Антихрупкость
В книге с выразительным названием «Чему я научился, потеряв миллион долларов»,
одной из редких нешарлатанских книг о финансах, главный герой совершает
удивительное открытие. Он замечает, что парень по имени Джо Сигель, один из самых
успешных трейдеров, торгующих «зеленым лесом», думает, будто это древесина,
выкрашенная в зеленый цвет (на деле это пиломатериал из свежесрубленных
деревьев, а зеленым его называют потому, что он не высушен). И вот этот Сигель
вполне профессионально торгует тем, о чем понятия не имеет! А рассказчик,
увлеченный сложными интеллектуальными теориями и концепциями динамики
стоимости товаров, терпит крах.
Суть не в том, что успешный торговец пиломатериалом понятия не имел о главном
свойстве своего товара, обозначаемом словом «зеленый». Этот человек знал о своем
товаре кое-что такое, что непрофессионалы считали несущественным. Те, кого мы
зовем невеждами, могут таковыми и не быть.
Прогноз потока заказов на «зеленый лес» имеет мало общего с деталями, которые
кажутся существенными тем, кто смотрит на процесс снаружи. Тот, кто успешно
торгует «зеленым лесом», не должен сдавать какие-либо экзамены; таких людей
отбирают по степени успешности, и красивые аргументы никакой роли тут не играют.
Эволюции нарративы безразличны – они важны только для людей. Эволюции не нужно
слово, обозначающее синий цвет.
Мы будем называть заблуждением «зеленого леса» ситуацию, в которой человек
убежден в необходимости формального знания, в его преимуществе перед другим, не
столь заметным со стороны, менее объяснимым, менее поддающимся описанию. Мой интеллектуальный мир был разрушен до основания, когда все то, что я изучал в
университете, оказалось мастерски организованным лохотроном. Произошло это так.
Когда я впервые стал работать с деривативами и «волатильностью» (я
специализировался на нелинейности), то сосредоточился на обменных курсах,
области, которой посвятил много лет. Мне нужно было сосуществовать с трейдерами,
которые занимались иностранной валютой, – они не владели специальной
терминологией на моем уровне, их работа заключалась в том, чтобы покупать и
продавать валюту. Обмен денег – древняя профессия со своими традициями и
навыками; вспомните историю про Иисуса Христа и ростовщиков. Попав в
трейдерскую среду после изысканного вуза Лиги плюща, я был потрясен тем, что мне
открылось. Мы предполагаем, что торговцы валютой разбираются в экономике,
геополитике, математике, будущей стоимости валют, разнице в обменных курсах
между странами. Что они штудируют статьи об экономике, опубликованные в
глянцевых журналах различных институтов. Мы можем воображать их как
космополитов, которые по субботам ходят в оперу, не забыв надеть аскотский галстук,
заставляют нервничать видавших виды сомелье и берут уроки танго по средам после
обеда. И говорят на правильном английском. Если бы.
В первый же день на новой работе я открыл для себя поразительную реальность. В
касту трейдеров в то время входили в основном итальянцы, обитавшие в Нью-Джерси
и Бруклине. Это были простые, очень простые парни, которые в прошлом занимались
в операционных отделах банков безналичными переводами, а когда рынок
расширился, точнее, взорвался и на плавающих курсах валют стало можно зашибать
большие деньги, переквалифицировались в трейдеров и стали известными в этом
бизнесе. Известными и процветающими.
Мой первый разговор состоялся с экспертом, которого я назову Б. Этот парень с
фамилией, оканчивающейся на гласный, был одет в костюм от Бриони ручной работы.
Мне сказали, что он крупнейший торговец швейцарскими франками в мире, своего
рода легенда, – он предсказал большой долларовый коллапс 1980-х и сохранил свое
состояние. За время нашего короткого разговора я уяснил, что он не сможет найти
Швейцарию на карте, – я-то, дурак, полагал, что он швейцарский итальянец, а он не
знал даже, что в Швейцарии живут итальянцы. Он никогда там не был. Осознав, что
среди трейдеров он не исключение, я пришел в ярость: мои университетские годы
испарялись на глазах. Именно в тот день я перестал читать статьи об экономике. Во
время этой «деинтеллектуализации» меня немного тошнило; может быть, я не
оправился до сих пор.
Если в Нью-Йорке трейдерами были «синие воротнички», в Лондоне валютой
торговали люди классом пониже – и торговали еще успешнее. Все трейдеры там были
кокни и говорили на нечленораздельном английском. Они жили в Восточном Лондоне,
были простыми парнями (ужасно простыми) с различимым акцентом и использовали
для рВ книге с выразительным названием «Чему я научился, потеряв миллион долларов»,
одной из редких нешарлатанских книг о финансах, главный герой совершает
удивительное открытие. Он замечает, что парень по имени Джо Сигель, один из самых
успешных трейдеров, торгующих «зеленым лесом», думает, будто это древесина,
выкрашенная в зеленый цвет (на деле это пиломатериал из свежесрубленных
деревьев, а зеленым его называют потому, что он не высушен). И вот этот Сигель
вполне профессионально торгует тем, о чем понятия не имеет! А рассказчик,
увлеченный сложными интеллектуальными теориями и концепциями динамики
стоимости товаров, терпит крах.
Суть не в том, что успешный торговец пиломатериалом понятия не имел о главном
свойстве своего товара, обозначаемом словом «зеленый». Этот человек знал о своем
товаре кое-что такое, что непрофессионалы считали несущественным. Те, кого мы
зовем невеждами, могут таковыми и не быть.
Прогноз потока заказов на «зеленый лес» имеет мало общего с деталями, которые
кажутся существенными тем, кто смотрит на процесс снаружи. Тот, кто успешно
торгует «зеленым лесом», не должен сдавать какие-либо экзамены; таких людей
отбирают по степени успешности, и красивые аргументы никакой роли тут не играют.
Эволюции нарративы безразличны – они важны только для людей. Эволюции не нужно
слово, обозначающее синий цвет.
Мы будем называть заблуждением «зеленого леса» ситуацию, в которой человек
убежден в необходимости формального знания, в его преимуществе перед другим, не
столь заметным со стороны, менее объяснимым, менее поддающимся описанию. Мой интеллектуальный мир был разрушен до основания, когда все то, что я изучал в
университете, оказалось мастерски организованным лохотроном. Произошло это так.
Когда я впервые стал работать с деривативами и «волатильностью» (я
специализировался на нелинейности), то сосредоточился на обменных курсах,
области, которой посвятил много лет. Мне нужно было сосуществовать с трейдерами,
которые занимались иностранной валютой, – они не владели специальной
терминологией на моем уровне, их работа заключалась в том, чтобы покупать и
продавать валюту. Обмен денег – древняя профессия со своими традициями и
навыками; вспомните историю про Иисуса Христа и ростовщиков. Попав в
трейдерскую среду после изысканного вуза Лиги плюща, я был потрясен тем, что мне
открылось. Мы предполагаем, что торговцы валютой разбираются в экономике,
геополитике, математике, будущей стоимости валют, разнице в обменных курсах
между странами. Что они штудируют статьи об экономике, опубликованные в
глянцевых журналах различных институтов. Мы можем воображать их как
космополитов, которые по субботам ходят в оперу, не забыв надеть аскотский галстук,
заставляют нервничать видавших виды сомелье и берут уроки танго по средам после
обеда. И говорят на правильном английском. Если бы.
В первый же день на новой работе я открыл для себя поразительную реальность. В
касту трейдеров в то время входили в основном итальянцы, обитавшие в Нью-Джерси
и Бруклине. Это были простые, очень простые парни, которые в прошлом занимались
в операционных отделах банков безналичными переводами, а когда рынок
расширился, точнее, взорвался и на плавающих курсах валют стало можно зашибать
большие деньги, переквалифицировались в трейдеров и стали известными в этом
бизнесе. Известными и процветающими.
