Атлант расправил плечи

– Мистер Риарден, – заявил он. – Я имею вам кое-что сказать. Если вы хотите разлить свой сплав в десять раз больше положенной квоты или сталь, или чугун в чушках, а потом продать из-под полы кому угодно и за любую плату, только скажите, я готов. Я все устрою. Я подчищу учетные книги, отчеты, найду лжесвидетелей, составлю поддельные письменные свидетельства, чтобы вы не сомневались –
вам ничего за это не будет!

– И с чего бы ты на это решился? – улыбаясь, спросил Риарден, но его улыбка исчезла, когда он услышал в ответ.
– Потому что я решил наконец совершить
нравственный
поступок!
– Нельзя быть нравственным… – начал было Риарден, но внезапно замолчал, поняв, что перед мальчишкой открылся единственно возможный путь после бесчисленных уверток и борьбы с коррупцией.

– Я понимаю, это слово неподходящее, – смущенно продолжил мальчишка. – Слишком старомодное и скучное. Я не это хотел сказать. Я хотел сказать… – у него вырвался крик отчаяния и возмущения: – Мистер Риарден, они не имеют права!!!
– На что?
– Забрать у вас ваш металл.
Риарден улыбнулся и, поддавшись жалости, сказал:
– Забудь об этом, Отрицатель Абсолютов. Прав тоже не существует.
– Я знаю, что не существует. Но я хочу сказать… они не должны были так поступать.

– Почему? – Риарден не смог сдержать улыбки.
– Мистер Риарден, не подписывайте Сертификат дарения! Из принципа не подписывайте.
– Не подпишу. Но принципов тоже нет.

– Я знаю, что их нет, – и Кормилица процитировал с аккуратностью и святой верой прилежного школяра: – «Я знаю, что все относительно, и никто ничего не может знать точно, сама причина – только иллюзия, а реальности не существует». Но я сейчас говорю о риарден-металле. Не подписывайте, мистер Риарден. Существует мораль или нет, есть принципы или их нет, не подписывайте, и все тут – потому что это неправильно!

Кроме Кормилицы, никто не упоминал о Директиве в присутствии Риардена. Молчание – вот что стало новым на заводах. Люди не заговаривали с ним в цехах, он заметил, что рабочие и друг с другом не разговаривают. Официальных заявлений об увольнении не поступало. Но каждое утро один-два человека не выходили на работу и больше уже не появлялись на заводе никогда. При выяснении обстоятельств неявки, их дома находили брошенными и опустевшими. О таких уходах управленческий персонал не сообщал, как того и требовала директива. Риарден стал замечать среди вахтенных незнакомые, испитые лица людей, долгое время живших без работы, и слышал, как к ним обращаются по именам тех, кто ушел. Риарден ни о чем не спрашивал.

Зловещее молчание распространилось по всей стране. Риарден не знал, как много промышленников отошли от дел и исчезли первого и второго мая, оставив свои заводы. Он насчитал десятерых только среди своих клиентов, в том числе Макнила из чикагской «
Макнил Кар Фаундри»
. О других нельзя было ничего узнать, поскольку газеты ничего не сообщали.
Первые полосы газет неожиданно наполнились историями о весеннем паводке, автомобильных катастрофах, школьных пикниках и торжествах по поводу золотых свадеб.

В его доме тоже царило молчание. Лилиан уехала во Флориду еще в середине апреля. Эта необъяснимая причуда удивила его: она уехала одна впервые за все годы их брака. Филипп панически избегал его. Мать смотрела на Риардена с упреком и замешательством, не говоря ни слова, но разражалась рыданиями, словно желая сообщить, что предчувствует надвигающееся несчастье.

Утром пятнадцатого мая Риарден сидел в кабинете над кипой бумаг и следил за дымами, поднимавшимися к ясному голубому небу. Некоторые, совершенно прозрачные, колыхались в воздухе, как марево в жаркий день – невидимые, но искажавшие предметы. Над заводом вздымались струи красноватого дыма, колонны желтого, легкие, растекающиеся спирали голубоватого и густые, плотные, похожие на скрученные рулоны шелка, окрашенные солнцем в цвет розового перламутра.

