Американский психопат

— Ну пусть Маркус. Я не могу нарушать правила. Ничего не могу сделать. Таковы правила. Я не собираюсь их нарушать.
Мы оба погружаемся в молчание. Я вздыхаю, смотрю вокруг, размышляя, стоит ли тащить Эвелин к третьему лимузину, или лучше обратно к машине Баркера — он настоящий кретин, — но, черт возьми, я хочу лимузин
Оуэна
… Тем временем водитель тоже вздыхает:
— А если карликам охота петь, так пусть поют.

— Проклятье, — чертыхаюсь я, вынимая бумажник из газелевой кожи. — Здесь сто. — Я протягиваю ему два полтинника.
— Двести, — говорит он.
— Дерьмовый город, — бормочу я, передавая ему деньги.
— Куда хотите ехать? — со вздохом принимает он купюры, одновременно заводя машину.
— Клуб «Чернобыль», — говорю я, быстро открывая дверь и усаживаясь в машину.
— Слушаюсь, сэр, — кричит он.

Как только я захлопываю дверь, машина направляется в сторону Риверсайд Драйв. Я восстанавливаю дыхание и вытираю холодный пот со лба носовым платком от Armani, Эвелин сидит рядом. Повернувшись к ней, я вижу, что она вот-вот расплачется: губы у нее дрожат, она молчит.
— Не пугай меня. В чем дело? — Я испуган. — Что, ну что я сделал? Вальдорфсский салат был изумителен. Ну что с тобой?
— О Патрик, — вздыхает она. — Это… прекрасно. Я не знаю, что сказать.

— Ну… — осторожно произношу я. — Я тоже… не знаю.
— Вот, — говорит она, показывая бриллиантовое ожерелье от Tiffany, это подарок Оуэна Мередит. — Помоги мне надеть его, дорогой. Ты не Гринч, милый.
— Но Эвелин, — мямлю я, потом чертыхаюсь про себя, а Эвелин поворачивается ко мне спиной, чтобы я застегнул ожерелье. Лимузин рванул вперед, и Эвелин со смехом падает на меня, целуя в щеку.

— Какая красота, как мне нравится… Ой, от меня, наверное, пахнет, конфетами. Извини, милый. Налей мне шампанского, оно должно быть где-то здесь.
— Но… — я беспомощно смотрю на сверкающее ожерелье, — это не то.
— Что? — озираясь, спрашивает Эвелин. — Здесь есть стаканы? Что не то, милый?
— Это не то, — монотонно отвечаю я.
— Милый, — улыбается она. — У тебя есть
еще
что-то для меня?
— Нет, я имею в виду…
— Ну же, чертенок, — она шаловливо ощупывает карман моего пальто. — Что это?
— Что
что это

? — холодно, с раздражением спрашиваю я.
— Ты хочешь подарить мне что-то еще. Я сейчас угадаю. Кольцо, такое же, как ожерелье? — гадает она. — Браслет?
Брошь
? Вот оно что! — Она хлопает в ладоши. — Брошь к ожерелью!
Пока я пытаюсь оттолкнуть ее, завернув одну ее руку ей за спину, другая ее рука шарит за моей спиной и выхватывает что-то из моего кармана: это — еще одно печенье с предсказанием, которое я подобрал у мертвого китайчонка. Она озадаченно смотрит на меня и говорит:

— Патрик, ты такой… романтичный, — а потом, рассмотрев печенье, уже с меньшим энтузиазмом добавляет: — Такой… оригинальный.
Я тоже смотрю на это печенье. Оно все в крови, я пожимаю плечами и как можно беззаботнее отвечаю:
— Ну, ты знаешь меня.
— Но в чем это оно? — она подносит кусочек поближе к глазам — что это за… красный налет?
— Это… — я тоже рассматриваю печенье, как будто эти пятна и меня заинтересовали, потом делаю гримасу: — Это кисло-сладкий соус.

Она с воодушевлением разламывает печенье и недоуменно читает предсказание.
— Что там? — вздыхаю я, пытаясь настроить радио, потом ищу взглядом портфель Оуэна, соображаю, где же может быть шампанское, как вдруг вижу безнадежно пустую коробку из-под шампанского Tiffany на полу, и резко падаю духом.
— Тут написано… — она замолкает, потом, прищурившись, перечитывает записку, — …тут написано: «Свежеобжаренная фуа гра в „Le Cirque“ превосходна, а вот крабовый салат — так себе».

— Это мило, — бормочу я, продолжая искать фужеры для шампанского, кассеты, хоть что-нибудь.
— Здесь действительно так написано, Патрик, — она передает мне записку, на ее лице проскальзывает легкая улыбка, которую можно различить даже в темноте. — Что бы это значило? — робко спрашивает она.
Я читаю записку, смотрю на Эвелин, потом снова на записку, потом в тонированное окно, в свете фонарей кружатся снежинки, люди на улицах ждут автобусов, по тротуарам бесцельно ковыляют нищие. Вслух я говорю:

— Все могло быть гораздо хуже. Гораздо.
— Милый, — она обнимает меня, гладит меня по голове, — обед в «Le Cirque»? Ты — самый лучший. Ты не Гринч. Беру свои слова обратно. Четверг? Четверг тебя устраивает? Ой, нет, я не могу в четверг. у меня травяные обертывания. А как насчет пятницы? И мы действительно хотим в «Le Cirque»? Может быть…
Я отталкиваю Эвелин и стучу в разделительную перегородку, колочу по ней костяшками пальцев до тех пор, пока водитель не опускает ее.

— Сид, то есть Ерл, как там тебя, в «Чернобыль» — не сюда.
— Нет, мы правильно едем, мистер Бэйтмен.
— Эй!
— Я имею в виду, мистер Холберстам. Авеню С, верно? — он вежливо кашляет.
— Может быть, — говорю я, вглядываясь в окно. — Я не понимаю, где мы.
— Авеню С? — Эвелин поднимает взгляд от ожерелья, которое Оуэн купил для Мередит. — Что за Авеню С? С как в… Cartier, да?
— Там клево, — заверяю я ее. — Там очень клево.
— Ты там был? — спрашивает она.
— Тысячу раз, — бормочу я.

— «Чернобыль»? Нет, только не «Чернобыль», — ноет она. — Милый, сегодня же Рождество!
— Ну и
что
, черт возьми? — спрашиваю я.
— Водитель, а водитель, — Эвелин тянется вперед, балансируя на моих коленях. — Водитель, мы едем в «Rainbow Room». Водитель, в «Rainbow Room», пожалуйста.
Я усаживаю ее на место.
— Не обращай на нее внимания. «Чернобыль». И как можно скорее.
Я нажимаю на кнопку и перегородка поднимается.
— Ну Патрик! Сегодня же
Рождество
!
— Ты повторяешь это, как будто это что-то

значит
, — говорю я, не сводя с нее глаз.
— Но сегодня
Рождество
, — опять ноет она.
— Не выношу «Rainbow Room», — твердо говорю я.
— Но почему, Патрик? Там самый лучший вальдорфсский салат. Тебе понравился мой салат? Тебе понравился мой вальдорфсский салат, милый?
— О боже, — шепчу я, закрывая лицо обеими руками.
— Только честно. Понравился? — спрашивает она. — Это
единственное
, что меня волнует и еще фарш из каштанов… — она замолкает. — Потому что фарш был… густой, понимаешь…

— Я не хочу ехать в «Rainbow Room», — перебиваю я ее, все еще закрывая лицо руками, — потому что там я не смогу купить наркотиков.
— Вот как, — она неодобрительно смотрит на меня. — Так, так, так. Наркотики, Патрик? О каких это наркотиках идет речь?
— Речь идет о наркотиках, Эвелин. О кокаине. О
наркотиках
. Я хочу сегодня кокаину. Поняла? — я выпрямляюсь и в упор смотрю на нее.
— Патрик, — говорит она, качая головой так, словно утратила в меня веру.
— Я вижу, что ты смущена, — напираю я.

— Я просто не хочу иметь с этим ничего общего, — говорит она.
— А ты и не будешь иметь с этим ничего общего, — отвечаю я. — Тебе, может, ничего и не предложат.
— Я просто не понимаю, почему тебе обязательно надо испортить мне именно этот праздник.
— Представь, что кокаин — это иней. Рождественский иней. Дорогой рождественский иней, — говорю я.
— Ну, — произносит она, просветлев. — Ведь это так захватывающе — опуститься на дно, да?
— Ничего себе «дно» — тридцать долларов за вход с
каждого

, Эвелин. — Потом я с недоверием спрашиваю. — А почему Дональд Трамп не был приглашен на твою вечеринку?
— 
Опять
Дональд Трамп, — стонет Эвелин. — О боже. Так вот почему ты все время ерничал? Это наваждение
должно
прекратиться! — почти кричит она. — Вот почему ты вел себя как полный кретин!
— Это из-за вальдорфсского салата, Эвелин, — говорю я, стиснув зубы. — Это из-за вальдорфсского салата я вел себя как полный кретин.

— О господи. Не может быть, — в отчаянии она закидывает назад голову. — Я так и знала. Так и знала.
— Но ведь ты даже его не готовила! — ору я. — Ты его купила, его привезли!
— О боже, — причитает она, — поверить не могу.

Лимузин останавливается перед входом в клуб «Чернобыль». Несколько человек томятся у входа. Выйдя из машины, я использую Эвелин в качестве тарана, к ее вящему неудовольствию. Проталкиваясь сквозь толпу, я, к счастью, замечаю, что перед входом стоит человек, очень похожий на Джонатана Лизердейла, и уже просто толкая вперед Эвелин, которая так и держит в руках «рождественский подарок», я кричу ему: «Джонатан, эй, Джонатан!». Как я и ожидал, толпа разом подхватывает крик. Обернувшись, Джонатан замечает меня и кричит в ответ: «Привет, Бакстер», — подмигивает, показывает большой палец, но не мне, а кому-то еще. Мы с Эвелин все равно делаем вид, что мы из его компании. Охранник опускает канат прямо перед нами и спрашивает:

— Это вы приехали в том лимузине? — мотнув головой в сторону бордюра.
— Да, — с готовностью киваем мы с Эвелин.
— Проходите, — произносит он, поднимая канат.

Мы входим и я выкладываю шестьдесят долларов, и не получаю ни единого талона на выпивку. В клубе, как и полагается, темно, только вспышки стробоскопа освещают зал, но даже в этих вспышках я вижу только, как дымит сухой лед, и еще одна симпатичная девка танцует под INXS, «New Sensation»: музыка орет из динамиков с такой силой, что тело вибрирует. Я прошу Эвелин сходить в бар и принести два стакана шампанского.

— Конечно, — кричит она в ответ, наугад направляясь в сторону единственной светящейся полоски неона, — судя по этому свету, только там может продаваться алкоголь. Тем временем я покупаю грамм у человека, похожего на Майка Дональдсона, и через десять минут, пока я наблюдаю за танцующей девкой и взвешиваю «за» и «против» насчет того, а не стоит ли кинуть Эвелин, она возвращается с двумя наполовину наполненными фужерами. Судя по ее лицу, она негодует.
— Это Korbel, — кричит она. — Давай уйдем.

Я отрицательно качаю головой и тоже ору:
— Пойдем в туалет.
Эвелин идет за мной.

Единственный туалет в «Чернобыле» — общий. Там уже присутствуют две другие пары: одна пара заперлась в единственной кабинке, вторая пара с нетерпением ждет, когда кабинка освободится, — как и мы. На девушке топ на лямках из шелкового джерси, шифоновая юбка и шелковые туфли с завязками, все от Ralph Lauren. На парне костюм какой-то итальянской марки, то ли William Fioravanti, то ли Vincent Nicolosi, а, может, Scali. У обоих стаканы с шампанским: у него — полный, у нее — пустой. Тишина, только из кабинки доносится шмыганье и приглушенный смех. Дверь в туалет такая толстая, что музыки совершенно не слышно, только глухое буханье ударных. Парень нетерпеливо постукивает ногой. Девица все время вздыхает и странно взмахивает головой, отчего волосы соблазнительно струятся по ее плечам. Потом она смотрит на Эвелин и на меня, шепчет что-то своему парню, потом снова что-то шепчет, тот кивает и они уходят.

— Слава богу, — шепчу я, нащупывая грамм в своем кармане, потом обращаюсь к Эвелин:
— Ты почему притихла?
— Это все вальдорфсский салат, — бормочет она, не глядя на меня. — Черт побери.

Раздается щелчок, дверь кабинки открывается и оттуда выходит молодая пара: парень в двубортном костюме из шерстяной саржи, хлопчатобумажной рубашке и шелковом галстуке, все от Givenchy, на девушке — шелковое платье из тафты со страусиными перьями от Geoffrey Beene, серьги из позолоченного серебра от Stephen Dweck Moderne и бальные туфли от Chanel. Они незаметно вытирают носы, стоя перед зеркалом. Но как только мы с Эвелин собираемся войти в освободившуюся кабинку, как в туалет влетает первая пара и пытается занять ее.

— 
Прошу прощения
, — говорю я, расставив руки и закрыв ими вход. —
Вы
ушли. Теперь наша очередь, знаете ли.
— Мне так не кажется, — мягко говорит парень.
— 
Па
трик, — шепчет сзади Эвелин. — Ну пусти их…
— Нет. Теперь
наша
очередь, — отвечаю я.
— Да, но
мы
здесь ждали раньше.
— Послушай, я
не хочу
ссориться…
— А сам ссоришься, — замечает его скучающая подруга, умудрившись все-таки выдавить улыбку.
— О господи, — бормочет позади Эвелин, выглядывая из-за моего плеча.

— Послушай, давай прямо здесь, — предлагает девка, которой я не отказался бы засадить.
— Ну и
сучка
, — бормочу я, качая головой.
— Послушай, — смягчаясь, произносит парень. — Пока мы спорим, кто-то из нас уже мог бы быть там.
— Да, — отвечаю я. —
Мы
.
— Бог ты мой, — говорит девушка, уперев руки в бока и глядя на нас с Эвелин. — Кого они только сюда пускают!
— Вот
сучка
, — не верю я своим ушам. — Тебе известно, что ты ведешь себя мерзко?
Поперхнувшись, Эвелин сжимает мое плечо (
«Патрик!»

).
Парень, прислонившись к двери, уже начал нюхать свой кокаин, черпая порошок из коричневого пузырька и хихикая после каждой порции.
— Твоя подруга —
законченная
сука, — обращаюсь я к парню.
— 
Патрик
, — говорит Эвелин. — Прекрати.
— Она сука, — говорю я, показывая на девушку.
— Патрик, извинись, — говорит Эвелин.
У парня начинается истерика, закинув назад голову, он громко шмыгает и пытается восстановить дыхание.
— О господи, — испуганно произносит Эвелин. — Почему ты смеешься?
Защищай

ее.
— Зачем? — пожимает плечами парень, обе его ноздри испачканы белым порошком. — Он
прав
.
— Я ухожу, Дэниэл, — едва не плачет девушка. — Это невыносимо. Я тебя ненавижу. И их ненавижу. Я предупреждала тебя еще в «Bice».
— Давай, — отвечает парень. — Уходи. Давай же. Вали. Мне плевать.
— Патрик, что за кашу ты заварил? Это никуда не годится. — Эвелин отступает от меня на несколько шагов, потом добавляет, глядя на флуоресцентные лампочки, — и этот свет… Я ухожу.

Но она остается, словно чего-то ожидая.
— Я ухожу, Дэниэл, — говорит девушка. — Ты слышал?
— Давай, — машет ей рукой Дэниэл, рассматривая в зеркало свой нос. — Я сказал, вали.
— Я занимаю кабинку, — обращаюсь я ко всем. — Ничего? Никто не возражает?
— Разве ты не собираешься защищать свою подругу? — спрашивает Эвелин Дэниэла.

— Господи, ну что ты от меня хочешь? — смотрит он на нее в зеркало, вытирая нос и снова шмыгая. — Я пригласил ее на ужин. Представил ее Ричарду Марксу. Господи, ну что еще ей нужно?
— Может, мне нужно, чтобы ты его как следует отлупил, — говорит девица, указывая на меня.
— Дорогая, — качаю я головой. — Если бы ты знала, что я могу с тобой сделать обыкновенной вешалкой.
— Прощай, Дэниэл, — после театральной паузы говорит девушка. — Я ухожу.
— Отлично, — отвечает Дениэл, вынимая пузырек. —
Мне

же больше достанется.
— И не звони мне, — кричит она, открывая дверь. — Мой автоответчик включен, и я вижу, кто мне звонит!
— Патрик, — натянутым тоном говорит Эвелин. — Я буду на улице.
Несколько мгновений я смотрю из кабинки на нее и на девушку, стоящую в дверях.
— И
что теперь
?
— Патрик, — предупреждает Эвелин. — Не говори того, о чем пожалеешь.
— Уходи. Просто уходи. Можешь взять лимузин.
— Патрик…
— 
Уходи
, — рявкаю я. — Гринч сказал,
уходи
.

Я хлопаю дверцей кабинки и начинаю зачерпывать кокаин из конверта своей пластиковой карточкой AmEx. Между занюхиваниями я слышу, как Эвелин уходит и, всхлипывая, говорит девушке:
— Он
заставил
меня уйти с моей собственной рождественской вечеринки, ты представляешь? С
моей собственной
вечеринки?
Девушка ухмыляется:
— Ну ты даешь.

Я начинаю хрипло смеяться, стукаясь головой о стены кабинки. Я слышу, что парень, шмыгнув носом еще пару раз, сваливает. Прикончив почти весь грамм, я высовываюсь из кабины, чтобы проверить, не вертится ли где-нибудь поблизости обиженная Эвелин с закушенной губой (
ай-яй-яй, детка

), но она не вернулась, и я представляю себе Эвелин с подругой Дэниэла в постели, девушка раздвигает ноги Эвелин, Эвелин на четвереньках лижет ее анальное отверстие, пальцем массирует пизду, и от этого меня немного мутит. Возбужденный, я выхожу из туалета, чтобы найти себе кого-нибудь.

Но уже поздно и публика изменилась: теперь здесь больше панков, рокеров и черных, меньше парней с Уолл-стрит, слоняются богатые скучающие девчонки с Авеню А. Музыка тоже поменялась: вместо Белинды Карлайл, поющей «I Feel Free», черный рэппер
выкрикивает

: «Her Shit on His Dick», «ее дерьмо на его хуе», если мне слух не изменяет. Я подкатываю к двум симпатичным богатым девчонкам, обе одеты в уродские платья а-ля Бетси Джонсон, а я обдолбан по самое немогу, и начинаю с фразы типа: «Клевая музыка — мы не встречались в Salomon Brothers?» Одна их этих девок ухмыляется и говорит: «Катись на Уолл-стрит», а другая,
с серьгой в носу
, добавляет: «Яппи ебаный».

Они говорят это, несмотря на то, что во мраке мой костюм кажется черным, а галстук (пейсли, Armani, шелк) почти развязан.
— Слушайте, — отвечаю я, скрипя зубами. — Можете считать меня гадким яппи, но я, честное слово, не таков, — объясняю я им, быстро сглатывая. Крыша у меня совсем поехала.

Вместе с ними за столиком сидят двое черных. Оба в потертых джинсах, футболках и кожаных куртках. У одного отражающие темные очки, другой — с бритой головой. Оба смотрят на меня. Я вытягиваю согнутую руку, пытаясь изобразить рэппера.
— Эй, — говорю я. — Я свежак. Свежак как… глушак. Глушайший. — Я отхлебываю шампанское. — Глушак, короче.

В подтверждение этого я подхожу к чернокожему парню с дредами и восклицаю «Растаман!». Я протягиваю руку, ожидая, что он хлопнет своей пятерней о мою. Но ниггер стоит как вкопанный.
— Я имею в виду, — кашляю я — Mon
[32]
, — и потом с меньшим энтузиазмом, — может, устроим как-нибудь джем…

Он уносится прочь от меня, качая головой. Я смотрю на девушек: они тоже качают головой — знак, что мне не следует приближаться. Перевожу взгляд на симпатичную девку, танцующую сама с собой рядом с колонной, допиваю шампанское, подхожу к ней и спрашиваю ее номер телефона. Она улыбается. Выход.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь