Американский психопат

не спрошу
, откуда все это появилось. Суши будут стоять посреди стеклянного стола из Zona, который купил для Эвелин отец, этакий добрый и всемогущий джин из арабских сказок, и, ставя блюдо на стол, я мельком ловлю свое отражение на его гладкой поверхности. При свечах моя кожа кажется смуглее, и я отмечаю, что стрижка, сделанная в прошлую среду в Gio, смотрится очень хорошо. Я наливаю себе еще. Меня беспокоит содержание соли в соевом соусе.

В ожидании Эвелин и Тимоти, которые ушли на поиски одежной щетки, мы вчетвером сидим за столом. Я сижу во главе стола и большими глотками пью J&B. На противоположном конце Вэнден безо всякого интереса читает какой-то богемный журнал под названием «Ложь»; заголовок большими буквами — КОНЕЦ «ДАУНТАУНА». Сташ вогнал зубочистку в одинокий кусок желтохвоста, лежащий, словно блестящее насекомое, у него на тарелке; зубочистка торчит вертикально. Время от времени Сташ выходит из ступора и начинает возить по тарелке кусок суши. Он ни разу не поднял глаз на меня, Вэнден или Кортни. Кортни сидит рядом со мной и потягивает сливовое вино из фужера для шампанского.

Эвелин с Тимоти возвращаются минут через двадцать после того, как мы сели; Эвелин, похоже, слегка раскраснелась — но только слегка. Тим, готовясь сесть рядом со мной, пристально смотрит на меня, стакан у него в руке снова полный. Он наклоняется ко мне, собирается что-то сказать, может быть, в чем-то признаться, но внезапно вмешивается Эвелин:

— Не туда, Тимоти, — а потом шепчет: «мальчик-девочка, мальчик-девочка», — и указывает рукой на пустой стул рядом с Вэнден. Глядя на Эвелин, Тимоти нерешительно садится возле Вэнден, которая, откровенно зевая, перелистывает свой журнал.
— Ну, все разом, — с улыбкой произносит Эвелин, довольная своей ролью радушной хозяйки, приготовившей экзотический ужин, — берем и едим.

Заметив пронзенный кусок суши на тарелке у Сташа (теперь Сташ склонился над тарелкой и что-то шепчет) она немного теряется, но мужественно улыбается и щебечет:
— Кто хочет сливового вина?
Все молчат, а потом Кортни, глядя в тарелку Сташа, неуверенно приподнимает стакан и, пытаясь изобразить улыбку, говорит:
— Просто… божественно, Эвелин.

Сташ молчит. И хотя, вероятно, он себя чувствует несколько неуютно в нашей компании, потому что совсем не похож на остальных присутствующих мужчин (его волосы не зачесаны назад, у него нет подтяжек и очков в роговой оправе; он весь в черном, одежда плохо на нем сидит; он не выказывает желания закурить, пососать сигару; он, скорее всего, не способен заказать столик в «Camols»; он ничего из себя не представляет), — и все же в его поведении не ощущается никакой скованности, его словно загипнотизировало блестящее суши, и когда, наконец, все готовы окончательно забыть о Сташе, отвести глаза и приступить к еде, он выпрямляется и говорит, тыкая пальцем в свою тарелку:

— Оно шевелится.
Тимоти смотрит на него с таким жгучим презрением, длдо которого мне, признаюсь, далеко. Но я очень стараюсь не отставать. Вэнден вроде бы забавляется, и Кортни, как ни печально, тоже. У меня возникает стойкое подозрение, что ей даже нравится эта обезьяна. Правда, если бы я ходил на свидания с Луисом Керрутерсом, мне бы, наверное, он тоже понравился. Эвелин, добродушно смеясь, замечает:
— Сташ, ты такой
выдумщик
, — а потом озабоченно предлагает: — Кому темпуры?

