Атлант расправил плечи

– Вы презираете меня, мистер Риарден, – заявил он как-то, неожиданно и без доли возмущения. – Это непрактично.
– Почему это непрактично? – спросил Риарден.

Мальчишка не нашел что ответить, озадаченно глядя на шефа. Он никогда не отвечал на вопрос «Почему?», ограничиваясь простыми утверждениями. Характеризовал людей фразами вроде «Он старомоден», «Он не перестроился», «Он не приспособился», не колеблясь и не разъясняя своих слов. Окончив металлургический факультет колледжа, он мог заявить: «Я думаю, что для выплавки металла требуется высокая температура». Относительно физических понятий он высказывался не слишком определенно, о людях – исключительно категорично.

– Мистер Риарден, – сказал он однажды, – если вы захотели бы продать вашим друзьям больше металла, я хочу сказать, в крупных объемах, то это можно организовать. Почему мы не запрашиваем специального разрешения на основании важнейшей потребности? У меня есть друзья в Вашингтоне. Ваши друзья – довольно важные люди, крупные бизнесмены, было бы нетрудно выбить поставку под важнейшую потребность. Конечно, возникнут некоторые расходы. На дела в Вашингтоне. Вы понимаете, дела всегда требуют расходов.

– Что за дела?
– Вы понимаете, о чем я говорю.
– Нет, – отрезал Риарден. – Не понимаю. Почему бы вам не объяснить?
Мальчишка посмотрел на него неуверенно, взвесил все в уме и выдал:
– Это плохая психология.
– Что «это»?
– Вы знаете, мистер Риарден, нет нужды использовать конкретные слова.
– Какие слова?

– Слова – величина относительная. Они всего лишь символы. Если мы не используем гадкие символы, то не получим в результате гадость. Зачем вы хотите, чтобы я назвал все своими именами, если я уже использовал другие слова?
– И какие же слова я хочу от вас услышать?
– Зачем вы этого хотите?
– По той же причине, по какой вы этого не хотите.
Помолчав минуту, мальчишка ответил:

– Знаете, мистер Риарден, абсолютных стандартов не существует. Мы не всегда можем следовать жестким принципам, нам приходится быть гибкими, мы должны приспосабливаться к реальной действительности и действовать с учетом целесообразности момента.
– Чеши отсюда, малыш. Иди и выплави тонну стали без жестких принципов, с учетом целесообразности момента.
Да, конечно, Риарден презирал мальчишку, но не мог заставить себя возмущаться им. Парень –
дитя

своего века, а вот он, Риарден, этому веку не подходил. Вместо того чтобы собирать новые котлы, думал Риарден, он включился в безнадежную гонку по поддержанию работы старых; вместо новых разработок, исследований, экспериментов по использованию металла он тратил всю свою энергию на поиски источников железной руды. Совсем как люди на заре железного века, подумал он, только надежды на успех у нас меньше.

Он старался гнать от себя эти мысли. Ему приходилось обороняться от собственных чувств, словно часть его самого превратилась в незнакомца, которого нужно было держать в состоянии онемения, а постоянным обезболивающим служила его недремлющая воля. Об этом своем двойнике он знал только, что ему не стоит предоставлять право голоса. Он пережил опасный момент, которому нельзя позволить повториться.

Это был момент, когда, сидя в одиночестве в своем кабинете, зимним вечером, захваченный сообщениями газет с длинной колонкой директив на первой странице, он услышал по радио новости о пылающих нефтяных приисках Эллиса Уайэтта. Его первой реакцией – раньше мыслей о будущем, о страшном бедствии, прежде шока, страха или протеста – был приступ смеха. Он смеялся, испытывая триумф, облегчение, бьющую струей жизненную силу, и слова, которых он не произнес, но глубоко прочувствовал, были: «Благослови тебя Господь, Эллис Уайэтт, что бы ты ни делал!»

Разобравшись в скрытых причинах своего смеха, он понял, что теперь осужден постоянно прислушиваться к себе. Словно человек, переживший инфаркт, он знал, что первый звонок уже прозвенел и что у себя внутри он носит опасность, способную в любую минуту нанести удар.

