Aquileia

Я ничего не люблю так, как выселки и окраины, как пограничья и порубежья. С центрами у меня отношения не складываются, — за одним исключением, и это Рим. 

Впрочем, у выселков, окраин, пограничий и порубежий тоже есть центры — это, например, где-нибудь между Литейным мостом и Дворцовым, или где-нибудь между Керченским проливом и Тарханкутом. С ними мне всегда было легко договариваться: я — плоть от их плоти, непоколебимо стоящее на своей нестойкой самоидентификации дитя отдалённой апойкии, однажды разросшейся в метрополию, и процветшей, и разорённой, и погружающейся в торф, как в вулканический пепел. 

Поэтому не полюбить Аквилею у меня просто не получилось бы. Хоть бы и за несчастные два часа, из которых полтора автор рассматривал антишные камни в музейном лапидарии. Это слишком архетипические, слишком густо пахнущие знакомой тоской borderlands, or vyselki , чтобы чуткий нюх не отреагировал на них.

Собственно, как дальний форпост на краю республики Аквилея и начиналась, при Сципионе Назике, Гае Фламинии и Ацидине.

Теперь это дальний форпост на краю позднего д'аннунциевского романа, — сплошь сквозняки и по-старчески дребезжащие окна, зеленоватая штукатурка, хандра, субфебрильная температура, и снова поле, иней и сквозняки.

На форуме (он был, судя по всему, исключительно красивым) — рельефы с Юпитером Амоном; где-то там же находится и посвятительная надпись, сделанная отцом Вергилия, но смотритель, явно торопившийся домой на диван, сообщил о закрытии раньше, чем ноги донесли меня до неё.

Через дорогу — весьма неожиданным образом собранный мавзолей, в интерпретации реставраторов ставший похожим на диковатую беседку из парка в каких-нибудь Минводах; по соседству — питейное заведение под названием Lapsus Aquileia.

— Правильнее, конечно, Lapsus Aquileiae, но идея верна, — решил впс.

У входа в археологический музей — прекрасной работы римский орёл, потерявший в бою одно крыло, но не потерявший доблести. А дальше, в просторном тёмном дворе, один из самых фантастических лапидариев, какие мне приходилось видеть. Образцовые, чистые надписи, канонически-формульные, исполненные прекрасными шрифтами (здесь и центурион Второго легиона Секст Магий, и четырежды эдил Гай Тит Руф, и Альбия, дочь Луция, и много кого ещё; эпитафии военные, честные, без малейших излишеств); исключительной трогательности маленькие алтари; богатейшее собрание архитектурных фрагментов (и хоть обнимайся ты с этим акротерием — никто тебе ничего не скажет, двор тёмен и пуст); каменный ростр; исполнение везде старательное, чуть тяжеловатое, но настоящее, словно республика не торопилась расставаться с этими своими окраинами (в имперское-то время уже не окраинными совсем, а весьма прославленными) и задержалась лет как минимум на сто.

И мозаики здесь же: местами грубоватые, но хорошие; на одной, с классическим сюжетом "остатки пиршества" посреди рыбьих костей нашёлся и шарж на меня, неведомая хренотень в перекосившихся очках (глазастый кальмар, по замыслу автора).

И три этажа самого музея, с тем же стойким эффектом добротности и нелукавой простоты.

На третьем — неплохая коллекция янтаря (и здесь в очередной раз захотелось задуматься о духовном родстве японских нэцке с позднеэллинистическими и римскими зверьками; при полном отсутствии родства генетического это очень близкое видение: предельная анималистическая точность, преломлённая лёгким очеловечиванием: всё чуть мультяшное, увиденное внимательным, улыбающимся взглядом. Никакое Средневековье и никакая новая Европа не могли такого произвести.) Янтарь местный, насыщенного цвета полежавшей кураги; из него же — встречающиеся в женских погребениях стержни, до сих пор так и не интерпретированные по-человечески.

Да, и мне раньше не приходилось видеть вживую стеклянных баночек, в которые иногда складывали человеческий прах прежде чем поместить его в оссуарий. Хорошие баночки, — на вид точь-в-точь как нынешние из-под джема.

Сильно повреждённая небольшая копия Артемиды Эфесской, мраморная. И ещё одна, совсем наивная. Фрагменты ларария и маленькие бронзовые лары при них. Прекрасная головка Исиды и египетские импортные статуэтки, совсем грубой работы, как те Будды и Шивы, что продаются в какой-нибудь "Алхмиии" на Пушкинской.

Вроде бы всё как всегда. И многое из этого ваш сигнифер видел прежде, десятки и сотни раз. Но аквилейские тихие vyselki зацепили что-то давнее, полузабытое; что-то из тех времён, когда единственной дверью в древний мир был Перекоп, за которым — печальное пограничье в керченской или евпаторийской нищете. Только здесь — обильнее, и крепче, и лучше, и ближе к истоку.

Так Аквилея. А оттуда путь мой лежал в Хорватию смотреть храмы и амфитеатр.