Чтоб вы знали, Эвелин — исполнительный менеджер в финансовой компании.
— Мне, — говорю я и подцепляю с блюда кусочек баклажана, который есть все равно не буду, потому что он жареный.
Все накладывают еду в тарелки, успешно игнорируя Сташа. Я наблюдаю за тем, как Кортни жует и глотает.
После долгой и вроде как глубокомысленной паузы, Эвелин говорит, пытаясь завязать разговор:
— Вэнден учится в Кэмдене.
— Правда? — ледяным голосом произносит Тимоти. — А это где?

— В Вермонте, — отвечает Вэнден, не отрываясь от журнала.
Я смотрю на Сташа. Мне интересно, как он воспримет эту наглую и вопиющая ложь, но он как будто не слышит. Можно подумать, что он вообще не здесь, а где-то совсем в другом месте, может быть, в другой комнате или в каком-нибудь
панк-рок клубе
где-нибудь в злачном районе. Все остальные ведут себя точно также, и это меня беспокоит, поскольку и мне, и всем известно, что Кэмден находится в Нью-Хемпшире.
— А
ты

где училась? — вздыхает Вэнден, когда до нее, наконец, доходит, что Кэмден здесь никого не интересует.
— Ну, я училась в Ле-Ро
сэ
, — говорит Эвелин. — А потом в бизнес-школе в Швейцарии.
— Я тоже училась в Швейцарии в бизнес-школе, — говорит Кортни. — Только я — в Женеве, а Эвелин — в Лозанне.
Вэнден кидает журнал "Ложь (
Deception

)" рядом с Тимоти и усмехается — криво и по-стервозному. Меня злит, что Эвелин терпит эту снисходительность Вэнден и не может достойно ответить, но благодаря виски J&B мой стресс уменьшился до такой степени, что я вообще молчу. Эвелин, вероятно, считает Вэнден милой девочкой, растерянной и смущенной, —
человеком искусства
. Прайс с Эвелин ничего не едят; я подозреваю, что это все кокаин, хотя и не уверен. Отхлебнув из стакана, Прайс берет в руки журнал «Ложь» и хмыкает.

— "Конец «Даунтауна», — восклицает он, тыкая в каждое слово заголовка. — Кого… трясет чужое горе?
Я почему-то жду, что Сташ перестанет созерцать свою тарелку, но он продолжает смотреть на одинокий кусок суши, улыбаясь своим мыслям и качая головой.
— Эй, — произносит Вэнден так, словно ее глубоко оскорбили. — Это касается
всех нас
.
— Ой-ой-ой, — говорит Тим предостерегающе, — это касается всех нас? А как насчет резни в Шри-Ланке, моя дорогая? Разве она нас не касается? Шри-Ланка, а?..

— «Даунтаун» — клевый клуб в Виллидже, — пожимает плечами Вэнден. — И нас это тоже касается.
Неожиданно Сташ говорит, не поднимая глаз от тарелки:
— Это называется
Тонка
. — Похоже, он раздражен, но его голос звучит ровно и тихо. Он по-прежнему смотрит на суши. — Не Шри-Ланка, а Тонка. Понятно? Тонка.
Вэнден опускает глаза и кротко произносит:
— Ага.
— Ты, вообще, знаешь, что там происходит, в Шри-Ланке? Как там сикхи сотнями убивают израильтян? — подначивает ее Тимоти. — Разве
это

нас не касается?
— Кому ролл каппамаки? — бодро перебивает его Эвелин, поднимая поднос.
— Ладно, Прайс, не заводись, — говорю я. — У нас есть проблемы и поважней Шри-Ланки. Конечно, внешняя политика — это важно, но у нас есть более насущные проблемы.
— Что, например? — говорит он, по-прежнему глядя на Вэнден. — И кстати, почему у меня в соевом соусе плавает лед?

— Ну… — неуверенно начинаю я, — ну, нам надо покончить с апартеидом, это раз. Остановить гонку ядерных вооружений, побороть мировой терроризм и голод. Обеспечить надежную армию, предотвратить распространение коммунизма в Центральной Америке, установить мир на Ближнем Востоке, сделать так, чтобы вооруженные силы США не использовались за рубежом. Мы должны сделать Америку сильной и уважаемой мировой державой. Это не преуменьшает значение наших внутренних проблем, которые так же важны, а, может быть, и

важнее

. Необходимо улучшать медицинское обслуживание пожилых людей и делать его более доступным, контролировать распространение СПИДа и искать средства для борьбы с ним, оберегать окружающую среду от загрязнения и токсичных отходов; улучшать качество начального и среднего образования; ужесточить законы по борьбе с преступностью и распространением наркотиков. Мы также должны обеспечить среднему классу доступное высшее образование, а пожилым — социальную защиту, а ещё нужно бережно относиться к природным ресурсам и охранять заповедники. И уменьшить влияние крайних политических партий.