С тех пор он совершал ровные, осторожные, внутренне полностью контролируемые шаги. Но тот ужасный момент настиг его вновь. Когда он увидел на своем столе распоряжение из Государственного научного института, ему показалось, что свечение, якобы излучаемое бумагой, исходит не из ближайшей плавильной печи, а от пламени горящих нефтяных скважин.
– Мистер Риарден, – сказал Кормилица, услышав о том, что он отказал институту в требовании. – Вы не должны этого делать.
– Почему?

– Это приведет к неприятностям.
– Каким неприятностям?
– Это распоряжение правительства. Вы не можете отказать правительству.
– Почему не могу?
– Это проект высочайшей важности, к тому же секретный. Очень.
– Что это за проект такой?
– Не знаю… Это тайна.
– Тогда откуда вы знаете, что он важный?
– Так говорят.
– Кто это говорит?
– Вы не можете сомневаться в таких вещах, мистер Риарден!
– Почему не могу?
– Просто не можете.

– Если не могу, значит, это абсолютная ценность, а вы говорили, что абсолютных понятий не существует.
– Это другое дело.
– Почему другое?
– Это правительство.
– Вы хотите сказать, что не существует абсолютных ценностей кроме правительства?
– Я хочу сказать только одно, если они утверждают, что проект важен, так и есть.
– Почему?
– Я не хочу, чтобы вы попали в беду, мистер Риарден, а вы так туда и лезете, черт возьми. Вы задаете слишком много вопросов. Почему вы это делаете?

Посмотрев на него, Риарден хохотнул. До мальчишки наконец дошел смысл его последних слов, и он робко улыбнулся с несчастным видом.
Человек, пришедший к Риардену спустя неделю, выглядел моложаво, но не был таким молодым и стройным, каким пытался казаться. Он носил штатский костюм и кожаные краги дорожного полицейского. Риарден так и не понял, откуда он прибыл, – из Государственного научного института или из Вашингтона.

– Я слышал, что вы отказались продать металл Государственному научному институту, мистер Риарден? – мягким, доверительным тоном начал он.
– Верно, – ответил тот.
– Не означает ли это, что вы сознательно не подчинились закону?
– Вам решать.
– Могу ли я узнать у вас причину?
– Мои причины вам не интересны.

– Безусловно, интересны! Мы вам не враги, мистер Риарден. Мы хотим быть с вами честными. Вас не должен смущать тот факт, что вы – крупный промышленник. Мы не ставим это вам в укор. Мы на самом деле хотим быть с вами столь же честными, как с последним поденным рабочим. Мы хотим знать причину вашего отказа.
– Сообщите о моем отказе в прессе, и любой читатель объяснит вам его причину. Она появилась во всех газетах уже больше года назад.

– О, нет, нет! Причем тут газеты? Разве мы не можем уладить дело по-дружески, в частном порядке?
– Как вам угодно.
– Мы не хотим, чтобы это попало в газеты.
– Не хотите?
– Нет. Мы не хотим вам повредить.
Риарден, поглядев на него исподлобья, спросил:
– Для чего Государственному научному институту десять тысяч тонн металла? Что такое проект «Икс»?

– Ах этот? Это очень важный научно-исследовательский проект, имеющий большое социальное значение, пользу от реализации которого ощутит все общество, но, к несчастью, политические соображения не позволяют мне сообщить вам его содержание в деталях.
– Знаете, – произнес Риарден, – причиной отказа я могу выдвинуть то, что не желаю продавать мой металл тем, кто держит свои цели в секрете от меня. Этот металл создал я. И знать, на какие цели я позволяю его использовать, – мой моральный долг.

– О, вы не должны об этом беспокоиться, мистер Риарден! Мы снимаем с вас всякую ответственность.
– Предположим, я не хочу, чтобы с меня снимали ответственность?
– Но… но это такая старомодная и… совершенно оторванная от жизни позиция.
– Я сказал, что 
могу
назвать ее своей причиной. Но не стану, потому что в данном случае у меня есть другая. Я не стану продавать металл Государственному научному институту ни для какой цели, хорошей или плохой, секретной или открытой.
– Но почему?

– Послушайте, – медленно произнес Риарден. – Существуют некие оправдания для диких сообществ, в которых человеку приходится опасаться, что на него в любой момент нападут враги и убьют его, поэтому он должен защищать себя всеми возможными способами. Но не может быть оправданий для общества, в котором человек знает, что производится оружие для его собственных убийц.

– Я не считаю возможным использовать такие слова, мистер Риарден. Считаю непрактичным рассуждать в подобных выражениях. В конце концов правительство не может – из соображений всеобъемлющей национальной политики – считаться с вашим личным недоброжелательством к отдельно взятому институту.
– Тогда не считайтесь с ним.
– Что вы хотите сказать?
– Не выпытывайте у меня причин.

– Но, мистер Риарден, мы не можем себе позволить оставить без внимания отказ повиноваться закону. Вы же не ждете этого от нас?
– Делайте, что хотите.
– Это совершенно беспрецедентно. Еще никто не отказывался продавать основные товары правительству. На самом деле закон не разрешает вам отказывать в продаже металла ни одному из потребителей, не говоря уже о правительстве.
– Почему бы тогда вам не арестовать меня?

– Мистер Риарден, это всего лишь дружеская дискуссия. Зачем говорить о таких вещах, как арест?
– Разве не это ваш последний аргумент против меня?
– Зачем поднимать этот вопрос?
– Разве он не вытекает из каждой фразы нашей дискуссии?
– Зачем его называть?
– А почему бы и не назвать? – ответа не последовало. – Вы пытаетесь скрыть от меня тот факт, что я не позволил бы вам войти к себе в кабинет, если бы не эта ваша козырная карта?
– Но я ни слова не сказал об аресте.
– Я говорю.

– Я вас не понимаю, мистер Риарден.
– Я не стану помогать вам делать вид, что у нас дружеская дискуссия. Это не так. И делайте с этим, что хотите.
На лице мужчины появилось странное выражение: замешательство, как будто он не понимал, что ему противостоит, и одновременно страх, словно он прекрасно все понимает и живет под страхом быть разоблаченным.

Риарден чувствовал странное возбуждение, как будто вот-вот поймет то, чего раньше не понимал, и словно приблизился к открытию, пока еще слишком отдаленному, но имеющему для него огромное значение.
– Мистер Риарден, – проговорил мужчина. – Правительство нуждается в вашем металле. Вы должны продать нам его, потому что вы, безусловно, понимаете, что без вашего согласия планы правительства не могут быть выполнены.

– Для продажи, – медленно произнес Риарден, – необходимо согласие продавца. – Он поднялся и подошел к окну. – Я скажу вам, что вы можете сделать.
Он указал на пути, где продукция «
Риарден Стил»
грузилась в товарные вагоны:

– Вот металл. Приезжайте сюда с вашими грузовиками – как любой другой мародер, но без риска, которым сопровождается его деятельность, потому что я не стану в вас стрелять, не могу. Заберите столько металла, сколько захотите, и убирайтесь. Не пытайтесь прислать мне плату. Я ее не приму. Не выписывайте мне чек. Его не примут в банке. Если вам нужен этот металл, у вас есть оружие, чтобы захватить его. Валяйте.
– Господи, мистер Риарден, что подумает общество!

Лицо Риардена слегка исказилось от беззвучного смеха. Они оба поняли скрытую причину этой невольной реакции. Риарден ответил ровным, веским, непринужденным тоном, словно положив конец беседе:
– Вам нужна моя помощь, чтобы все выглядело как продажа, как безопасная, справедливая, высокоморальная трансакция. Я не стану вам в этом помогать.
Мужчина не спорил. Он поднялся и сказал только:
– Вы пожалеете о том, что заняли такую позицию, мистер Риарден.
– Я так не думаю, – ответил он.

Риарден знал, что на этом дело не закончится. Он знал и то, что секретность проекта «Икс» – не главная причина, по которой эти люди боялись придать дело огласке. На сердце стало легко, он чувствовал странную, радостную уверенность в себе. Он понимал, что сделал верный шаг по пути, ведущему к неясной, но светлой цели.
* * *

Закрыв глаза, Дагни лежала в кресле в своей гостиной. День выдался тяжелый, но она знала, что вечером увидится с Хэнком Риарденом. Мысль об этом снимала с души груз бессмысленной мерзости повседневности.

Она лежала неподвижно, соединив отдых с ожиданием поворота ключа в замочной скважине. Хэнк ей не позвонил, но сегодня на конференции с производителями меди она слышала, что Риарден в Нью-Йорке, а он никогда не покидал города до следующего утра и еще ни одной ночи в Нью-Йорке не провел без нее. Она любила дожидаться его. Этот отрезок времени служил мостиком, который соединял ее дни и ночи.

