Ась

Ась Ассириевич уже устал гнаться, вепрь был матёрый и даваться живым никак не хотел, а совсем уже расстрелянная дробь будто бы и не брала его толстую, так никем из Суковатки и не простреленную, шкуру.

Надежда на старый дедов кортик теплилась в горячем Асьевском сердце, хотя умом он и понимал, что холод стали может победить ружейный огнь лишь в полузабытых бабкиных сказках.

Закатывалось куда-то солнце, путь потерянный домой не волновал уже и оставалась лишь отчаянная цель и пустая двустволка с резным ложем.

Асю было немногим за двадцать, но скромность обычная его тёмных хмурных глаз невольно вынуждало по большей части взрослых уже Суковатковцев прибавлять к имени юноши ещё и имя его отца.

Ась Суковатку домом считал лишь на бумаге, поминая своего темновласого Отца, приехавшего сюда по рабочим нуждам откуда-то из-за восточных гор, да так и оставшегося среди её инеев.

Ассирий не был стар, не была стара и жена его Персифа, а только ко всей чете их Суховатковцы относились с особенной статью и даже благоговением.

Не помнилось уже никому, кроме их самих, отстоявших от прочего соседства, как оно всё так получилось, но что соседство, что сами Купчины не против были сложившегося и удивительно упрочившегося полумифа о том, что Персифа с Ассирием стали сначала сожительствовать, а потом, испеча и Ася, решили в городе венчатся только из того, что оба имели чудные, никому не ясные имена.

Ась сейчас не думал о своей семье, утомила его погоня за вепрем, за время многолетней охоты переставшего уже быть зверем, а переродившегося в местного пошиба Молоха, которым стращалась лукавая Суковатковская молодёжь. Потеряв окончательно Молохов след и сбив ноги о каменистые северные почвы, Ась почуял веяния идущего с северных морей ветра, решил было устроить привал, но передумал.

Почему — кто скажет.

Позёмка зализывала бестравные прогалины поля, под алым, плавящимся в вечерней небесной полупасмурности неба, солнцем темнел отбрасывающий огромные острые тени на степь лес.

К нему и пошёл Ась.

Раньше в лесу жила повитуха, колдовски ко времени всегда являвшаяся в деревню, помогавшая когда-то и самому Асю прийти в этот мир, и так же колдовски сгинувшая, когда в Суковатку пару лет назад приехал, и, как это часто бывало здесь, так и не вернувшийся к высоким домам гомону машинного мира врач (местами недоучка, местами переучка), по любви с одной суковатковской рыженькой девчёнкой бросивший ординатуру.

Солнце застыло в нерешительности на самой небесной кромке, когда Ась ступил в прогалину меж первых двух ровных стволов, венчавших окраину леса, погружённый в отчаянных обстоятельствах в совсем уж не отчаянные мысли о свежей выпечке и затёртом библиотечном томике Клюева, опрометчиво забытом положиться в рюкзак и цитируемый теперь наизуть то ли в слух, то ли про себя, Ась того не замечал, увлечённый процессом, а только шагал, и сонный филин один лишь видел как тихо шевелит он губами из под узких чёрных усов.

***

Когда-то в Суковатке обвалился колодец и спокойные жители его, будто в первый же день смирившиеся с тем, что такая роскошь сгинула навсегда, уже к вечеру тонкими ручейками потянулись к не очень-то близкой реке.

Не шли лишь Купчины.

Ассирий, немного нежно даже опустив кулак на стол, констатировал, — Вот поэтому я и говорю — надо рыть. — Ась, медленно вставши из-за стола и поправляя сползшую на бок шапку отвечал, — Бать, кто ж спорит?

Только когда больше половины работы миновало, а вгрызаться в землю приходилось по щиколотку в воде, суковатковцы стали предлагать свою нехитрую помощь, не по корыстности даже натуры своей, а по безропотному соглашательству со всеми ударами судьбы.

Купчины не корили их и не держали зла, понимая их наивную бесхитростную душу, но жить так не могли.

Поэтому, когда вепрь в очередной раз попортил и без того скромные урожаи дядьки Родина, Ась, под спокойный кивок отца и строгий доборый взгляд матери, закинув ружьё на плечо, уверенно покинул дом.

Сейчас же, осторожно вышагивая в красных лучах по туманному нагому лесу, Ась забыл думать о Молохе. Он никуда не денется от него, сколько бы не пришлось извести на него дроби, сил и дней. Сейчас же нужно найти хижину повитухи. До дома, Ась даже не стал прикидывать, далеко, и если нет желания по весне оттаять подснежником, в степь с приходом ветров нельзя.

Суковатку неистовые зимние ветры почти совсем минуют, пращуры заложили форпост со всей обстоятельностью северной жизни, но уходившие в бушующую бураном степь не возвращались никогда.

Благо, и желающих находилось не много.

Меж стволов замелькала рябая стена и буро-мшистая скособоченная крыша.

Пусто. Удивительно пусто было внутри: никаких предметов быта, ни мусора, ни даже мебели. Четыре стены и скрипучий пол приветствовали Ася.

Не поведя и бровью, заперши дверь на засов, он быстро прошагал к противоположной от входа стене, снял ружьё и, закутавшись посильнее в шарф, опустился спиной по стене. Он не помнил повитухи, не впечатляясь досужими сплетнями, не припомнил бы ни одной из тех фантастических историй её исчезновения, что наперебой можно было слышать со стороны лавки, стоящей промеж трёх домов под двумя старыми елями, места знаменитого на всю округу как вторая кузница, выковывающая небылицы заместо гвоздей. Ася завсегдатаи лавки недолюбливали, но по особости положения купчиных в Деревне, предпочитали лишний раз не наговаривать. Было бросят что-нибудь в спину уходящему на запад Асю, он обернётся в недоумении, сверкнёт чёрными своими глазами, на побредёт себе дальше, даже головой не покачает. 

Думая об этом, закутанный и почти согревшийся Ась улыбался своей репутации и думал, — Лишь бы дом не спалили.  

Не повинуясь нарастающей усталости, скопившейся во всём теле, расслабленный теплом Ась глубоко вздохнул и запел, долго вытягивая гласные и постепенно переходя в монотонные сбивчивые напевы под нос, вместе с тем раскладывая на полу своё истрёпаное и пыльное покрывало.

Завернувшись в оное абы как, Ась стал, обстоятельно взвешивая варианты грядущего маршрута, медленно засыпать, как вдруг, в тот самый крайний момент, когда мозг уже ничего не понимает, хотя и ебеждён в обратном, а глаза быстро-быстро моргают, не в силах справиться с напавшим сном, раздался громкий, отчётливый, но не грубый стук в дверь. Три удара.

Отец, отказывающийся умом принимать Суховатку как дом и причудливо поминая о городских попядках всегда учил его стучать в двери, даже когда это откровенно не имело много смысла.

Может, из-за этого Ась не столь сильно удивится стуку в ночи. Сквозь худую крышу пробивался серебряный лунный свет, а вечер подсвистывал в стенах убаюкивающе. Но надо же открыть! Аль, подошедший к двери уже понимающий всю странность ситуации, медленно отодвинул засов правой рукой, держа левую на дедовом котике.

Дверь с ржавым скрипом распахнулась, Ась выскочил на порог и грозно нахмурился было в морозный ночной воздух, как вдруг споткнулся взглядом об огромное лохматое существо.

Прямо перед ним стоял вепрь.

- Зачем хочешь ты меня убить? — Молвил вепрь и голос его, спокойный и глубокий, раздался будто в самой Асьевой голове. Ась нахмурился, ему вопрос вепря не казался осмысленным или резонным, он хотел победить Вепря, главным образом, потому что полагал это необходимым и само-собой разумеемым. В его отважном уме не было даже места холодному рассчёту мести за побитый урожай, только осознанная итоговая цель, вопросы были излишни.

— Ты — враг мне, и я тебе враг, иное важно ли? — Ась стоял прямо и гордо, растрёпанный и грозный, хотя и видно было по всей его внешности, что не могли ему даться легко последние сутки. Он скрестил руки и не думал даже коварно потянуться за покоящимся на поясе кортиком.

Вепрь медленно закрыл свои большие мутные глаза, выпустил тяжёлые клубы пара и, развернувшись не торопясь, направился в сторону густого сухого орешника. Кровь воина и охотника говорила в голове Ася, что вепрь не уходит, он проявляет к нему уважежение, зная, что Ась не нападёт на него со спины и лишь оставляет себе пространство для манёвра. Дойдя до орешника, вепрь замер на секунду и грозно выставив клыки, и, приготовился к атаке. Ась с металлическим скрипом достал вострый клинок.

Всё было кончено во мгновение, свершился один из высших законов и добыча нашла охотника, со всей покорностью воле высших сил. Вепрь лежал недвижимый, и тёмная дымящаяся кровь застилала покрытый инеем дёрн, неверно поблёскивая в тусклом свете взошедшей луны. Рядом лежал, тяжело дыша, Ась и зажимал рукой разорванный бок. Он не был готовотдать душу создателю сегодня и точно знал, что ещё слишком не все дела были сделаны: не спущены в погреб кадки, не залатана в сарае крыша, не вычесан его стрый пёс, перебравшийся на старости лет в дом со двора, не подлатан инструмент, а во дворе стоит недодолбленная лодка, и мало ли чего ещё.

Ась попытался приподняться на локтях, но внезапная острая доль взрезала его живот. Сдерживая стон, он опустился обратно и с новой силой вцепился в бок.

Свет мерк в его глазах.

И только окровавленным его рукам было тепло.

***

Ась очнулся, когда почувствовал как его в лицо лижет что-то большое и мохнатое. Не поведя и бровью, Ась неверным взглядом нашарил волчьи глаза.

Было тяжело затащить себя в гнилую избушку, а волк, пытавшийся тащить Ася за ворот рубахи, больше мешал, чем помагал. Изорвав что-то сменное из сумки, он крепкопко себя перевязал, а севши, опершись на стену стал переводить дух.

Светало, шумели ветви, скрипел, едва заметно покачиваясь, дом. Волк лежал у входа и отвернувшись смотрелся в лес, а распахнутая дведь громко билась об стену.

Волк повернул голову и посмотрел на Ася тем самым взглядом, каким вепрь не так давно заглядывал в самую его душу, как вдруг повёл ухом, встрепенулся, и, махнув хвостом в дверном проёме, исчез. 

Через несколько мгновений снаружи послышался сперва хруст сломаной ветки и шелест листвы под мерными осторожными шагами, а после секундной тишины в избушку с любопытным взглядом заглянул Ассирий и длинная борода его колыхалась на ветру.

***

Ась лежал на наскоро заправленной тахте, утопая в скомканных простынях и одеялах и вечность раскрывалась перед ним.

За стеной судачили родители. Он дышал ровно. Снег стучал, рабиваясь о стекло. Где-то из-за леса уходящее солнце подмигивало ему окно, подрагивая на грани ночи.

Вечером мама принесёт ему плошку супа с мягким ржаным хлебом, погладит по волосам; посидит с ним отец, долго отказываясь, разделит с ним трапезу, покурит, вернётся, у него будут усталые радостные глаза. Завтра они пойдут чинить крышу.

А до того Ась будет спать, от первой до последней звезды. Заглянет к нему Васька, Женька, они будут думать, что он заплутал, потерялся, что Ассирий вывел его. Отец поворчит, но ничего не скажет, Ась просил его. Никому не скажут, что Ась убил вепря. Все подумают, что демон оказался лишь лютым зверем и сгинул по старости своей в лесах.

Скоро из Суковатки уедут Родины. Купчины не уедут никогда. Будет рассвет. И солнце в извечном жесте погладит лучами холодные поля. Вспыхнет и скоро погаснет лападка в окне.

Ась пойдёт на охоту.