Мой первый разговор состоялся с экспертом, которого я назову Б. Этот парень с
фамилией, оканчивающейся на гласный, был одет в костюм от Бриони ручной работы.
Мне сказали, что он крупнейший торговец швейцарскими франками в мире, своего
рода легенда, – он предсказал большой долларовый коллапс 1980-х и сохранил свое
состояние. За время нашего короткого разговора я уяснил, что он не сможет найти
Швейцарию на карте, – я-то, дурак, полагал, что он швейцарский итальянец, а он не
знал даже, что в Швейцарии живут итальянцы. Он никогда там не был. Осознав, что
среди трейдеров он не исключение, я пришел в ярость: мои университетские годы
испарялись на глазах. Именно в тот день я перестал читать статьи об экономике. Во
время этой «деинтеллектуализации» меня немного тошнило; может быть, я не
оправился до сих пор.
Если в Нью-Йорке трейдерами были «синие воротнички», в Лондоне валютой
торговали люди классом пониже – и торговали еще успешнее. Все трейдеры там были
кокни и говорили на нечленораздельном английском. Они жили в Восточном Лондоне,
были простыми парнями (ужасно простыми) с различимым акцентом и использовали
для расчетов свой сленг. Вместо слова «пять» они говорили «леди Годива» или
«китаёза», вместо «пятнадцать» – «коммодор», вместо «двадцать пять» – «пони» и
т. д. Я вынужден был выучить диалект кокни просто для того, чтобы с ними общаться;
когда я приезжал в Лондон, мы с коллегами в основном ходили выпивать. В те
времена лондонские трейдеры пили каждый день за обедом и особенно сильно
напивались по пятницам, перед открытием нью-йоркской биржи. «После пива ты –лев», – сказал один парень, спешно приканчивая кружку, чтобы поспеть к открытию.
Уморительнее всего было слушать через динамики трансатлантические переговоры
между нью-йоркскими парнями из бруклинского Бенсонхёрста и брокерами-кокни,
особенно когда бруклинские парни пытались хоть немного говорить с акцентом
кокни, чтобы их поняли (эти кокни иногда вообще не владели стандартным
английским).
Вот как я понял, что «цена товара» и реальность, какой ее видят экономисты, – это
не одно и то же. Первая может быть функцией от второй, но эта функция слишком
сложна, чтобы выразить ее на языке формул. Отношение между ними иногда может
быть опциональным – это мои не умевшие выражаться на литературном языке коллеги
знали не понаслышке[65].асчетов свой сленг. Вместо слова «пять» они говорили «леди Годива» или
«китаёза», вместо «пятнадцать» – «коммодор», вместо «двадцать пять» – «пони» и
т. д. Я вынужден был выучить диалект кокни просто для того, чтобы с ними общаться;
когда я приезжал в Лондон, мы с коллегами в основном ходили выпивать. В те
времена лондонские трейдеры пили каждый день за обедом и особенно сильно
напивались по пятницам, перед открытием нью-йоркской биржи. «После пива ты –лев», – сказал один парень, спешно приканчивая кружку, чтобы поспеть к открытию.
Уморительнее всего было слушать через динамики трансатлантические переговоры
между нью-йоркскими парнями из бруклинского Бенсонхёрста и брокерами-кокни,
особенно когда бруклинские парни пытались хоть немного говорить с акцентом
кокни, чтобы их поняли (эти кокни иногда вообще не владели стандартным
английским).
Вот как я понял, что «цена товара» и реальность, какой ее видят экономисты, – это
не одно и то же. Первая может быть функцией от второй, но эта функция слишком
сложна, чтобы выразить ее на языке формул. Отношение между ними иногда может
быть опциональным – это мои не умевшие выражаться на литературном языке коллеги
знали не понаслышке[65].