Атлант расправил плечи

– В одном я согласен с мистером Киннаном, – вступил доктор Феррис. – Я согласен с приведенными им фактами, но не с его чувствами. Уэсли, тебя не должны тревожить интеллектуалы. Просто вставь нескольких из них в правительственную платежную ведомость и пошли проповедовать все то, что сказал мистер Киннан: порицания, мол, заслуживают сами жертвы. Дай им более-менее приличный заработок и титулы поблагозвучнее, и они позабудут о своих авторских правах и обслужат вас лучше, чем целая армия правоохранительных органов.

– Да, – согласился Моуч. – Я знаю.
– Опасность, которая меня тревожит, подстерегает с другой стороны, – задумчиво проговорил доктор Феррис. – Уэсли, тебе может немало досадить это «добровольное подписание Сертификата дарения».

– Догадываюсь, – мрачно ответил Моуч. – Я хотел, чтобы в этом вопросе нам помог Томпсон. Но теперь понимаю, что не поможет. По сути, у нас нет законного права завладеть патентами. Да, существуют десятки законов, которые могут нас прикрыть – почти, но не совсем. У любого воротилы, который захочет устроить процесс по прецеденту, есть все шансы разбить нас. Мы просто обязаны создать видимость законности, иначе население не примет директивы.

– Совершенно верно, – подтвердил доктор Феррис. – Принципиально важно, чтобы владельцы отдали нам патенты добровольно. Даже имея закон, разрешающий прямую национализацию, для нас предпочтительнее получить патенты в дар. Мы хотим сохранить у людей иллюзию защиты их прав на частную собственность. И многие из них примут наши условия игры и подпишут Сертификаты дарения. Главное – организовать пропагандистскую кампанию и внушить людям, что это их патриотический долг, а все те, кто отказываются подписать сертификат, – воплощенное зло, вот они и подпишут. Но… – Феррис умолк.

– Я понимаю, – Моуч все больше нервничал. – Наверное, появятся кое-где старомодные ублюдки, которые откажутся подписывать, но у них не хватит влияния, чтобы поднять шум. Никто не станет их слушать – бывшие соратники и друзья отвернутся от них, обвинив в эгоизме, поэтому нам они вреда не причинят. Так или иначе, мы получим патенты, а у этих типов не хватит ни денег, ни нервов, чтобы обращаться в суд. Вот только… – Моуч замолчал.

Джеймс Таггерт смотрел на них, откинувшись на спинку кресла: ему начинал нравиться ход беседы.

– Да, – продолжил доктор Феррис. – Я тоже об этом подумал. Что, если некий магнат задумает нас разбить? Трудно сказать, удастся нам возродиться из пепла или нет. Одному богу известно, что может произойти в наше, столь истерическое время, да еще и в такой деликатной ситуации. Любая неожиданность способна нарушить шаткое равновесие и погубить все дело. Если есть хоть один человек, желающий это сделать, он это сделает. Ему известно истинное положение вещей, он знает то, о чем не говорят вслух, и не побоится назвать все своими именами. Он владеет самым опасным оружием. Он – наш смертельный враг.

– Кто? – выдохнул Лоусон.
Поколебавшись, доктор Феррис пожал плечами и ответил:
– Невиновный человек.
Лоусон непонимающе смотрел на него.
– Что вы имеете в виду, о ком говорите?
Джеймс Таггерт улыбнулся.

– Я имею в виду, что единственный способ обезоружить человека – преступление, – объявил Феррис. – То, что он сам считает своим преступлением. Если человек некогда украл хоть цент, вы смело можете подвергнуть его наказанию, как будто он ограбил банк, и он смирится с ним. Он вынесет любое страдание, в уверенности, что не заслуживает лучшего. Если в мире недостаточно преступлений, мы должны их создавать. Если мы внушим человеку, что любоваться весенними цветами дурно, и он нам поверит, а потом совершит этот поступок, то мы сможем делать с ним все, что заблагорассудится. Он не станет защищаться, потому что сочтет себя недостойным. Он не станет бороться. Но спаси нас, боже, от человека, который живет по своим собственным стандартам. Спаси нас от человека с чистой совестью. Такой человек нас одолеет.

– Вы говорите о Генрихе Риардене? – невинным тоном осведомился Таггерт.
Имя, которого никто не хотел произносить, повергло комнату в звенящую тишину.
– Что, если и так? – наконец осторожно спросил доктор Феррис.
– Ничего, – пожал плечами Таггерт. – Просто, если речь идет о нем, я должен сказать, что смогу сдать Генри Риардена. Он все подпишет.
Интуиция и выучка позволили им догадаться, что Джим не блефует.
– Господи, Джим! Нет! – ахнул Уэсли Моуч.

– Да, – подтвердил Таггерт. – Я сам оторопел, когда узнал то, что знаю. Не ожидал такого. Все, что угодно, только не это.
– Рад это слышать, – осторожно продолжил Моуч. – Конструктивная информация. И может оказаться очень полезной.
– Более чем полезной, – любезно уточнил Таггерт. – Когда вы планируете ввести директиву?

– Нам нужно поторапливаться. Нельзя, чтобы новость просочилась в массы. Я надеюсь, что все здесь присутствующие будут строго соблюдать конфиденциальность. Я бы сказал, что мы будем готовы ввести директиву через пару недель.
– Не кажется ли вам целесообразным, пока еще не заморожены цены, уладить дело с железнодорожными тарифами? Я подумываю об их повышении. Небольшое, но заметное повышение необходимо.
– Мы обсудим это, вы и я.
Вдвоем

, – благосклонно ответил Моуч. У Бойля вытянулось лицо. – Нам предстоит выяснить еще немало деталей, но я уверен, что наша программа не встретит больших трудностей, – Моуч заговорил уверенным тоном официального спича, в деловой и почти веселой манере. – Некоторые шероховатости вполне возможны. Если одно не сработает, попробуем другое. Метод проб и ошибок – единственный прагматичный способ работы. Мы будем пробовать снова и снова. Если возникнет затруднение, помните о том, что оно носит временный характер. Пока чрезвычайная ситуация в стране не преодолена.

– Скажите, – вмешался Киннан, – как может закончиться чрезвычайная ситуация, если все стоит на месте?
– Не нужно теоретизировать попусту, – нетерпеливо бросил Моуч. – Мы вынуждены считаться с требованиями момента. Пусть вас не беспокоят детали, если общее направление нашей политики понятно. Мы обладаем властью. Мы сможем разрешить любую проблему и ответить на любой вопрос.
Фред Киннан хохотнул:
– Кто такой Джон Голт?
– Не говорите так! – вскрикнул Таггерт.

– У меня вопрос по «Пункту седьмому», – продолжил Киннан уже всерьез. – В нем говорится, что все заработки, цены, дивиденды, прибыли и прочее будут заморожены со дня вступления в силу директивы. И налоги тоже?
– О нет! – воскликнул Моуч. – Можем ли мы знать, какое финансирование понадобится нам в будущем?
Киннан, похоже, улыбался.
– Что такое? – огрызнулся Моуч.
– Ничего, – пожал плечами Киннан. – Просто спросил.
Моуч откинулся в кресле.

– Должен сказать, что благодарен вам за ваш приход сюда и за высказанные соображения. Они будут нам полезны, – наклонившись вперед, он заглянул в свой настольный календарь и поиграл над ним карандашом. Затем карандаш опустился, подчеркнул дату и обвел ее кружком. – Директива номер 10–289 вступит в силу утром первого мая.
Не глядя друг на друга, все кивнули, соглашаясь.
Джеймс Таггерт поднялся, подошел к окну и опустил штору, закрыв вид на белый обелиск.
* * *

Проснувшись, Дагни в первый момент изумилась, увидев в окне шпили незнакомых домов на фоне бледно-голубого неба. Потом она заметила перекрученный шов чулка на ноге, почувствовала дискомфорт в пояснице и поняла, что лежит на диване в своем кабинете; часы на столе показывали четверть седьмого, а первые лучи солнца серебрили силуэты небоскребов. Она смогла припомнить только, как падает на диван, решив отдохнуть минут десять, – за окном темно, а на часах половина четвертого.

Резко поднявшись, она почувствовала жуткую слабость. Горящая лампа, бросавшая свет на кипы бумаг – ее безрадостную незаконченную работу – казалась неуместной при утреннем свете. Дагни заставила себя не думать о деле и дойти до ванной комнаты, чтобы плеснуть в лицо холодной водой.

Слабость прошла, как только Дагни вновь ступила на порог кабинета. Неважно, какой была предшествующая ночь, она не могла припомнить утро, когда бы в ней не просыпалось ощущение подъема, тихого волнения, рождавшего в теле энергию, а в уме – жажду деятельности. Это было начало ее дня, дня ее жизни.

Дагни посмотрела сверху на город. Пустые пока что улицы казались шире и в ослепительной чистоте весеннего воздуха словно ожидали, когда их вновь запрудит бурная, деятельная толпа. Календарь сообщал: сегодня первое мая.
Усевшись за стол, Дагни с вызовом улыбнулась. Она ненавидела читать отчеты, но это была ее работа, ее железная дорога. Она закурила сигарету, решив про себя, что все закончит к завтраку, и, выключив ненужную лампу, придвинула к себе бумаги.

Отчеты поступали от генеральных менеджеров четырех регионов сети дорог Таггертов. Машинописные страницы отчаянно кричали о поломках оборудования. Далее следовало сообщение об аварии на главной линии неподалеку от Уинстона, штат Колорадо. Новый бюджет Департамента по эксплуатации, исправленный с учетом повышения тарифов, которое Джим выбил на прошлой неделе. Медленно просматривая колонки цифр, Дагни не могла отделаться от раздражения: все эти расчеты были сделаны с допуском, что объем грузоперевозок останется без изменений, и к концу года повышение тарифов принесет добавочный доход. Она-то знала, что тоннаж грузоперевозок неуклонно снижается, поэтому повышение тарифов не сыграет роли, и к концу года потери превысят все предыдущие.

Когда она подняла голову от бумаг, то с неприятным изумлением увидела, что на часах уже девять двадцать пять. Из приемной доносился приглушенный шум голосов: это сотрудники начинали рабочий день. Дагни удивилась, что никто до сих пор не вошел к ней в кабинет, и тому, что молчит телефон. Обычно к этому часу жизнь уже кипела вовсю. Дагни посмотрела в настольный календарь и увидела пометку: ровно в девять ей должны были позвонить из «
Макнил Кар Фаундри»
по поводу новых грузовых вагонов, которых «

Таггерт Трансконтинентал»
дожидалась уже шесть месяцев.
Дагни переключилась на внутреннюю связь, чтобы вызвать секретаря. Голос девушки прозвучал испуганно:
– Мисс Таггерт! Вы здесь, в кабинете?
– Я опять ночевала здесь. Не хотела, но так получилось. Мне звонили из «
Макнил Кар Фаундри»
?
– Нет, мисс Таггерт.
– Как только позвонят, соедините меня немедленно.
– Да, мисс Таггерт.

Отключив переговорное устройство, она задумалась, не показалось ли ей, что в голосе секретарши слышалось странное, неестественное напряжение.
От голода слегка кружилась голова, и Дагни подумала, что нужно бы спуститься вниз и выпить чашку кофе, но оставался еще один отчет главного инженера, так что вместо кофе она закурила очередную сигарету.

Главный инженер наблюдал за установкой на главной магистрали рельсов из риарден-металла, снятых с закрытой линии Рио-Норте. Дагни сама выбрала отрезки пути, срочно нуждавшиеся в ремонте. Открыв отчет, она с гневным недоверием прочитала о том, что главный инженер прекратил работы на горном участке вблизи Уинстона, Колорадо. Он рекомендовал изменить планы, и рельсы, предназначавшиеся для Уинстона, направить на ремонт ветки Вашингтон – Майами. Причина состояла в том, что на прошлой неделе на указанной линии произошло крушение, и мистер Тинки Холлоуэй из Вашингтона, путешествовавший с группой друзей, опоздал на три часа. Главному инженеру было доложено, что мистер Холлоуэй выразил по этому поводу крайнее недовольство. Несмотря на то, что с технической точки зрения участок линии Майами находится в лучшем состоянии, чем Уинстон, не следовало забывать о том, что ветка Майами перевозила «более социально значимый слой пассажиров». Поэтому главный инженер предлагал подождать с ремонтом Уинстона и пожертвовать горным участком ради ветки, на которой «

Таггерт Трансконтинентал»
не может позволить себе «производить неблагоприятное впечатление».
Дагни читала, яростно черкая пометки на полях отчета, решив, что сегодня первым делом прекратит вопиющее безобразие.
Зазвонил телефон.
– Да? – схватив трубку, ответила Дагни. – «
Макнил Кар Фаундри»
?
– Нет, – ответил голос секретарши. – Сеньор Франсиско д’Анкония.
Пораженная Дагни молча уставилась на телефонную трубку.
– Хорошо… Соедините.
Послышался голос Франсиско.

– Я вижу, ты, как всегда, в кабинете, – в напряженном голосе звучала резкая насмешка.
– А где ты ожидал меня найти?
– Как тебе новая директива?
– Какая еще… директива?
– Мораторий на мозги.
– О чем ты говоришь?
– Ты видела сегодняшние газеты?
– Нет.
Последовала пауза, потом он заговорил изменившимся, суровым голосом:
– Посмотри газеты, Дагни.
– Хорошо.
– Я позвоню позднее.
Она положила трубку и переключилась на внутреннюю связь.
– Принесите мне газеты, – велела она секретарше.

– Да, мисс Таггерт, – мрачно ответила та.
Газеты принес Эдди Уиллерс. Выражение его лица совпадало с тоном голоса Франсиско: предчувствие непоправимого несчастья.
– Никто из нас не хотел сообщать вам об этом первым, – очень тихо сказал он и вышел.
* * *

Через несколько минут Дагни вновь могла контролировать свое тело, хоть и не вполне была уверена в его существовании. Она почувствовала, как поднялась из-за стола и выпрямилась, не чувствуя под ногами опоры. Каждый предмет в комнате казался неестественно четким, и в то же время Дагни едва ли видела, что ее окружает, зная только, что при необходимости разглядит паутину в углу и пройдет по краю крыши с уверенностью сомнамбулы. Она не догадывалась, что смотрит на окружающее глазами человека, потерявшего способность сомневаться, и остались в ней только примитивные эмоции да единожды выбранная цель. Внутри застыла непривычно спокойная сила абсолютной уверенности, прежде казавшаяся такой жестокой. Гнев, сотрясавший все ее тело, превративший ее в существо, с одинаковым безразличием готовое и убить, и умереть, был выражением ее любви к честности – единственной любви, которой она посвятила свою жизнь.

Держа в руке газету, Дагни вышла из кабинета и направилась к коридору. Пересекая приемную, она видела обращенные к ней лица сотрудников, которые, казалось, пребывали в другом измерении.
Быстро, без усилий, она шла по коридору, но с таким чувством, что ноги не касаются пола. Не помня, сколько комнат пришлось ей миновать и скольких сотрудников встретить, она инстинктивно двигалась в правильном направлении, распахнула нужную дверь, вошла без предупреждения и направилась прямиком к столу Джима.

Дагни швырнула скрученную в рулон газету Джиму в лицо; та полоснула его по щеке и упала на пол.
– Вот мое заявление об отставке, Джим, – заявила она. – Я не стану работать ни рабом, ни надсмотрщиком за рабами. – Дагни не услышала ответного сдавленного вздоха: его заглушил стук захлопнувшейся за ней двери. Она вернулась в свой кабинет, взмахом руки пригласив к себе Эдди. Спокойно и четко сказала ему:
– Я подала в отставку.
Тот молча кивнул.

– Пока не знаю, чем займусь. Я уезжаю, чтобы все обдумать и принять решение. Если хотите последовать за мной, я буду в коттедже в Вудстоке.
В лесистой части Беркширских гор у Дагни имелся охотничий домик, унаследованный от отца, который она не навещала уже несколько лет.
– Я хочу поехать с вами, – прошептал Эдди. – Я хочу уволиться, но… не могу. Не могу сделать это сам.
– Тогда не окажете ли вы мне услугу?
– Конечно.

– Не звоните и не пишите мне, чтобы рассказать о железной дороге. Не желаю о ней слышать. Никому не говорите, где я, кроме Хэнка Риардена. Если он спросит, расскажите про коттедж, и как туда добраться. Но больше – никому. Я не хочу никого видеть.
– Хорошо.
– Обещаете?
– Разумеется.
– Когда я решу, что делать, я дам вам знать.
– Я буду ждать.
– Это все, Эдди.

Он знал, что каждое сказанное слово – чистая правда, и говорить больше не о чем. Наклонив голову, словно сказал ей все, что хотел, он вышел из кабинета.

Дагни посмотрела на отчет главного инженера, по-прежнему лежавший на столе, и подумала, что должна приказать ему закончить работы в Уинстоне, но потом вспомнила: эта проблема больше ее не касается. Боли она не чувствовала. Знала, что боль придет позднее, настоящая агония, а охватившее ее оцепенение – всего лишь краткий отдых, дарованный ей не после, а до начала боли, чтобы она смогла ее вытерпеть. «Если это от меня требуется, – подумала Дагни, – я перетерплю».

Она села на стол и позвонила в Пенсильванию на завод Риардена.
– Привет, любимая, – ответил он так просто и ясно, словно это была единственная реальность, на которую ему так хотелось опереться.
– Хэнк, я подала в отставку.
– Понятно, – кажется, он ожидал именно этого.

– За мной не приходил разрушитель, может, никакого разрушителя и вовсе не существует. Не знаю, что делать дальше, но уехать я должна, потому что какое-то время не хочу никого видеть. Потом решу. Я знаю, что ты сейчас не сможешь поехать со мной.
– Не смогу. У меня есть две недели, в течение которых от меня ожидают подписания Сертификата дарения. Хочу быть здесь, когда эти две недели истекут.
– Я могу чем-то помочь?

– Нет. Тебе сейчас хуже, чем мне. У тебя нет средств с ними бороться. У меня есть. Я даже рад, что они это сделали. Теперь все стало ясно до конца. Не тревожься обо мне. Отдохни. В первую очередь – отдохни от 
всего
.
– Да.
– Куда направишься?
– В деревню. В свой коттедж в Беркширских горах. Если захочешь со мной увидеться, Эдди Уиллерс расскажет тебе, как туда добраться. Я вернусь через две недели.
– Хочешь сделать мне приятное?
– Да.
– Не возвращайся, пока я не приеду к тебе.

– Но я хочу быть с тобой, когда все случится.
– Предоставь это мне.
– Как бы с тобой ни поступили, я хочу, чтобы со мной сделали то же самое.
– Предоставь все мне. Любимая, разве ты не понимаешь? Думаю, что мы хотим одного и того же: никого из них не видеть. Но я должен оставаться на месте. Поэтому мне очень поможет сознание того, что хотя бы ты для них недостижима. Мне так нужна эта единственная надежная опора. Балаган продлится недолго, а потом я к тебе приеду. Понимаешь?

– Да, мой дорогой. До встречи.
Теперь так легко было выйти из кабинета и пройти по длинным коридорам «
Таггерт Трансконтинентал»
. Дагни шла, глядя прямо перед собой, ровным, неторопливым шагом, как будто завершила все свои дела.
На лице застыло выражение легкого удивления, смирения, покоя.

Пересекая пути Терминала, Дагни увидела статую Натаниеля Таггерта. Но ни боль, ни упрек не шевельнулись в ее сердце, лишь нахлынула любовь – чувство, что она должна присоединиться к нему, но не в смерти, а в том, что некогда было его жизнью.
* * *
Первым из «
Риарден Стил»

уволился Том Колби, техник с прокатного завода, глава профсоюза рабочих компании. Десять лет его позорили на всю страну за то, что он возглавлял союз, но никогда не вступал в конфликты с управлением компании. Это соответствовало действительности: в конфликтах просто не было нужды. Риарден платил рабочим по самой высокой тарифной сетке в стране, за которую требовал и получал самую лучшую рабочую силу.
Когда Том Колби сказал Риардену, что уходит, тот молча кивнул, не задавая вопросов.

– Я и сам не стану работать в таких условиях и помогать удерживать рабочих на местах тоже не стану, – спокойно сказал Колби. – Они мне доверяют. Не хочу быть Иудой, который ведет их на скотопригонный двор.
– Что станете делать, чтобы прожить? – спросил Риарден.
– Я скопил денег, на год хватит.
– А потом что?
Колби только плечами пожал.

Риарден подумал о парне со злыми глазами, который добывал для него уголь по ночам, как преступник. О ночных дорогах, улицах, темных углах, где лучшие работники страны станут теперь обмениваться услугами по бартеру и законам джунглей, ловя случайную работу, обманывая и воруя. Подумал о том, куда это приведет…
Том Колби, казалось, догадался о его мыслях.
– Вы пойдете той же дорогой, мистер Риарден, следом за мной, – он покачал головой. – Вы собираетесь отписать им свои мозги?
– Нет.

– А потом – что?
Риарден пожал плечами.
Выцветшие, умные глаза Колби выделялись на загоревшем лице.
– Сколько лет они твердили, что вы против меня, мистер Риарден. Но это не так. Это Оррен Бойль и Фред Киннан против нас с вами.
– Я знаю.

Кормилица никогда не переступал порог кабинета Риардена, как будто нутром чуя, что не имеет на это права. Он всегда поджидал Риардена снаружи. Директива привязала его к месту работы как официального сторожевого пса, надзирающего за тем, чтобы объем производства не превышался, но и не понижался. Спустя несколько дней он остановил Риардена в проходе между двумя рядами пылающих плавильных печей. Его обычно бесстрастное лицо выражало непривычную свирепость.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь