Анализ стихотворения Эдгара Аллана По «Колокола»

Строго говоря, называть «Колокола» стихотворением можно только в общем смысле слова: емкость и напряженность строк, комплексность построения сюжета таковы, что по жанру это скорее лирическая поэма с ярко выраженной философской наполненностью. Тема ее – жизнь и смерть, бренность и мимолетность земного существования; она является лучшей смысловой мотивировкой для той меланхолии, на которой, по словам Э.По, зиждется истинная поэзия. Правда, такая эстетическая база может вызвать вопрос о целесообразности переводов таких произведений: зачем усугублять тоску, которой и так более чем достаточно? Ответ прост: стихи По, кроме того, что они воплощают изумительную музыку звука, заставляют читателя не просто переживать и страдать, но сострадать, сопереживать, и этим поднимает его духовное развитие на новую ступень, проводя через сильное эмоциональное потрясение – катарсис.

В самом названии стихотворения уже заключен глубокий смысл: колокола сопровождают человека на протяжении всей его жизни, отмечая четыре основных момента: рождение, бракосочетание, пожар (катастрофа, испытание смертельной опасностью), смерть. Те же этапы отражены в «Песне о колоколе» (1799 г.) Ф.Шиллера, но если немецкий романтик слагает оптимистический гимн человеку, труду и непрекращающейся жизни, то Э.По отражает различные эмоциональные стихии, завершающиеся трагическим финалом. У По сюжет обрывается в кульминационной точке; этот накал усиливается и за счет непрерывного нарастания очень динамичного сквозного образа-символа – колоколов, а антитеза (противопоставление), соединяющая, а не разделяющая половины стихотворения, как бы цементируют композицию «Колоколов». Основным композиционным стержнем можно считать прием усиления, все возрастающего напряжения внутри каждой части и при переходе от одной части к другой. Действие во всех частях стихотворения происходит ночью, когда в сонной тишине особенно четко слышны все звуки, а человек беззащитен и открыт как добру, так и злу. Звучание «Колоколов» как единого целого похоже на вопль безысходной тоски, который, начинаясь с чуть слышной, вкрадчивой ноты, постепенно нарастает, сверля барабанные перепонки, мозг и сердце, и обрывается неимоверно высоко. Именно эта особенность позволила Рахманинову передать средствами музыки основное впечатление, производимое «Колоколами», преобразовав оболочку слов в пылающий «каркас» звука.

Естественно, главные звукоподражательные элементы – те, которые воспроизводят колокольный звон; и в оригинале, и в переводе К.Бальмонта это «л» и «з», хотя в английском они соединены в одном слове (bells – [белз]), а в русском варианте искрами мерцают в каждой строфе. Образный ряд столь же органичен и выразителен, как и звуковой.

Стихотворный размер «Колоколов» – хорей (двусложная стопа с ударением на первый слог: тАта). Он очень динамичен и характерен для разговорной речи, но классическая схема стихосложения, строго говоря, не выдержана почти ни в одной строфе. За счет постоянного изменения количества стоп в строке и схемы рифмовки ритмико-мелодический рисунок становится то более плавным и напевным, то более резким и «задыхающимся», помогая читателю полностью вжиться в эмоциональный фон каждой части.

В первой части морозной зимней ночью колокольчики появляются под дугой саней – привычного, обыденного тогда предмета, что подчеркивает реальность и естественность происходящего. Звенят нежные серебряные бубенцы – с, л, з, и, е/э: «silver bells [сИлве белз]» «серебристым легким звоном слух наш сладостно томят». Во второй части картина меняется. «Golden bells [гОлден белз]» – золотые свадебные колокола – возвещают о лете, расцвете жизни, приходе зрелости; они воплощают любовь, мир и покой, «нежное блаженство» молодой песни под луной, в тишайшем, таинственном воздухе ночи. Острое «и» уступает место округлому «о»; уходит тихое, рассветное «с», но набирает силу ликующее «л». Черной ветреной ночью звонят, взывают, воют в третьей части «brazen bells [брЕйзен белз]»: «могут только биться, виться, и кричать, кричать, кричать» звуки бронзовых (медных) колоколов, возвещающих о пожаре. Это – беда, которая не минует ни одной жизни, но которую нужно победить, чтобы жить дальше. И логическим завершением, а также кульминацией, т.е. высшей точкой развития, является четвертая часть. Кончен жизненный путь. О неизбежности смерти вещают «iron bells [Айрон белз]» – их «похоронный тяжкий звон».В этото фрагмент возвращаются «о» и «л» второй, самой жизнеутверждающей, части, но они растворяются и затухают в другом звукосочетании: тонкое, жалостливое «и» (people [пипл], steeple [стипл]), завывающее «оу» (tone [тОун], stone [стОун]), резкое «е/э» в сочетании с режущим слух «з» (три раза подряд «knells [нелз]», три раза подряд «bells [белз]») и, конечно, в русском – грозное, раскатистое «р» («гулкий колокол рыдает», «похоронный тяжкий звон, точно стон»). «Кто-то черный» приносит смерть и радуется ей, потому что сам он – не из этой жизни.

Мы убедились, что все средства образной выразительности языка у Э.По, как и вообще все формальные компоненты, подчинены принципу «однозвучности» («монотонности») и созданию наибольшего смыслового и эмоционального эффекта за счет звукоподражания и особого ритмико-мелодического рисунка. Развязка подготавливается путем постепенного изменения значения образного ряда на противоположный, а слово «колокола» является не только рефреном, красной нитью проходящим через все стихотворение, но тем символом, который впитал в себя все этапы и философскую сущность человеческого бытия.