Все (даже Сташ) таращатся на меня, чувствуя себя неловко. Но меня несет.

— Положение в экономике по-прежнему скверное. Мы должны найти способ сдерживания инфляции и уменьшения дефицита бюджета. Следует также обеспечить обучение безработных и создать для них рабочие места, равно как и защитить американский рынок рабочей силы от наплыва иностранцев-нелегалов. Мы должны сделать так, чтобы Америка стала лидером в передовых технологиях. В то же время нужно заботиться об экономическом росте и развитии деловой активности; упорно бороться против федеральных налогов на доходы; снижать процентные ставки, создавать благоприятные условия для развития мелкого предпринимательства, контролировать слияния крупных корпораций и их сделки.

После этого заявления Прайс едва не выплевывает «Абсолют», а я пытаюсь посмотреть в глаза каждому, особенно в глаза Вэнден: если бы она состригла зеленые пряди, перестала носить черную кожу, чуточку порозовела (может, пошла бы на аэробику) и надела бы нормальную блузку, что-нибудь от Laura Ashley, — она
могла бы быть

очень даже хорошенькой. Но почему она спит со Сташем? Он бледный, рыхлый, плохо подстриженный, и лишнего веса в нем как минимум фунтов десять: под черной майкой и в помине нет никакой мускулатуры.

— Но и про социальные потребности тоже нельзя забывать. Нельзя допустить, чтобы люди бесконтрольно пользовались системой социальной помощи. Мы должны обеспечить бездомных пищей и кровом, противостоять расовой дискриминации, защищать гражданские права и женское равноправие, и вместе с тем следует изменить закон об абортах так, чтобы он защищал право на жизнь и в то же время давал женщинам свободу выбора. Необходим жесткий контроль за нелегальной эмиграцией. Мы должны вернуться к традиционным нравственным ценностям, запретить порнографию и насилие на телеэкране, в кино и в популярной музыке, — везде. Самое главное: надо воспитывать молодежь, чтобы привить ей гражданское самосознание и неприятие грубого материализма.

Я допиваю свой виски. Все уставились на меня и молчат. Кортни улыбается с довольным видом. Тимоти ошеломленно качает головой с явным недоверием. Эвелин, озадаченная поворотом беседы, с трудом встает из-за стола и спрашивает, кто хочет десерт.
— У меня есть…
шербет
, — произносит она, словно в трансе, — киви, карамбола, черимойя, плод кактуса и эта… как ее… — Она прерывает свой монолог зомби и пытается вспомнить название еще одного экзотического фрукта, — ах, да, японская груша.

Все по-прежнему молчат. Тимоти бросает на меня быстрый взгляд. Я смотрю на Кортни, потом — снова на Тима, потом на Эвелин. Встретив мой взгляд, Эвелин с беспокойством смотрит на Тима. Я тоже смотрю на Тима, на Кортни, опять на Тима, который еще раз косится в мою сторону и медленно, неуверенно произносит:
— Мне кактусовую грушу.
— 
Плод
кактуса, — поправляет Эвелин.

Я с подозрением смотрю на Кортни и после того, как она говорит: «Черимойя», я говорю: «Киви», и тогда Вэнден тоже говорит: «Киви», а Сташ тихо, но очень четко, выговаривая каждую букву, выдает:
— Шоколадные чипсы.
Беспокойство, промелькнувшее при этих словах на лице Эвелин, мгновенно сменяется добродушной улыбкой, похожей на маску. Она говорит:
— Ах, Сташ, ты же знаешь, что у меня нет шоколадных чипсов, хотя, признаюсь, это было бы
оригинальное
наполнение для
шербета

. Я же сказала, у меня есть черимойя, кактусовая
груша
, карамбола, то есть
, плод
кактуса…
— Я слышу, слышу, — отмахивается Сташ. — Тогда сделай мне сюрприз.
— Ладно, — говорит Эвелин. — Кортни? Ты мне не поможешь?
— Конечно.
Кортни поднимается из-за стола. Я наблюдаю, как она, стуча каблуками, уходит на кухню.
— Никаких сигар, мальчики, — кричит Эвелин.
— Даже не думал, — говорит Прайс, убирая сигару обратно в карман.

Сташ по-прежнему смотрит на суши так напряженно, что это меня раздражает. Надеясь, что до него дойдет моя ирония, я интересуюсь:
— Опять шевелится?
Вэнден соорудила у себя на тарелке улыбающуюся рожицу из калифорнийских роллов. Она показывает тарелку Сташу:
— Ну как?
— Круто, — бормочет Сташ.
Эвелин возвращается с шербетом в розеточках Odeon и непочатой бутылкой виски Glenfiddich, которая так и остается неоткрытой, пока мы едим шербет.

Кортни должна уйти рано, они с Луисом встречаются на корпоративной вечеринке в «Бедламе», — это новый клуб в центре. Вскоре уходят и Сташ с Вэнден — «зацепить» что-нибудь в Сохо. Я единственыйединственный видел, как Сташ взял с тарелки суши и сунул его в карман своей светло-зеленой кожаной куртки. Когда я сообщаю об этом Эвелин, которая ставит посуду в посудомоечную машину, она смотрит на меня с такой ненавистью, что перспектива вечернего секса становится более чем сомнительной. Но я все равно остаюсь. И Прайс тоже. Он лежит в спальне Эвелин, на ковре Aubusson конца восемнадцатого века, и пьет эспрессо из чашечки Ceraline. Я лежу на кровати Эвелин, обхватив гобеленовую подушку от Jenny B. Goode, и потягиваю «Абсолют» с клюквенным соком. Эвелин сидит за туалетным столиком и расчесывает волосы; ее великолепное тело упаковано в шелковый зелено-белый полосатый халат от Ralph Lauren; она рассматривает свое отражение в маленьком зеркале.

— А что, никто, кроме меня, не заметил, что Сташ решил, будто его суши, — я откашливаюсь и продолжаю, — зверек?
— Пожалуйста, не приглашай больше своих «богемных» друзей, — устало говорит Прайс. — Мне надоело, что за ужином я — единственный, кто не разговаривает с инопланетянами.
— Я пригласила их
в первый раз
, — говорит Эвелин, поглощенная своей безмятежной красотой. Она сосредоточенно рассматривает свои губы.
— А тогда, в «Одеоне»? — бормочет Прайс.

Интересно, а почему меня тогда не пригласили в «Одеон» на ужин с художниками? Неужели Эвелин сама оплатила счет? Наверное. Внезапно я представляю себе, как Эвелин улыбается, сидя за столом, где собрались одни друзья Сташа: все они сооружают у себя на тарелках маленькие домики из ломтиков жареного картофеля; делают вид, что копченый лосось — живой; двигают по столу куски рыбы; рыба беседует с каждым о «художественной жизни» и новых галереях; может быть, они даже пытаются загнать рыбу в домики, сложенные из кусочков жареного картофеля…

— Не знаю, в курсе ли ты, но
я
тоже с инопланетянами не общалась, — говорит Эвелин.
— Ага, но ты встречаешься с Бэйтменом, что равносильно общению с инопланетянами, — гогочет Прайс. Я швыряю в него подушкой. Он ловит ее на лету и кидает обратно в меня.
— Оставь Патрика в покое. Он — милый соседский мальчик, — говорит Эвелин, намазывая лицо кремом. — Ты ведь не инопланетянин, правда, милый?
— Должен ли я удостоить этот вопрос ответом? — вздыхаю я.

— Милый, — глядя на мое отражение, она надувает губки. —
Я
знаю, что ты не пришелец.
— Какая радость, — бормочу я себе под нос.
— Сташ в тот вечер был в «Одеоне», — продолжает Прайс и испытующе смотрит на меня. — В «Одеоне». Ты слушаешь, Бэйтмен?
— Нет, его
не было
, — говорит Эвелин.
— Нет, он
был
, только тогда его звали не Сташ. Его звали
Подковка
, или
Магнит
, или
Лего
или еще как-то,
столь же
солидно, — усмехается Тим. — Не помню.
— Тимоти,
о чем

ты? — устало спрашивает Эвелин. — Я тебя даже не слушаю. — Она протирает ваткой лоб.
— Нет, мы же были тогда в «Одеоне», — с некоторым усилием Прайс принимает сидячее положение. — Не спрашивай, почему, но я отчетливо помню, как он заказал тунца
каппуччино
.
— 
Карпаччо
, — поправляет Эвелин.
— Нет, Эвелин, любовь моя. Я отчетливо помню, как он заказал тунца
каппуччино
, — говорит Прайс, разглядывая потолок.
— Он заказывал
карпаччо
, — не сдается она, протирая ваткой веки.
— 
Каппуччино

, — настаивает Прайс. — Пока
ты
его не поправила.
— Сегодня ты его даже не узнал, — говорит она.
— Да, но я его
помню
, — Прайс оборачивается ко мне. — Эвелин назвала его «добродушным культуристом». Так она мне его и представила. Клянусь.
— Заткнись, — с раздражением говорит Эвелин, но все же кокетливо улыбается, глядя на Тимоти в зеркало.
— Что-то я сомневаюсь, что Сташ появляется в светской хронике в журнале
W

, а я-то всегда думал, что ты этим руководствуешься, выбирая друзей, — говорит Прайс, бросив на нее ответный похотливо-волчий взгляд, Я сосредоточен на своем «Абсолюте» с клюквенным соком, который похож на жидкую, водянистую кровь со льдом и лимоном.
— А что там у Кортни с Луисом? — говорю я, в надежде прервать их обмен взглядами.
— Господи, — стонет Эвелин, вновь повернувшись к зеркалу. — Самое
ужасное
— даже не то, что Кортни больше
не нравится
Луис. Самое ужасное…

— Ей закрыли кредит в Bergdorf's? — предполагает Прайс. Я смеюсь. Мы бьем друг друга по рукам.
— Нет, — продолжает Эвелин, тоже развеселившись. — Самое страшное то, что
на самом деле
она влюбилась в какого-то
торговца
недвижимостью.
Чурбан
из деревни.
— У каждого свои трудности, — глубокомысленно замечает Прайс, рассматривая свои ногти. — Но, господи, эта… как ее там…
Вэнден
?
— Только
не начинай
, — морщится Эвелин и принимается расчесывать волосы.

— Вэнден — нечто среднее между… The Limited и… ношеным Benetton, — говорит Прайс, закрыв глаза и сжав руки.
— Нет, — улыбаюсь я, пытаясь поучаствовать в разговоре. — Ношеным Fiorucci.
— Да, — говорит Тим, — наверное. — Он открывает глаза и снова таращится на Эвелин.
— Тимоти, отстань, — говорит Эвелин. — Что ты
хочешь
, она из
Кэмдена
.
— Господи, — стонет Тимоти. — Меня тошнит от проблем девочек из
Кэмдена
. Мой любимый, я его так люблю, а он любит другую, я так
тоскую

, а он меня не замечает, бла-бла-бла, ля-ля-ля. Господи, как это
скучно
. Студенты. И они этим живут.
Печально
это, да, Бэйтмен?
— Да, — говорю я. — Печально.
— Видишь, Бэйтмен со мной согласен, — самодовольно ухмыляется Прайс.
— Он
не
согласен. — Бумажной салфеткой Kleenex Эвелин вытирает то, что она только что намазала. — Тимоти, Патрик
не
циник. Он соседский мальчик, правда, милый?
— Неправда, — шепчу я себе под нос, — я злоебучий психопат.

— Но даже если и так, то что? — вздыхает Эвелин. — Она не самая умная девушка в мире.
— Ха, не самая умная! Тоже мне, открытие века! — кричит Прайс. — Сташ тоже не самый смышленый парень. Отличная пара. Они где познакомились, на
«Любви с первого взгляда»
?
— Оставь их
в покое
, — говорит Эвелин. — У Сташа
есть талант
, и я уверена, что мы
недооцениваем
Вэнден.

— Эта девушка… — Прайс поворачивается ко мне. — Слушай, Бэйтмен, эта девушка… мне Эвелин рассказывала… она взяла в прокате «High Noon», потому что думала, что это фильм про людей, — он глотает слюну, — которые выращивают марихуану.
— Я тут подумал, — говорю я. — Мы ведь так и не выяснили, чем занимается Сташ… как я понимаю, у него есть фамилия, но не говори мне, Эвелин, я не хочу ее знать… так вот, мы так и не выяснили, чем он
зарабатывает
на жизнь?

— Во-первых, он — человек хороший и очень порядочный, — бросается Эвелин на его защиту.
— И он попросил
шербет с шоколадными чипсами
, — насмешливо подвывает Прайс. — О чем тут вообще говорить?!
Не обращая внимания на его слова, Эвелин снимает сережки Tina Chow.
— Он — скульптор, — говорит она сухо.
— Чушь собачья, — отвечает Тимоти. — Я помню наш разговор в «Одеоне». — Он опять поворачивается ко мне. — Как раз
тогда
, когда он заказал тунца
каппуччино

, и я уверен, что если бы его не поправили, он заказал бы еще и лосося
au lait
, — так вот, он сказал мне тогда, что
устраивает
вечеринки, стало быть, он… не знаю, поправь меня, Эвелин, если я ошибаюсь…
обслуга
. Он —
обслуга
! — Прайс буквально кричит. — А не ебаный скульптор!
— Да
успокойся
ты наконец, — говорит Эвелин, снова намазывая лицо кремом.
— Все равно, что сказать, что ты —
поэтесса
. — Тимоти пьян, и я уже жду-не дождусь, когда он освободит помещение.

— Знаешь, — начинает Эвелин, — я, вообще-то, когда-то…
— Ты, блядь, у нас текстовой процессор! — Тима и вправду уже заносит. Он подходит к Эвелин и склоняется над ней, глядя на свое отражение в зеркале.
— Ты, кажется, потолстел, Тим? — задумчиво спрашивает Эвелин. Изучив отражение Тима в зеркале, она заключает: — Как-то лицо у тебя… округлилось.
Тимоти, в отместку, нюхает шею Эвелин и спрашивает:
— Что это за восхитительное… благоухание?

— Obsession, — кокетливо улыбаясь, Эвелин мягко отталкивает Тимоти. —
Obsession
. Патрик, убери от меня своего
приятеля
.
— Нет, нет, подожди, — Тимоти громко втягивает носом воздух. — Это не Obsession. Это… это… — его лицо искажается в притворном ужасе. — Боже мой… это крем для искусственного загара Q.T.Instatan!
Эвелин медлит, пытаясь придумать достойный ответ. Она снова внимательно смотрит на Тима:
— Ты не лысеешь?

— Эвелин, — отвечает Тим. — Не уходи от темы, хотя… — он уже искренне встревожен. — Раз ты сказала… что, много геля? — он озабоченно проводит рукой по волосам.
— Может быть, — говорит Эвелин. — Теперь, будь любезен,
сядь
.
— По крайней мере, волосы у меня не зеленые, и я не пытался подстричься масляным ножом, — говорит Тим, намекая на цвет волос Вэнден и плохую, дешевую стрижку Сташа. Стрижка плохая именно потому, что дешевая.
— Так ты потолстел? — на этот раз голос Эвелин звучит серьезно.

Все материалы, размещенные в боте и канале, получены из открытых источников сети Интернет, либо присланы пользователями  бота. 
Все права на тексты книг принадлежат их авторам и владельцам. Тексты книг предоставлены исключительно для ознакомления. Администрация бота не несет ответственности за материалы, расположенные здесь