воздушный поток и полетела за лейтенантом, помахивая крылышками цвета индиго.

«Точно! — вспомнил вдруг Миша. — Набоков».