На столе зажужжал аппарат внутренней связи, и голос мисс Айвз сообщил:
– Мистер Риарден, доктор Флойд Феррис хочет вас видеть, без предварительной записи, – несмотря на официальную твердость, голос звучал вопросом: «Должна ли я его впустить?»
Риарден немного удивился: он не ожидал, что пришлют именно Ферриса. И спокойно ответил:
– Пригласите его в кабинет.

Подойдя к столу, доктор Феррис не улыбался: выражение его лица явственно показывало, что он имеет самые веские причины для улыбки и посему воздерживается от очевидного. Не дожидаясь приглашения, он уселся напротив Риардена, положив на колени портфель. Он держался так, словно сам факт его присутствия в кабинете делает слова излишними.
Риарден молча смотрел на него с терпеливым ожиданием.

– Поскольку срок подписания национальных Сертификатов дарения истекает сегодня в полночь, – провозгласил доктор Феррис тоном продавца, оказывающего клиенту необычайную любезность, – я пришел, чтобы получить вашу подпись, мистер Риарден.
Он сделал паузу, давая понять, что ответ необходим.
– Продолжайте, – сказал Риарден. – Я слушаю.

– Да, полагаю, я должен объяснить, – продолжил доктор Феррис, – что мы хотели бы получить вашу подпись сегодня в начале дня, дабы сообщить об этом факте по национальному радио. Несмотря на то, что программа подписания Сертификатов дарения проходит в целом довольно гладко, все же остались несколько индивидуалистов, которые ответили нам отказом. Мелкая сошка, конечно, их патенты не имеют решающего значения, но мы никого не можем освободить от обязательств, вы же понимаете, это дело принципа. Они, насколько мы понимаем, выжидают, как поступите вы. У вас много почитателей, мистер Риарден, намного больше, чем вы могли бы ожидать. Таким образом, подписанный вами сертификат уничтожит последние островки сопротивления и к полуночи принесет нам оставшиеся подписи, завершив тем самым программу.

Риарден понимал, что ничего подобного доктор Феррис никогда не высказал бы вслух, если бы у него оставалось хоть малейшее сомнение в том, что его ожидает победа.
– Продолжайте, – так же ровно ответил Риарден. – Вы не закончили.

– Вам известно – и вы сказали об этом на судебном процессе, – что для нас очень важно получить всю собственность при добровольном согласии жертв, – доктор Феррис открыл портфель. – Вот ваш Сертификат дарения, мистер Риарден. Мы заполнили его, вам осталось только поставить внизу вашу подпись.

Лист бумаги, который он положил на стол перед Риарденом, напоминал своего рода диплом об окончании колледжа: с текстом, напечатанным старинным шрифтом, и отдельными фразами, впечатанными на машинке. В документе говорилось, что он, Генри Риарден, настоящим передает нации все права на металлический сплав, известный как «сплав Риардена, или, в просторечии, риарден-металл», который, таким образом, может производиться любым, кто того пожелает, и станет называться «Чудесным сплавом», каковое название избрано представителями народа.

Глядя на бумагу, Риарден недоумевал, что это: грубая пародия на приличие или заведомо заниженная оценка интеллекта жертв, позволившая создателям документа напечатать сей текст поверх светлого силуэта статуи Свободы?
Он медленно поднял глаза на доктора Ферриса.
– Вы не пришли бы сюда, – констатировал Риарден, – если бы не заготовили против меня козырной карты. Что за козырь?

– Разумеется, – признал доктор Феррис. – Я ожидал, что вы догадаетесь. Поэтому в долгих объяснениях нет необходимости, – он снова открыл портфель. – Хотите взглянуть на мой козырь? Я принес несколько штук.
Подобно карточному шулеру, он одним взмахом руки раскинул перед Риарденом веер глянцевых снимков. Это были фотокопии квитанций из отелей и мотелей, подписанных именами мистера и миссис Смит.

– Вы, конечно, знаете, – промурлыкал доктор Феррис, – хоть и можете поинтересоваться, откуда нам известно, что под именем миссис Джей Смит скрывается мисс Дагни Таггерт.
Он ничего не смог прочитать на лице Риардена. Тот не наклонился к снимкам, не стал их придирчиво рассматривать, словно
уже
заметил в них нечто для себя неизвестное.

– У нас есть достаточно других свидетельств, – и доктор Феррис швырнул на стол фотокопию счета от ювелира на рубиновую подвеску. – Вам нет нужды знакомиться с показаниями привратника и прислуги мисс Таггерт, для вас там нет ничего нового, если не считать количества тех свидетелей, которые знали о том, где вы проводили ночи в Нью-Йорке в течение последних двух лет. Вы не должны слишком уж упрекать их. Отличительная черта нашего века – люди боятся сказать то, что они хотят сказать, но, когда их спрашивают, боятся промолчать о том, чего предпочли бы не произносить вслух. Это так понятно. Но вы бы немало удивились, узнав,

кто
 дал нам главный козырь.
– Я знаю, – голос Риардена не дрогнул. Путешествие во Флориду перестало казаться необъяснимым.
– Среди моих козырей нет ничего, что причинило бы вред
лично вам
, – с особой интонацией уточнил доктор Феррис. – Мы знали, что никакие обвинения не заставят вас сдаться. Поэтому я откровенно сообщаю, что лично вас это никак не коснется. Это повредит только мисс Таггерт.

Теперь Риарден смотрел на него в упор, но доктор Феррис недоумевал, почему ему стало казаться, что это спокойное, замкнутое лицо стало медленно удаляться от него все дальше и дальше.
– Если о вашей интрижке станет известно всей стране, – продолжил доктор Феррис, – а этим займутся такие специалисты по копанию в грязном белье, как Бертрам Скаддер,
ваша

репутация не пострадает. Если не считать нескольких косых взглядов и нескольких пар поднятых бровей в кабинетах каких-то там ханжей, вы никак не пострадаете. Приключения такого рода свойственны мужчинам. На самом деле ваша репутация только выиграет. Она приобретет ауру романтического гламура в глазах женщин, а среди мужчин вы заработаете нечто вроде престижа, с оттенком зависти к вашей неординарной добыче. Но что она принесет мисс Таггерт, с ее незапятнанным именем и безупречной репутацией, ее особому положению женщины, ведущей бизнес строго по-мужски, что она с ней сделает, что увидит ваша любовница во взглядах всех встречных, что услышит от любого мужчины, с которым станет работать? Я предоставляю вам самому вообразить это. И поразмыслить.

Риарден не чувствовал ничего, кроме огромной пустоты и ясности. Как будто некий голос жестоко твердил ему: «Время пришло. Включить прожекторы! Смотрите». И он оказался нагим посреди сцены, залитой беспощадным светом, под пристальными взглядами, не чувствуя ни страха, ни боли, ни надежды – ничего, кроме желания понять.
Доктора Ферриса удивила его медленная, невыразительная речь, словно Риарден ни к кому не обращался.

– Так все ваши расчеты основаны на том, что мисс Таггерт – добродетельная женщина, а не потаскушка, какой вы желаете ее представить.
– Да, именно так, – признал Феррис.
– И на том, что для меня это больше, чем обычная интрижка.
– Разумеется.
– Если бы она и я были подонками, какими вы хотите нас выставить, ваш шантаж не сработал бы.
– Вот именно.
– Если бы наши отношения носили непристойный характер, как вы хотите их представить, вы не смогли бы нанести нам вреда.
– Верно.

– Тогда мы остались бы недосягаемыми для вас.
– Разумеется.
Риарден обращался вовсе не к доктору Феррису. Он видел перед собой длинную вереницу людей, протянувшуюся со времен Платона до наших дней, чьим наследником и конечным продуктом был некомпетентный маленький профессор с внешностью жиголо и душой головореза.

– Однажды я уже предлагал вам возможность присоединиться к нам, – напомнил доктор Феррис. – Вы отказались. Теперь вы пожинаете плоды. Как может человек вашего ума думать, что можно победить, ведя честную игру, вот чего я не могу понять.
– Но если бы я к вам присоединился, – с прежним безразличием, словно беседуя с самим собой, продолжил Риарден, – что я мог бы украсть у Оррена Бойля?
– Черт возьми, в мире всегда хватало простаков, которых грабят!

– Таких, как мисс Таггерт? Как Кен Данаггер? Как Элисс Уайэтт? Как я?
– Таких, как тот, который поступает непрактично.
– Вы хотите сказать, что жить на земле непрактично, не так ли?

Риарден не слышал, ответил ли ему доктор Феррис. Он больше вообще его не слушал. Он видел Оррена Бойля, его вытянутое лицо с поросячьими глазками, рыхлую физиономию мистера Моуэна, чей взгляд избегал всякого говорящего и лукаво уходил от любого решения… Он видел, как они, с неловкостью обезьяны, бездумно выполняющей заученные движения, пытаются произвести риарден-металл, не имея ни понятия, ни способностей для того, чтобы уяснить, что в экспериментальной лаборатории «
Риарден Стил»

на это ушло десять лет самоотверженного труда и преданного служения. Новое название – «Чудесный металл» – вполне подходит; это единственное имя, годящееся для того чуда, из которого родился сплав Риардена. Чудом в их глазах было все, чем мог стать он, продукт, который нельзя познать, но можно захватить, как камень или палку: «Можем ли мы оставить большинство в нужде, когда меньшинство утаивает от нас лучшие продукты и методы?»

«Если бы я не знал, что моя жизнь зависит только от моего разума и труда,
 – Риарден беззвучно обращался к веренице людей, протянувшейся через столетия, –

если бы я не сделал своей высшей нравственной целью положить все физические и умственные способности на поддержание и улучшение собственной жизни, вам нечего было бы украсть у меня, нечем было бы поддержать свое существование. Вы оскорбляете меня не за мои грехи, а за мои добродетели. Вы сами называете их добродетелями, поскольку ваша жизнь зависит от них; они нужны вам, и вы не в состоянии разрушить мои достижения, вы можете завладеть ими только силой»
.

До Риардена донесся голос жиголо от науки, разливавшегося соловьем.
– За нами власть, и мы это знаем. Ваши друзья – скупердяи, но мы умеем вести дела.

«Мы не обладаем властью, – беззвучно отвечал Риарден духовным предшественникам жиголо, – и мы не живем по правилам, которые осуждаем. Мы полагаем способность производить добродетелью и видим в ней мерило ценности человека. Мы не извлекаем пользы из того, что считаем злом, нам не нужны грабители, чтобы руководить нашими банками, и не нужны воры для управления нашими домами или убийцы, чтобы защищать наши жизни. А вам нужны
продукты

человеческих способностей, хоть вы и называете дар производить эгоизмом и злом, и превратили уровень таланта человека в мерило его потерь. Мы живем тем, что считаем добром, и отвергаем то, что считаем злом. Вы же живете за счет того, что объявили злом, и отвергаете то, что является – и вы знаете об этом – добром…»

…Риардену припомнилась формула наказания, которому Лилиан хотела его подвергнуть, и которую он счел чудовищной, чтобы в нее поверить. Сейчас она предстала перед ним в полном свете как система мышления, образ жизни и шкала ценностей. Вот оно, наказание, требующее в качестве горючего добродетель жертвы. Изобретение им «Чудесного металла» использовано в качестве причины экспроприации сплава. Честь Дагни и глубина их чувства стали инструментом шантажа, перед которым порочность оставалась неуязвимой. А в народных республиках Европы миллионы людей держат в оковах по той причине, что они желают жить, по той причине, что их энергия выжимается подневольным трудом, по причине их способности кормить своих хозяев, по причине системы заложников, их любви к своим женам, детям и друзьям. Любовь, способности и удовольствия используются как основание для угроз и приманка для вымогательства. Любовь ведет к страху, потребности наказания, стремлению конфисковать… Там шантаж занял место закона, и спасение от боли, а не стремление к удовольствию, стало единственным побуждением к действию, единственным вознаграждением за достижение. Люди обращены в рабство только за то, что обладают жизненной силой и стремятся к радости. Таков тайный код, принятый в мире, и вот что служит ключом к его пониманию: сама любовь к жизни зависит от круговращения мучений, и только человеку, которому нечего предложить, нечего бояться. И тогда добродетели, делающие жизнь возможной, и ценности, придающие ей смысл, становятся

«Ты жил по закону жизни, – раздался у него в голове голос человека, которого он не в силах был забыть. – Каков тогда
их
закон?»
«Почему мир смирился с этим? – думал Риарден. – Как жертвы могли согласиться с законом, провозгласившим их виновными уже самим фактом существования?..»

Жестокое внутреннее потрясение погрузило его в прострацию, потому что со вспышкой мгновенного озарения он осознал, что сам поступил так же. Разве не он дал согласие на осуждение его на вечные муки? Дагни, подумал он, наше глубокое взаимное чувство… Шантаж, перед которым только порочность неуязвима… Не он ли некогда признал это порочностью? Не он ли первый швырнул ей в лицо все те оскорбления, которые сейчас сброд готов обрушить на нее публично? Не сам ли он принял как вину высочайшее счастье свой жизни, которое наконец обрел?

«Вы, не допускающий ни единого процента примесей в своем сплаве, – вещал у него в голове незабываемый голос, – кого вы допустили в святую святых своего нравственного закона?»
– …Итак, мистер Риарден, – донесся до него голос Ферриса, – теперь вы меня понимаете? Получим ли мы ваш сплав или выставим на всеобщее обозрение спальню мисс Таггерт?

Он не видел доктора Ферриса. Перед его мысленным взором с пугающей ясностью, словно под ослепительным скальпелем прожектора, раскрывались все тайны. Начиная с того дня, когда он впервые встретил Дагни. Прошло всего несколько месяцев, как она стала вице-президентом «
Таггерт Трансконтинентал»

. Риарден скептически относился к появлявшимся время от времени слухам о том, что железной дорогой управляет сестра Джима Таггерта. Тем летом, когда его все больше раздражали задержки и противоречивые проволочки в заказах на рельсы для нового участка дороги, которые Таггерт бесконечно подавал, отзывал и переделывал, кто-то подсказал Риардену: если он хочет, чтобы его переговоры с «
Таггерт Трансконтинентал»

дали практический результат, лучше всего решать все вопросы с сестрой Джима. Риарден позвонил ей в контору, чтобы добиться встречи в тот же день. Ее секретарь сказал, что мисс Таггерт будет на строительстве нового участка дороги сегодня после полудня на станции Милфорд, между Нью-Йорком и Филадельфией, где с радостью встретится с ним, если он пожелает. Возмущенный Риарден приехал в назначенное место. Он недолюбливал тех деловых женщин, с которыми сводил его бизнес, и ему казалось, что железная дорога – не самая подходящая работа для девчонки, высокомерной сестры главы компании. Он ожидал увидеть избалованную наследницу, использующую свое имя и пол вместо необходимых способностей, этакую холеную самку с выщипанными бровями, вроде дам, управляющих крупными супермаркетами.

Риарден вышел из последнего вагона длинного поезда, вдалеке от платформы Милфорд. Его окружали пересечения железнодорожных путей, грузовые вагоны, краны и экскаваторы, а у склона оврага рабочие готовили насыпь для нового участка путей. Риарден пошел было между путями к зданию вокзала, но остановился.
Он увидел девушку, стоящую рядом с грудой деталей, сложенных на открытой платформе.

Подняв голову, она смотрела на насыпь, и пряди спутанных волос развевались на ветру. Простой серый костюм казался тонкой металлической пленкой, облепившей стройную фигуру, четко вырисовывающуюся на залитом солнцем пространстве неба. В ее позе читались легкость и не осознаваемая ею самой надменная самоуверенность. Она пристально наблюдала за работой, явно в ней разбираясь. Она была на своем месте, и казалось, что наслаждение трудом – ее обычное состояние. Лицо девушки с чувственным женственным ртом светилось живым умом. А тело как будто интересовало ее лишь как инструмент, всегда готовый для любой практичной цели.

Если бы минуту назад Риардена спросили, как он представляет себе женщину своей мечты, он не смог бы ответить. Теперь, глядя на эту девушку, он понял, что именно ее образ преследовал его многие годы. Но он смотрел на нее не как на женщину. Позабыв, где находится и зачем приехал, он просто по-детски наслаждался мгновением, открытием неведомого и неожиданного; его не отпускало изумление, граничащее с шоком: слишком редко доводится видеть то, что любишь по-настоящему, любишь, принимая целиком, без изъятия. Он смотрел на нее с бессознательной улыбкой, как любовался бы статуей или пейзажем, испытывая несказанное наслаждение, неведомое ему дотоле эстетическое удовольствие.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь