Атлант расправил плечи

В коридоре дома, когда Дагни вернулась вечером, онемелая от усталости, осветительная система вышла из строя, и она не заметила конверта на полу, пока не включила свет у себя в передней. Это был чистый, запечатанный конверт, подсунутый под дверь. Она подняла его и через секунду беззвучно рассмеялась, сидя на полу, не желая подниматься. Она хотела только смотреть на записку, написанную знакомой рукой, той, что писала последнее сообщение в календаре над городом.

Записка гласила: «Дагни! Стой на своем. Наблюдай за ними. Когда ему потребуется наша помощь, позвони мне по телефону ОР 6–5603. Ф.»

Вышедшие на другое утро газеты призывали людей не верить слухам, будто в южных штатах творятся какие-то беспорядки. В секретных донесениях мистеру Томпсону сообщалось, что между Алабамой и Джорджией происходят вооруженные столкновения за обладание заводом, производящим электрооборудование, заводом, отрезанным военными действиями и взорванными железнодорожными путями от всех источников сырья.

– Вы прочли секретные донесения, которые я вам отправил? – простонал вечером мистер Томпсон, снова придя к Голту. Его сопровождал Джеймс Таггерт, захотевший познакомиться с пленником.
Голт сидел на стуле, забросив ногу на ногу, и курил сигарету. По выражению его лица они могли понять только, что он не испытывает страха.
– Прочел.
– Времени почти не осталось, – сказал мистер Томпсон.
– Да.
– Вы позволите делам идти так и дальше?
– А вы?

– Как вы можете быть так уверены в своей правоте? – выкрикнул Джеймс Таггерт; голос его был негромким, но напряженным. – Как вы можете в такое жуткое время придерживаться своих принципов, рискуя погубить весь мир?
– А чьих принципов мне следует придерживаться?
– Как вы можете быть уверены в том, что правы? Как вы можете знать? Никто не может быть уверен в знании! Никто! Вы не умнее, чем все остальные!
– Тогда почему я вам нужен?

– Как вы можете играть жизнями других? Как можете позволять себе такую эгоистичную роскошь держаться в стороне, когда вы нужны людям?
– То есть когда им нужны мои идеи?
– Никто не может быть полностью прав или неправ! Не существует ни черного, ни белого! У вас нет монополии на истину!
«В манере Таггерта что-то неладно, – подумал, хмурясь, мистер Томпсон, – какое-то странное, чересчур личное возмущение, словно он пришел сюда решать не политический вопрос».

– Будь у вас какое-то чувство ответственности, – продолжал Таггерт, – вы не посмели бы рисковать, полагаясь только на свое суждение! Вы присоединились бы к нам, рассмотрели бы чужие идеи и признали, что мы тоже можем быть правы. Вы помогли бы нам разработать планы! Вы…

Таггерт говорил с лихорадочной настойчивостью, но мистер Томпсон не мог понять, слушает ли Голт. Голт поднялся и расхаживал по комнате не беспокойно, а с видом человека, наслаждающегося движениями своего тела. Мистер Томпсон обратил внимание на легкость его шагов, прямую линию стана, подтянутый живот, расслабленные плечи. Ходил Голт так, словно не сознавал своего тела, но гордился им. Мистер Томпсон взглянул на Джеймса Таггерта, неуклюже сутулившегося, сидя на стуле, заметил, что он с ненавистью наблюдает за движениями Голта. Голт не обращал внимания на Таггерта.

– …ваша совесть! – говорил Таггерт. – я пришел воззвать к вашей совести! Как вы можете ценить свой разум выше тысяч человеческих жизней? Люди гибнут, и… Черт возьми, да перестаньте ходить! – рявкнул он.
Голт остановился.
– Это приказ?
– Нет, нет! – торопливо вмешался мистер Томпсон. – Не приказ. Мы не хотим вам приказывать. Успокойся, Джим.
Голт снова принялся ходить.

– Мир рушится, – заговорил Таггерт, взгляд его упорно следовал за Голтом. – Люди гибнут, а вы – тот, кто мог бы их спасти! Какая разница, кто прав, а кто нет? Вы должны присоединиться к нам, даже если считаете, что мы неправы, вы должны пожертвовать своим разумом для их спасения!
– Каким образом я их буду спасать?
– Кем вы считаете себя? – выкрикнул Таггерт.
Голт остановился.
– Вы знаете.
– Вы эгоист!
– Да.
– Понимаете, какой вы эгоист?
– А вы? – спросил Голт, глядя на него в упор.

Таггерт медленно вжался в кресло, глядя в глаза Голту, и мистер Томпсон ощутил необъяснимый страх перед следующей минутой.
– Послушайте, – вмешался он весело-небрежным голосом, – какие сигареты вы курите?
Голт повернулся к нему и улыбнулся.
– Не знаю.
– Откуда они у вас?

– Мне принес пачку один из ваших охранников. Сказал, какой-то человек попросил его передать их мне в подарок… Не беспокойтесь, – добавил он, – ваши ребята проверили ее самым тщательным образом. Тайных сообщений там не было. Это просто подарок от неизвестного поклонника.
На сигарете между пальцев Голта был символ доллара.
Мистер Томпсон решил, что Джеймс Таггерт не способен убеждать. Но Чик Моррисон, с которым он пришел на следующий день, оказался не лучше.

– Я… я отдаюсь в вашу власть, мистер Голт, – сказал он с отчаянной улыбкой. – Вы правы. Я признаю, что вы правы, и могу лишь взывать к вашему сочувствию. В глубине души я не могу поверить, что вы – законченный эгоист, не испытывающий сочувствия к людям, – и указал на бумаги, которые положил на стол: – Вот обращение, подписанное тысячей школьников, они просят вас присоединиться к нам и спасти их. Вот обращение из приюта инвалидов. Вот петиция, подписанная священнослужителями двухсот различных вер. Вот призыв от матерей страны. Прочтите их.

– Это приказ?
– Нет! – выкрикнул мистер Томпсон. – Не приказ!
Голт не шевельнулся, не протянул руки к бумагам.
– Это обыкновенные, простые люди, мистер Голт, – сказал Чик Моррисон тоном, говорящим об их жалкой незначительности. – Они не могут сказать вам, что делать. Не могут этого знать. Лишь просят вас. Возможно, они слабые, беспомощные, слепые, невежественные. Но вы, такой умный и сильный, неужели не можете сжалиться над ними? Не можете помочь им?

– Отказавшись от своего ума и следуя их слепоте?
– Возможно, они заблуждаются, но по незнанию!
– А я, обладающий знанием, должен повиноваться им?
– Я не могу спорить, мистер Голт. Я только прошу вас о жалости. Они страдают. Я прошу вас пожалеть тех, кто страдает. Я… Мистер Голт, – спросил он, заметив, что Голт смотрит в даль за окном и что в глазах его внезапно появилось беспощадное выражение, – в чем дело? О чем вы думаете?
– О Хэнке Риардене.
– Э… почему?

– Испытывали они какую-то жалость к Хэнку Риардену?
– О, но это другое дело. Он…
– Заткнитесь, – равнодушно произнес Голт.
– Я только…
– Заткнись! – рявкнул мистер Томпсон. – Не обращайте на него внимания, мистер Голт. Он не спал две ночи и перепуган до потери разума.
Пришедший на другой день доктор Флойд Феррис не казался испуганным, но мистер Томпсон счел, что это еще хуже. Голт не отвечал доктору Феррису и хранил молчание.

– Это вопрос моральной ответственности, который вы, очевидно, не рассмотрели, как следует, – говорил доктор Феррис слишком уж беззаботно, со слишком уж деланой принужденностью. – Вы как будто только и говорили по радио о грехах действия. Однако нужно рассмотреть и грехи бездействия. Не спасти жизнь так же безнравственно, как совершить убийство. Последствия те же самые, и поскольку о поступках нужно судить по их последствиям, моральная ответственность одна и та же… К примеру, поступило предложение, учитывая катастрофическую нехватку продуктов, издать директиву, чтобы каждый третий ребенок младше десяти лет и все взрослые старше шестидесяти были преданы смерти, чтобы обеспечить выживание остальных. Вы не хотели бы этого, так ведь? Вы можете это предотвратить. Одно ваше слово предотвратит это. Если откажетесь, и все эти люди будут казнены, это будет ваша вина и ваша моральная ответственность!

– Вы сошли с ума! – выкрикнул мистер Томпсон, оправившись от шока и подскочив. – Никто не делал такого предложения! Никто его не рассматривал! Мистер Голт, пожалуйста, не верьте ему! Он не имеет в виду этого!
– Имеет, – сказал Голт. – Прикажите этому мерзавцу посмотреть на меня, потом в зеркало, а затем спросить себя, неужели он думает, что мои моральные качества зависят от его поступков.

– Пошел вон отсюда! – крикнул мистер Томпсон, рывком подняв Ферриса на ноги. – Пошел вон! Чтоб я больше ни слова от тебя не слышал!
Он распахнул дверь и вытолкнул Ферриса навстречу удивленному охраннику.
Повернувшись к Голту, он развел руками и уронил их в обессиленной беспомощности. Лицо Голта ничего не выражало.
– Послушайте, – умоляюще сказал мистер Томпсон, – неужели нет никого, кто мог бы поговорить с вами?
– Говорить не о чем.

– Мы должны. Нам необходимо убедить вас. Хотели бы вы поговорить с кем-нибудь?
– Нет.
– Я подумал, может быть… поскольку она высказывается… высказывалась иногда… в вашем духе… может, если я пришлю мисс Дагни Таггерт сказать вам…
– Ее? Да, она высказывалась в моем духе… Она – моя единственная неудача. Я думал, она на моей стороне. Но она обманывала меня, чтобы сохранить свою железную дорогу. Она душу продаст за свою дорогу. Пришлите ее сюда, если хотите, чтобы я дал ей пощечину.

– Нет, нет, нет! Вам не нужно ее видеть, если вы так к ней относитесь. Я не хочу больше тратить время на людей, которые вас раздражают… Только… только, если не мисс Таггерт, я не знаю, кого еще выбрать… Если… если смогу найти кого-нибудь, кого согласитесь выслушать…
– Я передумал, – сказал Голт. – Есть человек, с которым я хотел бы поговорить.
– Кто это? – пылко воскликнул мистер Томпсон.
– Доктор Роберт Стэдлер.
Мистер Томпсон протяжно свистнул и опасливо покачал головой.

– Этот человек не друг вам, – сказал он тоном честного предупреждения.
– Он тот, кого я хочу видеть.
– Хорошо, будь по-вашему. Завтра утром я пришлю его.
В тот вечер, ужиная с Уэсли Моучем в своем номере, мистер Томпсон гневно взглянул на стоящий перед ним стакан томатного сока.
– Как? Не грейпфрутовый? – резко спросил он: врач прописал ему сок грейпфрута как средство против простуды.
– Грейпфрутового сока нет, – ответил официант со странной многозначительностью.

– Дело в том, – уныло сказал Моуч, – что шайка бандитов совершила нападение на поезд на мосту Таггертов через Миссисипи. Они взорвали путь и повредили мост. Ничего серьезного. Мост отремонтирован, но все движение остановлено, и поезда из Аризоны не приходят.
– Черт знает что! Разве нет других…
Мистер Томпсон умолк; он знал, что других железнодорожных мостов через Миссисипи нет.
Через минуту он отрывисто произнес:

– Прикажи, чтобы этот мост охраняли армейские подразделения. Днем и ночью. Пусть отберут лучших солдат. Если с этим мостом что-то случится…
Мистер Томпсон не договорил; он горбился, глядя на стоявшие перед ним дорогие фарфоровые тарелки с деликатесами. Отсутствие такой мелочи, как грейпфрутовый сок, внезапно дало ему впервые понять, что случится с Нью-Йорком, если что-то непредвиденное произойдет с мостом Таггертов.

– Дагни, – сказал Эдди Уиллерс в тот вечер, – мост – не единственная наша проблема, – он включил настольную лампу, которую Дагни, сосредоточившись на работе, не включила с приближением сумерек. – Из Сан-Франциско не может выйти ни один трансконтинентальный поезд. Одна из сражающихся сторон, не знаю какая, захватила наш Терминал и обложила наши поезда «отправным налогом». То есть они задерживают поезда ради выкупа. Наш начальник терминала скрылся. Там никто не знает, что делать.

– Я не могу покинуть Нью-Йорк, – холодно ответила Дагни.
– Знаю, – мягко ответил Эдди. – Потому я и поеду туда налаживать дела. По крайней мере найти подходящего руководителя.
– Нет! Не нужно. Это слишком опасно. И зачем? В этом уже нет нужды. Спасать нечего.
– Это все еще
«Таггерт Трансконтинентал»

. Я буду спасать ее. Дагни, ты, куда ни поедешь, сможешь построить железную дорогу. Я нет. Я даже не хочу начинать все сначала. После того, что видел. Ты начнешь. Я не смогу. Позволь мне сделать то, что в моих силах.
– Эдди! Неужели ты хочешь… – она умолкла, понимая, что это бесполезно. – Ладно. Раз у тебя есть такое желание.

– Вечером я вылетаю в Калифорнию – договорился о месте на военном самолете… я знаю, что ты все бросишь, как только… как только сможешь покинуть Нью-Йорк. Возможно, тебя уже не будет здесь, когда я вернусь. Как только ты будешь готова, уезжай. Не беспокойся обо мне. Не жди меня, чтобы поставить в известность. Уезжай, как только сможешь. Я… я попрощаюсь с тобой сейчас.

Дагни поднялась. Они стояли лицом к лицу в полумраке кабинета, между ними висел на стене портрет Натаниэля Таггерта. Им обоим виделись давние годы – то время, когда они только научились ходить по железнодорожным путям. Эдди склонил голову и не поднимал несколько секунд.
Дагни протянула руку.
– До свиданья, Эдди.
Он крепко пожал ее, не глядя на свои пальцы; он глядел ей в глаза.

Эдди пошел к выходу, но остановился, повернулся к ней и спросил, негромко, но твердо, это была не мольба, не отчаяние, а последняя точка в долгой истории:
– Дагни… ты знала… как я относился к тебе?
– Да, – мягко сказала она, осознав в этот миг то, что понимала в течение многих лет. – Знала.
– До свиданья, Дагни.
Негромкий шум от поезда под землей разнесся по стенам здания и заглушил звук закрывшейся за ним двери.

На другое утро шел снег, тающие снежинки леденили виски доктора Роберта Стэдлера, шедшего по коридору отеля «
Уэйн-Фолкленд
» к номеру, где находился Джон Голт. По бокам шли двое крепких людей из Комитета укрепления духа, которые даже не пытались скрывать, какой метод укрепления им хотелось бы пустить в ход.
– Помни распоряжения мистера Томпсона, – презрительно сказал один из них. – Одно неверное слово, и ты пожалеешь об этом, приятель.

«Что-то с моей головой, – подумал доктор Стэдлер, – это какое-то жгучее сжатие». Оно не проходило после той сцены накануне вечером, когда он кричал мистеру Томпсону, что не может видеть Джона Голта. Он кричал в слепом ужасе, упрашивая круг бесстрастных лиц не принуждать его к общению с Голтом, с плачем обещал сделать все, что угодно, кроме этого. Чиновники не снисходили ни до спора, ни даже до угроз; лишь отдавали ему приказания. Он провел бессонную ночь, твердя себе, что не подчинится; но теперь шел к двери номера Голта. Причиной жгучего сжатия висков и легкой, вызывающей головокружение тошноты было то, что он никак не мог ощутить себя доктором Робертом Стэдлером. Он увидел металлический блеск штыков на винтовках охранников у двери, услышал, как в замке повернулся ключ. Обнаружив, что идет вперед, Стэдлер услышал, как за ним заперли дверь.

В другом конце большой комнаты он увидел сидящего на подоконнике Джона Голта, высокого, стройного, в широких брюках и рубашке, одна его нога свисала к полу, другая была согнута, пальцы рук были сплетены на колене, голова с будто освещенными солнцем волосами четко вырисовывалась на фоне серого неба. Внезапно доктор Стэдлер увидел парня, сидящего на перилах веранды его дома неподалеку от студенческого городка университета Патрика Генри, с копной каштановых волос на фоне летней голубизны, услышал свой страстный голос, говоривший двадцать два года назад: «Единственная священная ценность в этом мире, Джон, – человеческий разум, незыблемый человеческий разум…» И он крикнул этому парню через комнату и через годы:

– Я ничего не мог поделать, Джон! Я ничего не мог поделать!
Доктор Стэдлер ухватился за край стоявшего между ними стола для поддержки, сжимал его, как защитный барьер, хотя человек на подоконнике не пошевелился.

– Не я довел тебя до этого! – крикнул он. – Я не хотел! Я ничего не мог поделать! У меня была другая цель!.. Джон! Я неповинен в этом! Неповинен! У меня не было ни единого шанса против них! Они владеют миром! И не оставили мне места в нем!.. Что для них разум? Что наука? Ты не знаешь, как они ужасны! Ты не понимаешь их! Они не мыслят! Это бессмысленные животные, движимые неразумными чувствами, алчными, ненасытными, слепыми, необъяснимыми чувствами! Они хватают все, что хотят, знают только одно: что хотят этого, без мысли о причине, последствии или логики, проклятые, жадные свиньи!.. Разум? Неужели не понимаешь, как он бессилен против этих бездумных орд? Наше оружие совершенно беспомощно, до смешного инфантильно: истина, знание, ценности, права! Они знают только силу, силу и грабеж!.. Джон! Не смотри на меня так! Что я мог поделать против их кулаков? Мне нужно было жить, так ведь? Это я не для себя – для будущего науки! Мне было нужно, чтобы меня оставили в покое, нужно было чувствовать себя защищенным, мне пришлось согласиться на их условия – другого способа жить нет. Слышишь меня? Нет!.. Что, по-твоему, мне следовало делать? Тратить жизнь на выпрашивание работы? Просить у тех, кто ниже меня, фонды и пожертвования? По-твоему, мне следовало зависеть от милости бандитов, умеющих делать деньги? У меня не было времени соперничать с ними за деньги или за рынки, или за все их жалкие материальные цели! Тебе казалось справедливым, чтобы они швыряли деньги на выпивку, яхты, женщин, а 

Неужели у тебя нет никакого сочувствия? Оно нужно мне!.. Их приходилось принуждать. В конце концов кто они такие, чтобы думать? Почему ты учил их бунтовать? Все получилось бы, если бы ты их не увел. Все получилось бы, уверяю тебя! Не было бы так, как сейчас!.. Не обвиняй меня! Мы не можем быть виновными… все мы… в течение столетий… Не можем быть полностью неправы!.. Нас нельзя осуждать! У нас не было выбора! Жить по-другому на земле невозможно!.. Почему не отвечаешь мне? Что видишь? Думаешь о той речи, которую произнес? Я не хочу о ней думать! Это была только логика! Жить логикой невозможно! Слышишь?.. Не смотри на меня! Ты просишь невозможного! Люди не могут жить по-твоему! Ты не допускаешь минуты слабости, не допускаешь ни человеческих недостатков, ни человеческих чувств! Чего ты хочешь от нас? Работы разума двадцать четыре часа в сутки без выхода, без отдыха, без избавления?.. Не смотри на меня, будь ты проклят! Я больше не боюсь тебя! Слышишь? Не боюсь! Кто ты такой, чтобы винить меня, жалкий неудачник? Вот куда привела тебя твоя дорога! Ты здесь, пойманный, беспомощный, под стражей, тебя в любую минуту могут убить эти скоты, и ты смеешь обвинять меня в том, что я непрактичен! О, да, тебя убьют! Ты не можешь победить! Нельзя допустить твоей победы! Ты должен быть уничтожен!

Восклицание доктора Стэдлера прозвучало приглушенным воплем, словно неподвижность человека на подоконнике служила безмолвным отражателем и внезапно заставила его понять полный смысл своих слов.
– Нет! – простонал доктор Стэдлер, водя головой из стороны в сторону, чтобы избежать взгляда неподвижных зеленых глаз. – Нет, нет, нет!
В голосе Голта была та же непреклонная суровость, что и во взгляде.
– Вы сказали все, что я хотел сказать вам.

Доктор Стэдлер забарабанил кулаками в дверь, и когда она открылась, он выбежал из комнаты.
* * *

Три дня в номер Голта никто не заходил, кроме приносивших еду охранников. Под вечер четвертого дня дверь открылась, и вошел Чик Моррисон с двумя спутниками. Он был одет в смокинг, его улыбка казалась нервозной, но чуть более уверенной, чем обычно. Один из его спутников был слугой, другой – здоровяком, чье лицо явно плохо сочеталось со смокингом: суровая физиономия с тяжелыми веками, светлыми, бегающими глазками и сломанным, как у профессионального боксера, носом; голова была брита наголо, лишь на темени курчавились белокурые волосы, а правую руку он все время держал в кармане брюк.

– Оденьтесь, пожалуйста, мистер Голт, – настойчиво сказал Чик Моррисон, указав на дверь спальни, где гардероб был забит дорогой одеждой, которую Голт не хотел носить. – Наденьте, пожалуйста, смокинг, – и добавил: – Это приказ, мистер Голт.

Голт молча пошел в спальню. Трое последовали за ним. Чик Моррисон сел на край кресла, он закуривал и выбрасывал одну сигарету за другой. Слуга совершал слишком много услужливых движений, помогая Голту одеваться, подавал ему запонки, потом пиджак. Здоровяк стоял в углу, держа руку в кармане. Никто не произнес ни слова.
– Пожалуйста, будьте покладисты, мистер Голт, – дал наставление Чик Моррисон Джону Голту, когда тот был готов, и учтиво указал на дверь.

Неуловимо быстрым движением здоровяк схватил Голта за руку и приставил к его боку невидимый пистолет.
– Не совершайте ошибочных действий, – посоветовал он без каких-либо эмоций.
– Никогда не совершаю, – ответил Голт.
Чик Моррисон открыл дверь. Слуга остался в номере. Трое в смокингах молча пошли по коридору к лифту.
Молчали они и в лифте, когда вспыхивающие над дверью цифры отмечали движение кабины вниз.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь