август

Я рассчитал всё так, чтобы приехать точно к самолёту. Последние дни измотали и выжали нас. Слёзы и просьбы сменялись гневом и обвинениями, потом мы снова мирились и просили друг друга о чём-то. Было понятно, что это агония и всё уже решено. Мы опустили руки. В последнюю ночь мы просто лежали рядом с открытыми глазами. Воспоминания уносили меня в самое начало, а потом я снова бился об день сегодняшний. О чём думала Саша... Я не знаю наверняка. Может о прошлом, но может и о будущем.

Я рассчитал всё так, чтобы приехать точно к самолёту. Но рейс задержали. Смотря куда-то в сторону я начал говорить.

— Помнишь, в том году в августе мы выкармливали стрижа?.. Ты возле работы подобрала его, привезла его в коробке из-под бумаги и сказала “Егор, нам надо его вырастить”. Это стало очень важным для нас, назвали его Чиж. Стриж Чиж... Мы неделю кормили его опарышами, своими огромными пальцами я раскрывал его маленький клюв, вкладывал еду и гладил по шее, чтобы он глотал. А потом выяснили, что такой едой можно угробить птицу… Мы ездили за сверчками, у нас в морозильнике было мороженое и сверчки… Помнишь, как я разделывал замороженных сверчков для него: сперва аккуратно пинцетом, а на третий день уже руками, как семечки чистил… Утром, раньше чем почистить зубы, мы шли проверять стрижа, а он пищал и трепыхался в своей коробке. Он вырос из маленькой и мы нашли ему коробку побольше. Ты готовила нам яйцо-пашот, а я в это время сидел со слипающимися глазами и скармливал ему тушки сверчков. Я очень боялся, что он не вырастет и не сможет летать… Мне не хотелось всю его птичью жизнь быть вынужденным ухаживать за инвалидом, а избавиться от него мне не хватило бы духу. Я не говорил тебе, но постоянно думал об этом...

Мои глаза застилает мутная пелена. Саша смотрит на табло невидящим взглядом.

— Но у нас получилось. У нас всегда всё получалось… Пока мы вместе нам всегда везло, всегда всё получалось… Мы отпустили его на школьном дворе, он суетливо полетел прочь, за ним погналась ворона, в этой погоне они скрылись из виду. Казалось, что он был проворнее большой птицы и должен был улететь от неё. По крайней мере, я убедил тебя в этом… Это был август нашей тревоги, мы справились и отпустили в небо птицу, она улетела. И вот снова август, но теперь улетаешь ты…

Я облизываю губы и чувствую мокрую соль на них.

— Егор, купи билет, прямо сейчас, полетели со мной... Я очень тебя прошу, Егор! Мы не должны сейчас расставаться… Сделай это ради меня.

— Я не могу.

— Егор!

— Саша, нет…

— Егор! — она уже кричала.

— Хватит, Саша… Я не могу, понимаешь?! Это нечестно просить этого у меня. Если я тебе скажу “Саша, останься, очень тебя прошу!”, ты останешься?

Она посмотрела на меня серьёзно.

— Скажи.

Мне никогда сильнее не хотелось совершить ошибку, чем сейчас. Но я сдержался. Я видел, как она не хотела улетать от меня, но хотела лететь в Москву. Я мог одним словом испортить ей жизнь. И паскудно горжусь собой, что я этого не сделал...

— Не надо, Саш… Не надо. Я уже говорил. Теперь уже поздно. Даже если ты останешься, мы не сможем жить как раньше. Тебя ждёт Москва. Теперь ты должна лететь.

— Прилетай ко мне… в гости…

— Может быть...

Саша заплакала от отчаяния и беспомощности. Она прижалась ко мне и уже ничего не говорила. Объявили посадку. Десять минут до конца. Пять. Мы всё так же сидели. Начали искать по громкой связи. Я поднял её, обнял на прощание, направил в нужную сторону. И она ушла. Оборачиваясь, останавливаясь, нетвёрдым шагом… Но она ушла.

Выйдя из здания, я почувствовал себя потерявшимся псом. Растерянно бреду по парковке, тыкаюсь носом в разные стороны в надежде неизвестно на что. Из-за здания аэровокзала выпорхнул пухлый самолёт. Кажется, будто он унёс всю мою жизнь. Я сел на капот и бессмысленно смотрел на ломаный асфальт.

В машине пахло Сашей. Чуть сладковатый, цитрусовый запах её духов, мягкий запах кожи, мятный аромат шампуня… Упал лицом в пассажирское сиденье в надежде через запах навсегда остаться в счастливом прошлом. Спустя час я смог заставить себя тронуться с места.

Город остался таким же. Я смотрел на Челябинск с лучшей из возможных точек зрения — из салона автомобиля. Широкая разбитая магистраль возвращала меня в центр, по пыльному асфальту, мимо километров убогих серых заборов, мимо мусорных жалких подобий газонов, редких деревьев и замученных жителей. Город, который у меня получалось любить вопреки его убогому обличию, этот город теперь стал мне противен. Я ненавидел его за то, что остаюсь здесь один.

Но в этом городе был ещё один адрес.

На этаже меня снова встречали дикторы новостей. Я открыл своим ключём и уткнулся в стоящую в коридоре с платком в руках бабушку.

— Ты кто?

— Бабушка… Я твой внук, меня зовут Егор, — я знал, что этот день настанет, но не был сейчас к этому готов.

— У меня нет внуков.

— Посмотри на меня. У тебя два внука: Егор и Антон, близнецы. Я Егор...

— Я своих внуков помню, у меня их нет. Антоша уехал, да? — она спросила, но не дожидаясь ответа развернулась и ушла в комнату.

Я пошёл следом и встал в дверном проёме. Нельзя закрыть прошлое, если рядом живой человек, вся жизнь которого осталась в прошлом. Или это я про себя?

В телевизоре что-то случилось.

“Мы прерываемся из-за срочного сообщения. В районе аэропорта Домодедово при заходе на посадку потерял управление и упал в трёх километрах от взлётно-посадочной полосы самолёт, выполнявший рейс в Москву из Челябинска. Очевидцы сообщают о возгорании самолёта.”

Пустая грудная клетка. Ноги, не способные удержать. И кровь, много крови в висках. Я сполз на пол, упёрся плечом в косяк и закрыл лицо руками.

— Пусть это будет не со мной, пусть это будет не со мной, пусть это будет не со мной, пусть это будет не со мной, пожалуйста, пусть это будет не со мной, пусть это будет не со мной, пусть это будет не со мной, пусть это будет не со мной, пусть это будет не со мной, пожалуйста…

Больше о том дне я ничего не помню.

сентябрь

Второй раз за месяц похороны моей любимой женщины. Приехал Антон.

октябрь

В моё разбитое окно выпал снег.

ноябрь

...