asd

asd ДИАЛОГ СОКРАТА, ГЛАВКОНА И ХАРМИДА О ПАРИКМАХЕРСКОМ ИСКУССТВЕ

Сократ: Здраствуй, Главкон, а кто это с тобой?

Главкон: Разве не узнаешь, Сократ, это Хармид!

Сократ: Здраствуй, Хармид, едва узнал тебя, прическа совсем другая, и борода тоже, что-то неуловимое появилось в тебе, какая-то притягательность, я не сказал бы важность, но значительность и завершенность. Ты, никак, у парикмахера побывал?

Хармид: Да, вот как-то захотелось измениться, стать другим…

Сократ: Кто же изменил тебя?

Главкон: Я, и вот привел к тебе Хармида, чтобы ты оценил результаты моего труда. Дело в том, что я обучаю искусству и мудрости красивой и убедительной речи, но я столкнулся с одной проблемой. Убедительной должна быть не только речь, но и тот, кто ее произносит, всем своим видом должен убеждать в истинности своих слов. И вот в какой-то момент, обучая Хармида, я понял, что мне потребуются не только язык и мысль, но также ножницы и гребешок.

Сократ: И ты зовешь меня в судьи? Того, кто некрасив, лыс, с всклоченными остатками волос, в изношенной тунике, с отвисшим брюхом? Как я могу оценить тебя на новом твоем поприще?

Главкон: Как раз ты и можешь оценить. Помнишь, на пиру, ты описал нам Эрота, мальчика, некрасивого, но стремящегося к красоте? Недостаток красоты и жажда истины заражают тебя страстью. Потому именно ты и способен оценить мою работу. Ты настолько завораживающе силен в логике, что о внешности твоей забываешь. Увлекся же твоей мыслью красавец и аристократ Платон. Все свои драматические произведения он сжег. Его вдохновила драма твоей мысли.

Сократ: Ты хочешь сказать, что Хармид, в отличие от меня, нуждается в помощи ножниц и расчески, чтобы быть убедительным, не так ли?

Главкон: Именно так, Сократ.

Сократ: Получается, что и глубокой мысли тогда красивое одеяние не нужно?

Главкон: Да, странно, что слова твои бывают просты и безыскусны, даже грубы, но они завораживают.

Сократ: Итак, давай все-таки вернемся к Хармиду. Нам нужно с тобой понять, что изменилось в нем, какова причина и цель этих изменений и вообще, смысл того нового поля деятельности, на которое ты распространил свое ремесло софиста…

Главкон: Да, именно так, Сократ. Ты заронил во всех нас зерно сомнения в том, что мы что-то делаем правильно, но не продумав до конца, до самых корней…

Сократ: Но если корни раскопать, дерево может засохнуть. Страсть тоже нужна в любом деле, даже некая разновидность безумия, если хочешь знать. Ведь разум и безумие отстоят одно от другого не настолько далеко, как это кажется на первый взгляд… Итак, давай посмотрим, как переплелись разум и безумие в том новом деле, которое ты небезуспешно начал осваивать. Я ведь Хармида не узнал, ведь так?

Главкон: Именно так, Сократ.

Сократ: Значит ты одно в нем спрятал, другое обнаружил. Попытаемся понять что же…

Главкон: Должно быть дело в том что есть что-то подходящее Хармиду, которое может делать его другим.

Сократ: А если делать что-то без учета этого «подходящего» данному обьекту или вещи, значит он не покажется таковым? Это так же, Главкон, как говорить о природе прекрасного. Это подходящее заставляет вещь казаться прекрасной или заставляет такой быть? То есть должно быть то, на что не влияет мнения судящих, а существует само по себе и то, что в наших глазах только может таким показаться…

Главкон: А чем тогда, одно важнее другого? Ведь нет ничего большего у судьи, чем видят его глаза? Почему то, что кажется таковым не может им быть? Может и нет разницы между быть таким и казаться?

Сократ: Дорогой Главкон, из своего опыта могу тебе ответить, что это не совсем так. Ведь одному может показаться так, а другой посмотрит на Хармида иначе. Один сочтет его безобразным, другой не заметит изменений, а третий увидит его особенность и неповторимость. Давай посмотрим на дело с другой стороны. Все мы увидели некие изменения, которые произошли с Хармидом, так…у меня вопрос: хорошо или плохо то, что мы видим? В чем суть такого изменения с Хармидом и куда это его изменило? Главкон, ты как мастер своего творения ответь и попробуй обьяснить это.

Главкон: Дело в том, что со стороны правильности пропорций, у Хармида лицо и без того формы груши, а когда волосы образуют еще больше обьема в местах, где лицо и без того расширяется, Хармид становиться еще более грушеобразным. Создается впечатление того, что у него все опустилось вниз, не только щеки и подбородок, но и что-то изнутри. То, что должно быть вертикальным, как и наше восхождение к Истине, к высокому – затерялось, и приобрело горизонталь, приумножив массу на его лице там, где она уже и без того есть.

Сократ: То есть, Главкон, ты подобно врачу вырезаешь своим инструментом то, что не нужно и оставляешь на твой взгляд нужное?

Главкон: Подобно мальчику Эроту, стремящемуся к прекрасному, к достатку из недостатка, я убрал длину волос там, где она создавала на голове Хармида лишний обьем. Тем самым перевел его на макушку, где он был нужен, чтобы форма черепа не искажала своей правильной естественной формы. Таким образом я уравновесил черты неугодные и создающие грусть и обрюзгшесть на лице Хармида. Скажем, перевел линию из горизонтали в вертикаль, тем самым добиваясь визуального ощущения приподнятости, подтянутости и собранности. Не это ли чувство, Сократ, вызывает у тебя Хармид?

Сократ: Но есть ли он, таким на самом деле, хотел бы я снова спросить?

Главкон: Сократ, мы возвращаемся к тому, с чего и начали наши выяснения. Мне не кажется, что то, что мне кажется, не может быть таким на самом деле.

Сократ: Но где же правда? Ведь каждому кажется не одно и то же. Не стоит ли спросить Хармида? Может его ответ окажется ближе к Истине…

Главкон: Но что бы ни сказал Хармид, ему тоже может казаться. Как же на самом деле, Сократ?

Сократ: Видимо этот вопрос следовало бы задать тому, кто выше того, что кажется, тому, кто является причиной сотворенного, а не вещью, не тем, кто сотворен. А тем, кто создал все. Так как, все  видимые предметы – есть тенью высших идей, есть множественностью единого, где нет споров, где ничего не имеет границ, и где нет формы. А мы, Главкон, лишь говорим о сделанном руками сотворенного, что уже не может быть совершенным.

Главкон: Так значит, то, что творим мы не имеет никакой ценности?

Сократ: То что, творим мы, видимо может приблизиться к некому подобию высшего. Но узнать это, Главкон, крайне сложно. А именно, что больше всего подобно высшему, и как это приближает к совершенному, к хорошему, доброму и приятному глазу в нашем вопросе. Видимо речь идет о законах творения, об этапах, к которым некоторые могут лишь прикоснуться и раскрыть их, исследовать, так, как мы видим, что с одной формой прически человек один, а с другой - его лицо и само человеческое выражение больше ему подходит.

Главкон: Значит хорошая стрижка и преображение зависит от того, насколько мастер точно подобрал и уловил подходящее тому или другому человеку? Значит, есть идеи неподходящие? Или неподходящие именно сейчас?

Сократ: Да. Множественность форм само по себе неплохо. А их разнообразие дает возможность на уровне идей открыть в человеке, то, что сделает его другим и не навредит его целостности. Это целая наука, Главкон. И возможно, удачно подобранный образ – будет зависеть от многих совпадающих факторов. А иногда, я так понимаю, только от индивидуальных особенностей человеческого лица.

Главкон: А может лика?

Сократ: Ну если, Главкон, ты заговорил о лике, значит и об Идеи с Истиной недалеко заговорить.

 А что же ты имеешь в виду, говоря о лике, а не о лице?

Главкон: В слове лик есть что-то завершенное, лаконичное, совершенное.

Сократ: И совершённое? Наверное лик – это лицо, у которого отнято все лишнее. В лице есть случайность, а в лике проступает неслучайность, необходимость, закон?

Главкон: Именно так, Сократ.

Сократ: Наверное, когда лицо становится ликом, в нем проступает та вертикаль, которую ты обнаружил путем отнятия и прибавления в прическе, то, что от красивого ведет нас к прекрасному, от причудливости деталей к всеобъемлющему целому.  Может быть даже к некоему пределу? Пределу чего?

Главкон: Наверное, к пределу совершенства, подобно тому, как бесчисленность граней многогранника неуклонно приближает его ко кругу…

Сократ: А может быть, прозревая в лице лик и приближая лицо к лику, ты прикасаешься к вечному и неизменному, к тому, от чего уже не отнять и не прибавить, к той идее человека, которая делает всех несовершенных индивидов причастными их высшей природе?

Главкон: Не слишком ли высокими словами ты говоришь о моем скромном искусстве, Сократ?

Сократ: О нет, Главкон. Я ведь говорю о прикосновении к вечности. Мы ведь несовершенны, смертны, погружены в суету, но благодаря нашим усилиям в поиске истины и красоты нас ждет удача.

Главкон: Что ты подразумеваешь под удачей, Сократ?

Сократ:  Случалось ли тебе, хотя бы в детских играх, заниматься мозаикой, и не возникало ли у тебя особого волнения, некоей охотничьей страсти, когда под твоими пальцами возникает, наконец, картина, и когда последний цветной камешек становится именно туда, куда нужно, завершая гармонию целого.

Главкон: Не это ли и есть удача, Сократ?

Сократ: Да, ведь нужный камешек можно и не найти, а если не найти, поставить не туда…

Главкон: Ты хочешь сказать Сократ, что через удачу, прозрение того, что нужно именно сейчас, безделицу, казалось бы, случайной детали, мы можем прикоснуться к вечной истине и красоте?

Сократ: Но ведь бывают моменты, когда и я в накале спора кажусь тебе не безобразным, а напротив,  и не только лишь обман все это? Может быть, кажимость раскрыла тебе что-то, и в поисках истины и красоты тебе улыбнулась удача? 

Главкон: Не всем с такой внешностью, как у тебя, Сократ, посчастливилось быть помощником в поисках высшего. Иным ножницы и расческа очень пригодятся, иначе не достигнут цели их слова…