В который раз, как и во все вечера, проведенные с ним, она размышляла о том, что эти сокровенные мгновения жизни она сохранит, гордясь тем, что прожила их. Единственное, что не касалось ее трудового дня, это радость от того, что ей удалось выжить.

Это неверно, думала Дагни, это ужасно несправедливо, что некоторым больше нечего сказать обо всей своей жизни. Но она не могла думать об этом сейчас. Она размышляла о нем, его борьбе за освобождение. Она знала, что может помочь ему одержать победу, но должна делать это любыми способами, кроме слов.
Она вспоминала один вечер прошлой зимой, когда он пришел, достал из кармана маленький сверток и протянул ей со словами:
– Я хочу, чтобы он был у тебя.

Она открыла коробочку и в невероятном изумлении воззрилась на кулон – крупный рубин, сияющий яркими искрами на белом атласе ювелирной шкатулки. Владеть таким редким знаменитым камнем могли позволить себе всего несколько человек во всем мире, но ведь Хэнк не был одним из избранных.
– Хэнк… почему?
– Никакой особенной причины нет. Я просто хочу видеть, как ты его носишь.

– О нет, только не такую удивительную вещь! Зачем ей пропадать зря? Я так редко выхожу в места, для которых нужно прилично одеваться. Как я вообще смогу его носить?
Его взгляд медленно двигался по ее фигуре, от ног к лицу.
– Я тебе покажу, – ответил он.

Он отвел ее в спальню, не произнося ни слова, снял с нее одежду, как собственник, раздевающий того, чье согласие не требуется. Застегнул цепочку с кулоном на шее. Она стояла обнаженная, и камень сверкал в ложбинке груди подобно искристой капле крови.
– Ты думаешь, мужчина должен дарить своей возлюбленной драгоценности ради чего-то, кроме собственного удовольствия? – спросил он. – Я хочу, чтобы ты носила его только для меня. Мне нравится смотреть на него. Он прекрасен.

Дагни засмеялась нежным, тихим смехом. Она не могла ни двигаться, ни говорить, только кивнула молча в знак согласия и повиновения. Несколько раз наклонила голову, и ее волосы повторили плавное движение шеи, а потом замерли, окружив короной склоненное лицо.
Дагни упала на кровать. Она лежала, блаженно раскинувшись, прижав ладони к покрывалу, одна нога согнута, другая протянулась по темно-синей ткани. Камень в полутьме сиял, разбрасывая звездные лучи по ее коже.

Полузакрытые глаза лучились насмешливым и победным сознанием того, что ее обожают, но рот приоткрылся в беспомощном, молящем ожидании. Риарден стоял в центре комнаты, ловя затаенное дыхание, глядя на нее, на ее плоский впалый живот, на чувственное тело, осознающее свою власть над ним. Он произнес тихим голосом, напряженно и одновременно спокойно:

– Дагни, если бы художник нарисовал тебя такой, какова ты сейчас, мужчины стали бы приходить, чтобы посмотреть на картину и прочувствовать тот момент, который им никогда не удастся пережить в реальности. Они назвали бы ее великим искусством. Им не удалось бы понять природу своих ощущений, но рисунок показал бы им все, даже то, что ты не классическая Венера, а вице-президент железнодорожной компании; даже меня, потому что я тоже его часть. Дагни, они бы почувствовали это и ушли, чтобы переспать с первой же барменшей, попавшейся им на глаза, но никогда не смогли бы достичь того чувства, которое испытали, глядя на твой портрет. Я не хочу искать чувств на картине. Я хочу реальности. Я не хочу беспочвенных желаний. Я не хочу мертворожденных стремлений. Я хочу испытывать их, иметь их, жить ими. Ты понимаешь?

– О да, Хэнк, я понимаю! – ответила она. «А ты, мой дорогой? Понимаешь ли ты это до конца?» – подумала она про себя.
Однажды, придя домой зимним вьюжным вечером, она обнаружила в своей гостиной огромный букет тропических цветов напротив темного оконного стекла, усеянного хлопьями снега. Это были стебли гавайского огненного имбиря, высотой в три фута. Лепестки его огромных конусообразных кроваво-красных цветков на ощупь напоминали нежнейшую кожу.

– Я увидел их в витрине цветочного магазина, – сказал он ей, придя в тот вечер. – Мне понравилось, как они смотрелись сквозь снежную метель. Но вещь, выставленная в витрине на всеобщее обозрение, теряет всю свою ценность.

С тех пор она начала находить цветы в самых неожиданных уголках квартиры, в самые неожиданные часы, цветы, присланные без карточки, но ясно говорящие об имени дарителя своими фантастическими формами, буйными оттенками, экстравагантностью композиций. Он принес ей золотое ожерелье из крошечных, скрепленных между собой квадратиков, образующих на плечах золотой воротник, напоминающий стальную кольчугу рыцаря.
– Надень его с черным платьем, – приказал он.

Он подарил ей набор бокалов, изготовленных знаменитым ювелиром, похожих на высокие, стройные кубические кристаллы. Она залюбовалась тем, как он держит в руке приготовленное ею питье в одном из этих бокалов: словно прикосновение к поверхности хрусталя, вкус напитка и вид ее лица – единый и неразделимый момент наслаждения.
– Я привык смотреть на понравившиеся мне вещи, – произнес он, – но никогда не покупал их. Они не имели для меня значения. Теперь имеют.

Однажды зимним вечером он позвонил ей в офис и велел приказным тоном:
– Сегодня мы ужинаем вдвоем, и я хочу, чтобы ты была нарядной. Помнишь мое любимое вечернее платье? Надень его.
Она облачилась в тонкое бледно-голубое платье, придавшее ей вид беззащитной простоты, создававшее образ статуи, притаившейся в голубых тенях сада в солнечный день. Он принес и набросил ей на плечи накидку из голубого песца, окутавшую ее от подбородка до кончиков босоножек.

– Хэнк, это нелепо, – засмеялась она. – Это совсем не моя вещь!
– Не твоя? – переспросил он, повернув ее лицом к зеркалу.

Огромное полотнище меха сделало ее похожей на ребенка, кутающегося от снежной бури. Роскошь меха превратила полностью скрытую фигуру в чувственный образ неслыханной силы. Роскошный мех с приглушенным голубым оттенком выглядел облаком, призывом. Каждый смотрящий на нее, казалось, чувствовал, не прикасаясь, волшебное потрясение при погружении пальцев в нежность меха. Накидка укрыла ее почти полностью, кроме темно-русых волос, серо-голубых глаз и четко очерченного рта.

Она обернулась к нему с испуганной и беспомощной улыбкой:
– Я… я не знала, что это будет так волшебно.
– Я знал.
Она сидела рядом с ним в машине, пока он вез ее по темным улицам города. Искрящаяся сеть снежинок вспыхивала в огнях перекрестков. Дагни не спрашивала, куда они едут. Она откинулась на спинку кресла, любуясь вальсирующими снежными хлопьями. Меховая накидка обнимала ее, платье казалось невесомым, а прикосновение меха ласкало как нежное объятие.

Она смотрела на пересекающиеся ярусы огней, вырастающие из снежной завесы. Любуясь Хэнком, его крепко сжатыми на руле пальцами, строгой элегантностью его фигуры в черном пальто и белом шарфе, она думала, что он сродни большому городу с его отполированными тротуарами и каменной скульптурой.

Машина промчалась под рекой по тоннелю, отозвавшемуся эхом, и взлетела на виток автострады, высоко взметнувшейся под распахнутым черным небом. Теперь огни оказались внизу – раскинувшиеся на многие мили голубоватые точки окон, красные сигнальные фонари высоких дымовых труб и строительных кранов, длинные туманные лучи прожекторов, вырисовывающих силуэты изломанных конструкций промышленных районов. Она вспомнила, как однажды увидела Хэнка на его заводе, с мазками сажи на лбу, в прожженном кислотой комбинезоне, который он носил с той же непринужденностью, что и официальный костюм. «Он и заводу сродни, – подумала она, глядя вниз на просторы Нью-Джерси, – с его кранами, огнями и скрежетом работающих механизмов».

Когда они летели по дороге через пустынную загородную местность и снежинки сверкали в лучах фар, ей припомнилось, как он выглядел летом, когда они поехали отдыхать: раскинувшийся на траве, в укромной лощине, освещенной солнцем. Он и к природе близок, подумала она, он принадлежит всему, он – человек Земли. Потом она нашла ему более точное определение: он – человек, которому
принадлежит

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь